По свидетельству князя А. Б. Голицина, ординарца Михаила Илларионовича, тот с насмешкой говорил, «что моряку нельзя уметь ходить на суше и что он не виноват, если государю угодно было подчинить такие важные действия в тылу неприятеля человеку хотя и умному, но не ведающему военного искусства».
«Однако необоснованность большинства обвинений Кутузова была очевидна современникам и не могла сбить их с толку. Они-то прекрасно понимали, кто на самом деле является виновниками срыва операции»[66].
В частности, английский представитель при главном штабе русской армии Роберт Вильсон сообщал 18 (30) ноября 1812 года в Санкт-Петербург своему непосредственному начальнику лорду Каткарту:
«Я ни от кого не слышал, чтобы адмирал Чичагов заслужил неодобрение. Местное положение дел таково, что не позволяло ему идти на неприятеля. Мы виноваты, потому что два дня были в Красном, два дня в Копысе, почему неприятель оставался свободным с тыла, что есть немаловажная выгода, когда предстоит переходить реку, имея перед собой неприятное ожидание найти две противные армии».
А вот мнение генерала А. П. Ермолова:
«Не могла слабая армия адмирала удержать Наполеона. Ему выгоднее было направление на Минск, но более необходим был кратчайший путь, ибо мог ли он не полагать, что вся наша армия в самом близком расстоянии и, соединясь с армиею адмирала для преследования, могла его уничтожить».
Интересно также мнение фрейлины императрицы Елизаветы Алексеевны Роксандры Эделинг:
«Чичагова обманывали неверными уведомлениями, и он пропустил Наполеона через Березину, что и повлекло на него всеобщее порицание, и хотя он пытался поправить неудачу, преследуя неприятеля с изумительною быстротою, но никто не оценил его усилий. По своему чудачеству он отправил к государю с отчетом о своих действиях заклятого своего врага генерала Сабанеева[67], который конечно не постарался его оправдать. Но государь был настолько проницателен и милостив, что обсудил дело как следует, и Чичагов мог с отличием продолжать службу, если бы в припадке своенравия внезапно не попросил бы увольнения».
Военный историк генерал М. И. Богданович:
«Остается исследовать, кому должна быть приписана неудача общего плана действий русских армий, на основании которого имелось в виду ‘’Наполеона с главными его силами искоренить до последнего’’. Современники нашей отечественной войны обвиняли в том исключительно одного Чичагова. Да и не могло быть иначе: князь Кутузов — освободитель России от нашествия Наполеона и его полчищ, граф Витгенштейн — защитник нашей северной столицы, утешавший своими победами русских в тяжкую годину, когда отовсюду приходили вести о наших невзгодах: оба они стояли так высоко в общем мнении, что никто не смел усомниться в безошибочности их действий. Никто не помышлял, что военное дело, будучи основано большей частью на неопределенных данных, сопряжено с ошибками, которых избегнуть не может самый гений. Общему порицанию подвергся Чичагов, потому что, во-первых, положение, занимаемое его армией, давало ему наиболее возможности преградить путь Наполеону; во-вторых, потому что, командуя в отечественную войну впервые сухопутными силами, он еще не успел заслужить славы искусного военачальника».
Этот же автор констатирует:
«Кутузов не хотел изнурить вконец свою армию усиленными переходами и вовсе не имел намерения вступать в решительный бой с гениальным противником и его армией, которая, будучи поставлена в отчаянное положение, могла продать дорогою ценою свое существование <…> Кутузова упрекали в том, что он не прибыл сам на Березину в решительное время переправы Наполеона <…> Он один мог принять на себя ответственность в последствиях встречи с Наполеоном, и быть может, на берегах Березины его ожидала слава победить того, кого вся Европа в течение многих лет привыкла считать непобедимым».
* * *
Что касается Чичагова, то он потом написал императору подробное объяснение своих действий, многие генералы русской армии выступили в его защиту, и сам царь позже тепло принял Чичагова в Вильно, наградив его орденом Владимира I степени. Но выход Наполеона из окружения имел мощный общественный резонанс, и без виновного обойтись было нельзя.
И конечно же в очередной раз виновным стал кто угодно, но только М. И. Кутузов.
Через пару дней после ухода Наполеона Кутузов встретился с Чичаговым в Вильно.
Очевидцы рассказывают, что Кутузов тогда с подчеркнутой любезностью сказал:
— Поздравляю вас с одержанными победами над врагом.
На что Чичагов ответил:
— Честь и слава принадлежат вам одному, ваше сиятельство, ибо все, что ни делалось, исполнялось буквально во всей силе слова повелений ваших, следовательно, победа и все распоряжения есть ваше достояние.
Как видим, Павел Васильевич оказался не лишен склонности к «византийскому языку» и дал Кутузову понять, что выполнял прежде всего его распоряжения.
Надо сказать, что адмирал Чичагов обладал не только прямотой и принципиальностью, но и очень сильным характером. За это он даже во времена правления Павла I был на время заключен в Петропавловскую крепость, пребывание в которой чуть не закончилось для него трагически. Естественно, что с таким характером адмирал в 1812 году потребовал от Александра I восстановления справедливости.
Но, так и не дождавшись опровержения всех обвинений со стороны императора, он 1 (13) февраля 1813 года сдал командование армией генералу Барклаю де Толли, а затем, получив бессрочный отпуск, уехал за границу. С тех пор он более не возвращался в Россию. Последние годы своей жизни адмирал Чичагов, ставший британским подданным, провел преимущественно в Париже. Ослепший, не оцененный по заслугам, всеми забытый, он жил у своей дочери, графини Екатерины дю Бузе, и умер 20 августа (1 сентября) 1849 года в возрасте 82 лет.
Историк И. Н. Васильев:
«События 1917 года подвели черту под верноподданнической, но, как правило, фактологически выверенной исторической наукой. А когда грянула Великая Отечественная война 1941–1945 гг. и перед сталинским режимом остро встал вопрос о консолидации общества, как и для оправдания собственных ошибок, назрела необходимость возрождения „старорежимных“ имен и даже отчасти воинской символики. Тем более что аналогии здесь напрашивались сами собою.
Вскоре, как птица Феникс из пепла, вырос незыблемый образ мудрого полководца, „Спасителя Отечества“ М. И. Кутузова, чей дар и непоколебимость якобы спасли Россию (точно так же как его „потомок“, мудрый „Отец народов“ И. В. Сталин); на этих аналогиях писались диссертации, как грибы после дождя росло число пропагандистских книжек, а вскоре историки типа Л. Г. Бескровного, П. А. Жилина и им подобные и вовсе подмяли под себя военно-историческую науку.
Даже после крушения социалистической системы и ее идеологии, когда, кажется, сняты все препоны, начинает издаваться и переиздаваться все больше мемуарной и исторической литературы, но укоренившиеся традиционные представления и взгляды продолжают по-прежнему довлеть над сознанием, отождествляя образ Кутузова с победой над французской армией, в то время как П. В. Чичагов по-прежнему остается бессменной и удобной фигурой для всех политических режимов на протяжении без малого двухсот лет в качестве пугала».
Глава четырнадцатая
Цена победы
Итак, в 1812 году была одержана победа над непобедимой доселе Великой армией Наполена. Это бесспорно, но, к сожалению, для отечественного менталитета не характерно отягощать себя вопросом о цене победы.
Тем не менее цена победы в 1812 году была очень высока.
Прежде всего, несмотря на то, что Кутузов особенно не утруждал себя интенсивностью военных действий, в период отступления французов он умудрился привести к границе России только 27 000 человек из 130 000 бывших в его армии в Тарутино.
Куда же делись все остальные?
Советский историк П. А. Жилин утверждает, что за период с 1805 по 1815 год «потери русской армии <…> составили 360 тыс. человек, в том числе в отечественной войне 1812 года — 111 тыс. человек».
Но на этот предмет есть и другие мнения.
Например, генерал М. И. Богданович проследил пополнения русских армий за время войны 1812 года по ведомостям Военно-ученого архива Главного штаба. На основании этого он подсчитал, что пополнения составили 134 тысячи человек. Исходя из численности 1-й и 2-й Западных армий к началу войны, он оценил общую убыль к декабрю 1812 года в 210 тысяч солдат и офицеров. Из них, по предположению М. И. Богдановича, в строй вернулось до 40 тысяч раненых и больных. При этом потери войск, действовавших на второстепенных направлениях, плюс потери ополчения составили примерно те же 40 тысяч человек. В результате, на основании этих подсчетов, М. И. Богданович оценил потери русских в войне 1812 года в 210 тысяч человек.
