Мазур уставился на нее хмуро — видел, как набычился доктор, и не хотел давать лишнего повода для склоки.
— Не ужас, а мясо, — сказал он. — Кстати, если кто увидит змею, тут же говорите мне.
— Тоже есть? — поморщилась она в комическом ужасе.
— Ага, — сказал Мазур. — Жареная змея — сущий деликатес, на Западе есть ресторанчики, где с вас за нее дикие деньги сдерут. А у меня вы бесплатно деликатеса налопаетесь. И не играйте вы так глазами, мадам, у меня жена ревнивая, а у вас муж суровый… Вообще, командир в данной ситуации — лицо, пола не имеющее.
— То-то у вас постелька не заправлена, товарищ старшина среднего рода… — улыбнулась Вика.
Мазур стал крепко подозревать, что в подступавшем разводе Егоршиных виновата была не только та сторона, что носила штаны и обвинялась в истеричности характера. Очень уж вертлявой стала брюнеточка, стоило ей чуточку отойти от унижения и страхов…
Доктор поглядывал на Мазура зверем. Чертыхнувшись про себя, Мазур распорядился:
— Шагом марш!
С той старой дороги они свернули на юго-восток сразу же, едва покинув деревню, — Мазур искал глухомань. Карты этих старых дорог могли где-то сохраниться, ребятки Прохора наверняка изучили места на совесть, прежде чем оборудовать «охотничьи угодья»…
Местность пошла более ровная, почти сплошь березняк. Раза два им приходилось пересекать голые места, которые лет тридцать назад могли быть только полями — кое-где и сейчас росла измельчавшая пшеница. Попадавшиеся сопки Мазур внимательно озирал в бинокль — и на макушке одной, самой высокой, узрел цилиндр на треножнике. Пропорции те же, что на скале над заброшенной деревней, определенно… Вот и гадай, что он, подлец, хозяевам сообщает.
Он старался забирать правее того места, где ночью видел свечение на небе. Если это и впрямь «заимка», проходить возле нее ни в коем случае не следует — кто знает, какие сюрпризы приготовлены?
К полудню белок у него было уже четыре штуки. Этим он и решил пока что ограничиться, проигнорировав дважды попавшихся на пути гадюк, — к подножному корму свою команду следует приучать постепенно и начинать не с самого для них экзотического…
Вика ему начинала нравиться — не столько в женском плане, хотя была недурна, сколько в качестве молодого бойца: шагала час за часом, не хныкая и не жалуясь, понемногу привыкая, в общем. А вот ейный супруг не нравился. Мазур давно и украдкой наблюдал за ним — и пришел к выводу, что Вика, отрекомендовав Ольге мужа как истерика, лишь следовала исторической правде. Неврастеник, точно. На первый взгляд он вел себя молодцом, без нытья и причитаний выполнял все команды и соблюдал темп — но у Мазура, как у любого командира с его стажем плюс поправками на специфику службы, утвердились нехорошие предчувствия. Доктор молчал, но взгляд его становился все более страдальческим, а углы рта давно опустились вниз, как у печальной древнегреческой маски. Симптомчик знакомый: это понемногу копится раздражение и надрывная злость, чтобы потом выплеснуться наружу при первом удобном случае. Правда, и лекарство знакомое: нужно найти ситуацию, чтобы полегоньку спустить пар, не допустив взрыва…
Мазур ускорил шаг, пристроился бок о бок с доктором и спросил на ходу:
— Алексей, у вас дети есть?
— Нет, — бросил тот.
— А что так? Пора бы…
Кинув неприязненный взгляд на жену, доктор умышленно громко ответил:
— Да понимаете, кое-кому хотелось сначала для себя пожить, чтобы малыш гирей на ногах не висел…
— Да? — Вика обернулась, прищурилась. — А вы не припомните, сударь, кому это пришлось аборт делать?
— Я тебя заставлял?
— Не заставлял. Просто путался с Ниночкой так самозабвенно, что уходить собрался. Не выдержала, дура, со злости, жалею теперь…
— Эй, что это там? — с натуральным удивлением воскликнул Мазур, тыча пальцем куда-то в чащобу, в наугад выбранную точку.
Все уставились туда. Он демонстративно вынул наган, сделал пару шагов в ту сторону, преувеличенно бдительно принялся озираться. За его спиной прекратились разговорчики в строю, он прямо-таки чуял спинным мозгом испуганные взгляды. И выругал себя: психолог, блин, ухитрился с маху наступить на больное место… Но кто же знал?
— Показалось, — сказал он, вернувшись и пряча наган. — Вы по сторонам поглядывайте, однако…
Минут через сорок он увидел с пригорка, как по равнине, кое-где украшенной кучками берез, что есть мочи несется небольшое бело-желтое создание. Моментально узнал косулю — вот это уже было неплохое мясо, куда там белкам, но наган на такой дистанции бесполезен, и мясо, промчавшись длинными прыжками, исчезло меж сосен в отдаленной пади[10].
За падью вновь потянулась глухомань — сосны, кедры, лиственница, заросли высоких папоротников. То и дело Мазур, перешедший на сей раз в авангард, налетал на невидимую паутину и торопливо отирал лицо ладонями — мимолетные липкие прикосновения были противны. Два раза они попадали в «полосу гнуса», трижды переходили мелкие, заросшие кустами ручьи — по одному из них минут десять шлепали босиком, старательно сбивая собак со следа. Правда, Мазур не питал на счет этого трюка особых иллюзий, помнил о маленьком, косоглазеньком хозяине лаек — Дерсу Узала, мля, навязался на мою шею…
После полудня украдкой поглядывавший на часы доктор стал бросать на Мазура красноречивые взгляды, но тот размеренно шагал, как автомат, притворяясь, что ничего и не замечает. Подать голос Егоршин, слава богу, не осмеливался, один раз открыл было рот, но перехватил насмешливый взгляд жены и невольно ускорил шаг, гордо выпятив грудь, — Федосеев и Стэнли в одном лице. Запала, конечно, хватило ненадолго, уже минут через десять доктор вновь заскучал еще и оттого, что путь лежал вверх, к вершине поросшего лесом хребта высотой метров в шестьсот.
Увы, лес оказался густым, и Мазур на сей раз не смог окинуть сверху взором пройденный путь. Здешняя тайга выглядела гораздо более угрюмой, чем все, встречавшееся прежде. Вдобавок склон, по которому предстояло спускаться, был не только крутой, но еще и заваленный буреломом, — судя по виду деревьев, голых, как кость, и сухих, как порох, их повалило ветром давным-давно.
Спускаться пришлось замысловатыми зигзагами, Мазур кипел внутренне, ощущая потерю времени, как физическую боль, но винить следовало только себя. То и дело озираясь, он тихо покрикивал:
— Под ноги смотрите! Осторожненько!
Затормозил со всего маху и повернулся как раз вовремя, чтобы подхватить Вику, чуть не впечатавшуюся в высоченный, по грудь Мазуру, поваленный ствол. Вика прижалась к нему так беспомощно и охотно, что Мазур крякнул, оглянулся — нет, никто не видел, старательно кружат меж торчащими сучьями, — сказал зачем-то:
— Все нормально…
Вика смотрела ему в глаза открыто и преданно, как верная собака. Словно электрическими разрядами, от нее прямо-таки било желанием немедленно прильнуть к кому-то сильному, способному защитить от любых невзгод. «Бедная баба, — мельком подумал Мазур. — И красивая, что ни говори…»
— Пошли, — буркнул он. — Сучьев берегитесь, а то моментом шашлык получится…
— Здесь что, совсем зверей нет?
— Отчего же, — сказал Мазур, подавая ей руку, чтобы могла побыстрее перелезть через толстый сук. — Просто мы так ломимся, что любой толковый зверь издали слышит и на цыпочках, на мягких лапках сматывается… (Ольга с доктором оторвались уже метров на двадцать.) Если… эй!
Он едва успел ее подхватить, получилось так, что на миг крепко прижал к себе, и тут же сообразил, что не случайно все получилось, нарочно все разыграла, чертовка. Ее тело было гибким и сильным.
— Девочка, половину колбасы и сыр можешь взять себе без этого… — тихо сказал Мазур.
— Что?
— Не надо, все ты понимаешь. Я тебя и так выведу. Без демонстраций преданности. Шагай.
Вика глянула на него беспомощно и виновато, пошла вперед. «Бедная баба», — повторил про себя Мазур.
Перешли протекавший по дну долины ручей, двинулись дальше. Дорога выдалась трудная, и о привале все как-то забыли, а сам Мазур не напоминал. Сосредоточился на преодолении препятствий — скользкий, замшелый ствол, ворох валежника, глубокая яма-промоина…
Идти по тайге не так трудно, как скучно. И деревья, и пади, и ручьи, подъемы, спуски, папоротники, заросли багульника — все это однообразно, как горошины из одного стручка. Нет простора для взгляда, или — почти нет. Довольно быстро это начинает угнетать не на шутку — особенно если вспомнишь, что шагать предстоит не день и не два…
Наткнулись на малинник — правда, победнее, чем предыдущий. Мазур дал четверть часа на еду. Когда тронулись в путь, подумал, что человеческий организм — все же крайне загадочная штука. Где-нибудь в городе после такого количества съеденной одним махом малины кого-то обязательно прошиб бы понос. Здесь же — ничего подобного. Никто не чихает, хотя ночь все же была не из теплых, ни у кого живот не расстроило. Он знал от отца, что так у них было на войне, — долго находясь под смертью, организм не разменивается на мелкие болячки, приберегая их для более безопасных времен…
