Держась за руки, они вновь прошли недлинный путь до временного пристанища, и Ольга без всякой игры поинтересовалась с любопытством:
— Ну, и где же ваша достопримечательность?
— А эвона, — сказал Мазур, указывая в огород. — Зовется диковинно и завлекательно — сибирская банька. Вы, барышня, таких интерьеров снутри и не видали, впечатление, оно же по-иностранному «импресьон», вас ждет незабываемое…
Ольга покачала головой, приподнялась на цыпочки и шепнула ему на ухо:
— У меня, сударь, стойкое убеждение, что там, в этой вашей экзотической постройке, на мою добродетель покушаться будут…
— Да за кого ж вы меня, барышня, принимаете? — оскорбился Мазур. Обнял ее за талию и шепнул: — Главное, маменька ваша ну нипочем не узнает…
— А это не страшно? — трагическим шепотом спросила она.
— Вовсе даже нисколечко, — успокоил Мазур. — совсем даже наоборот, потом сами оттуда выходить не захотите…
— Барышни в пансионе такие ужасы рассказывали. Эти моряки, говорят, страшнее гусар…
— Плюньте на них, вертихвосток, — посоветовал Мазур, увлекая ее к двери. — Врут все…
Игра его так захватила, вызвав неизвестное прежде кипение крови, что дальше предбанника он не дошел — обернулся к Ольге, притянул, прильнул к губам, охваченный волнующим и чуточку пугающим порывом: показалось, что и в самом деле впервые прикасается к этой женщине так вольно и смело, впервые ощущает ладонями это тело. Пока он снимал с нее слегка мерцавший в полумраке костюм, Ольга вздыхала так тяжело и скованно, словно испытывала в точности то же самое, даже попыталась отстраниться, чуть дрожа, незнакомо, жалобно простонала, когда Мазур входил в нее — и ответила столь страстно, что он растерялся на миг, помня ее ленивую чуточку манеру любить.
От груды мягких половиков, на которых они ожесточенно и нежно любили друг друга, так, словно боролись с чем-то непонятным и страшным, едва уловимо пахло временем.
…Среди женской половины человечества гуляет категорическая гипотеза, гласящая, что все мужики — сволочи. Вообще-то, в этом что-то есть, ибо свято место… нет дыма без огня… Когда минуло время, когда сердца перестали бешено колотиться, а переходившая из рук в руки сигарета догорела до фильтра, Мазур решил, что пора и привести в действие задуманный милитаристский план, — сейчас в его объятиях лежала не только разнеженная и довольная любимая женщина, но еще и очаровательный живой арсенал…
Он зажег еще одну сигарету, сделал пару затяжек, увидев, что Ольга подалась к нему, вставил фильтр в уголок пухлых губ и сказал с наигранным безразличием:
— Жалко, во всей деревне паршивого топора не нашлось…
— Томагавк хотел сделать? — понятливо ответила Ольга.
— Ага. С оружием у нас хреновее некуда. Хоть что-то бьющее на расстоянии мне позарез нужно…
— Ты ж камни зачем-то тащишь?
— А, это будет праща. Только праща — полдела. Мне бы еще лук… Любой паршивенький лук бьет на полкилометра. А я могу сделать не столь уж паршивенький.
Он затаил дыхание и тихонько, облегченно вздохнул, когда Ольга угодила в расставленные сети, спросив:
— А что для этого надо?
Чуть помедлив, Мазур вместо ответа подхватил рукой посередине ее роскошную косу, покачал, заглянул в глаза.
— Ты серьезно?
— Абсолютно, — сказал он. — Волосы — вещь прочная. Такая коса груженый самосвал на весу удержит. А уж тетиву, ежели умеючи, сплести можно великолепную… — помолчал и произнес как мог убедительнее: — Надо, малыш. Мне примерно треть потребуется, не унывай, все не возьму. Зато лук выйдет — загляденье.
— Нет, ну…
— Оленька, надо, — сказал Мазур. — Я им с луком такое устрою… Ну кто у нас жена солдата? Жизнь дороже…
— Да понимаю, — она приподнялась на локте, вздохнула. — Только все равно жалко, тебе не понять… Когда в десятом классе шла в мини-юбке и с распущенными волосами, весь Васильевский остров оборачивался…
— Да там и незаметно будет.
— Ох… — она решительно поднялась. — Кромсай, пока в боевом настроении, а то передумаю…
Встала на колени, обнаженная, в полумраке ее фигурка казалась вырезанной из янтаря. Мазур взял корявый гребешок, еще час назад предусмотрительно вырезанный из старой дощечки, подобранной во дворе, принялся распускать косу, осторожно расчесывать длинные пряди. Золотистые волосы окутали всю ее невесомым облаком. Мазур поневоле ощущал себя варваром, но другого выхода не было. Единственное, что он мог сделать, — тщательно прикинуть, чтобы и в самом деле отхватить не более трети.
— Умора, — сказала Ольга совсем невеселым голосом. — Вот уж не думала, что окажусь в роли древнегреческих героинь…
— Это которые косы для метательных машин отрезали?
— Ага, — она тихо фыркнула. — Неужели слышал, солдафон?
— Ну, — сказал Мазур. — Я ж тоже культурное наследие изучал… то бишь все, что имело отношение к военному делу. Вот теперь не шевелись совершенно…
И безжалостно отхватил ножом несколько густых прядей. Протянул через сжатый кулак, прикинул и с болью душевной откромсал еще одну. Погладил по плечу:
— Спасибо, малыш. Теперь я им устрою такой Азенкур…[9]
— Ну, могло быть хуже, — сказала Ольга преувеличенно бодро, ощупывая волосы. — И все?
— Все, родная, — заверил Мазур. — Мне этого на две тетивы хватит… Ты ложись и поспи, а я еще поработаю. Помочь косу заплести?
— Иди уж… парикмахер чертов. Сама заплету бренные останки.
Мазур оделся и вышел из баньки. По-прежнему стояла густая тишина. На той стороне улицы, на фоне луны чернел изящный силуэт, нежданно украсивший конек полуразрушенной крыши, — это прилетела сова, должно быть, охотилась в деревне на одичавших кошек.
Он вошел в сени, прислушался. Из комнаты доносились ритмичные вздохи, послышался короткий стон — доктор прилежно выполнял инструкции. Мазур ухмыльнулся в темноте, бесшумно собрал с лавки все свои заготовки, вышел и устроился посреди двора, на освещенной луной колоде.
Глава двенадцатая
«…И тугой сгибает лук»
К сожалению, сова бесшумно перелетела куда-то — а жаль, Мазур ее заранее приговорил в качестве поставщика перьев для оперения стрел…
Рассчитал он все безошибочно: волос и в самом деле хватило, чтобы сплести два шнурка-тетивы. Первый он старательно упрятал в очередной презерватив, второй пустил в дело: один конец накрепко привязал к кедровой палке, на втором сделал петлю, середину лука прочно обмотал вырезанной из рукава куртки полоской.
Самое интересное — то, что у него получилось, практически было как раз английским боевым луком. Почти из таких же британцы перестреляли французскую конницу у Азенкура и Кресси. Только тетива у них была другая: из жил, сыромятных ремней, пеньковых веревок. Таков уж лук: оружие простое до гениальности, но страшное. Мало кто помнит, что англичане использовали луки еще в 1627 году, когда пытались отбить у кардинала Ришелье одну из крепостей, а наполеоновские солдаты в битве под Лейпцигом получили не одну стрелу в лоб от входивших в состав русской армии конных башкир. И наконец, револьвер начал победное шествие именно в Америке как раз оттого, что прежние однозарядные пистолеты плохо помогали против краснокожих лучников…
Мазур не на шутку приободрился, когда работа была кончена, — вот теперь следовало всерьез подумать о засаде. За ними шли по тайге не коммандосы — всего лишь охотники, пусть и опытные, а это две большие разницы, с наганом не стоило и выделываться, а лук позволяет строить наполеоновские планы…
Стрелы, правда, особо не радовали — отнюдь не идеально уравновешенные, без оперения, но это лучше, чем ничего. Наконечники для всей дюжины он изготовил из порезанной на полоски консервной банки. Получилось примитивно и топорно, но в иных случаях это как раз и преимущество: во-первых, рана получится рваная, грубая, пугающая, во-вторых, наконечник наверняка в ране и останется, когда стрелу выдернут. Давно известно: солдат деморализуют не столько трупы их товарищей, сколько вид тех, кто остался в живых, но рану получил — грубую…
Тут уж не до конвенций — Женевских, Гаагских и каких бы то ни было. Наконечники нужно обмазать грязью, когда попадется подходящая грязь. Столбняк раненому будет обеспечен. А если встретится змея — пойдет в дело. Из протухших остатков тушенки и подгнившей змеи выйдет великолепный яд, а уж если к нему добавить разложившейся крови…
С пращой пошло совсем легко. Для пробы Мазур запустил за речушку пару камешков и убедился, что прежние навыки вполне сохранились. Можно смастерить и бумеранг, но то уже излишняя роскошь…
Сложив все в предбаннике, он наконец-то почувствовал себя всерьез вооруженным. Покосился на Ольгу — она безмятежно спала на спине, зажав в кулаке заплетенную поредевшую косу. Осторожно примостился с ней рядом на груде половиков, расслабился и позволил себе короткий сон — с внутренним будильником все обстояло прекрасно, работал без сбоев.
