Т. СУДОПЛАТОВ: указывает, что о троцкистском прошлом ГОРОЖАНИНА узнал только на собрании, раньше об этом ничего не знал. Перед партией был и есть чист. Своей виной признает то, что не включился активно в разоблачение врагов народа, так как был занят подготовкой к большому оперативному делу, но это заявление, говорит СУДОПЛАТОВ, отнюдь не снимает с него ответственности перед партией.
Т. СУДОПЛАТОВ: — Заявляю, что никогда никаких преступных связей с врагами народа не имел. Со СЛУЦКИМ был связан исключительно делом, которое я проводил, и у него на квартире был два раза: один раз — на встрече Нового года и второй раз — по делу, когда СЛУЦКИЙ был болен. Для партии был честен и предан ей. Никаких преступлений перед партией не совершал. Оставался и остаюсь честным и преданным партии, и для партии человек не потерянный.
Т. ЛЕОНЕНКО: делает заключение, соглашаясь с мнением товарищей об исключении СУДОПЛАТОВА из партии. ПОСТАНОВИЛИ:
1) за притупление большевистской бдительности, выразившееся в том, что СУДОПЛАТОВ, работая на протяжении ряда лет в отделе, находясь в близких взаимоотношениях с быв. нач. отдела СЛУЦКИМ, быв. зам. нач. отдела ШПИГЕЛЬГЛАЗОМ, быв. сотрудницей 5‑го отдела СОБОЛЬ и ее мужем РЕВЗИНЫМ, не пытался и не сумел разоблачить их как врагов народа;
2) за то, что находился в близких взаимоотношениях с ныне разоблаченным врагом народа ГОРОЖАНИНЫМ, с которым работал до прихода в ИНО на Украине, и когда парторганизация разоблачила ГОРОЖАНИНА как скрытого троцкиста, СУДОПЛАТОВ выступал с защитой ГОРОЖАНИНА;
3) за то, что не принял мер к разоблачению эсера‑белогвардейца БЫСТРОЛЕТОВА, материалы о котором находились у СУДОПЛАТОВА с 1933 года, и он, БЫСТРОЛЕТОВ, в 1937 году работал в отделе и привлекался СУДОПЛАТОВЫМ к оформлению стенгазеты;
4) за то, что СУДОПЛАТОВ не принимал активного участия в борьбе парторганизации за очищение отдела от предателей и шпионов, пробравшихся в отдел, за использование служебного положения в личных целях:
П. А. СУДОПЛАТОВА из рядов ВКП (б) исключить.
Подлинный подписал секретарь парткома
5‑го отдела ГУГБ НКВД ЛЕОНЕНКО».
Даже самый пристрастный к Павлу Анатольевичу критик не обнаружит в этом протоколе ни одного факта, дающего основание подозревать его в тех абсурдных обвинениях, которые пытались ему инкриминировать выступавшие. В них звучат раздражение и зависть к его успехам, быстрой карьере и несомненному таланту, который так ярко проявится в грядущей войне. Обыкновенная серость всех этих гукасовых, нагибиных и дудукиных может существовать, только испачкав в грязи тех, кто ярок и независим.
Приняв решение об исключении Судоплатова из партии, они поторопились поставить на нем крест. Судьба распорядилась иначе. Главный режиссер Сталин решил, что очередной «мавр», Ежов, сделал свое дело и должен быть уничтожен. 25 ноября 1938 года новым наркомом стал Берия, «дикорастущий» земляк вождя, и конвейер репрессий приостановился.
Задыхающимся в тисках террора стране и народу требовалось объяснить, кто виновен в чудовищных злодеяниях, что творились последние годы. Искать долго не пришлось — козлом отпущения в очередной раз оказались «враги, пробравшиеся в органы государственной безопасности» во главе с Ежовым, «готовившим заговор и убийство товарища Сталина», который партия сумела разоблачить и смело назвать виновных.
Этому предшествовал очередной пропагандистский ход: 17 ноября 1938 года было принято совместное постановление Совета народных комиссаров (СНК) СССР и ЦК ВКП (б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». В нем в очередной раз партийные вожди старались обелить себя и лицемерно представить народу, что все случившееся с ним есть не что иное, как результат действий троцкистов — врагов молодого советского государства и их «пятой колонны», действующей в стране. В частности, в постановлении подчеркивалось:
«СНК СССР и ЦК ВКП (б) отмечают, что в 1937–1938 годах под руководством партии органы НКВД проделали большую работу по разгрому врагов народа и очистке СССР от многочисленных шпионских, террористических, диверсионных и вредительских кадров из троцкистов, бухаринцев, эсеров, меньшевиков, буржуазных националистов, белогвардейцев, беглых кулаков и уголовников, представлявших серьезную пищу для иностранных разведок в СССР, и в особенности разведок Японии, Германии, Польши, Англии и Франции… Очистка страны от диверсионных, повстанческих и шпионских кадров сыграла свою положительную роль в деле обеспечения дальнейших успехов социалистического строительства…
Массовые операции по разгрому и выкорчевыванию вражеских элементов, проведенные органами НКВД в 1937–1938 годах при упрощенном ведении следствия и суда, не могли не привести к ряду крупнейших недостатков и извращений в работе органов НКВД и Прокуратуры. Больше того, враги народа и шпионы иностранных разведок, пробравшиеся в органы НКВД, как в центре, так и на местах продолжали вести свою подрывную работу, старались всячески запутать следствие и агентурные дела, сознательно извращали советские законы, проводили массовые и необоснованные аресты, в то же самое время спасая от разгрома своих сообщников, и в особенности засевших в органах НКВД».
В постановлении не была упомянута фамилия Ежова, но посвященным было и так ясно, что тот обречен: 25 ноября 1938 года его переместили на второразрядный пост наркома водного транспорта СССР. Опытный кукловод Сталин, прежде чем отдать свою жертву под топор палача, на время ее «подвешивал». 10 апреля 1939 года Ежова арестовали. Вслед за этим началась очередная зачистка органов от ставших уже ненужными и опасными исполнителей воли вождя. В камеры внутренней тюрьмы один за другим последовали другие руководители НКВД: М. Фриновский, И. Леплевский, Н. Николаев‑Журид, Н. Федоров и И. Шапиро. К середине 1939 года были сняты со своих должностей почти все наркомы внутренних дел союзных и автономных республик, большинство начальников УНКВД краев и областей.
Так сами разоблачители «врагов народа» пополнили собой их списки. Специальные комиссии из ЦК ВКП (б) и сотрудников наркомата, назначенные Берией, занялись пересмотром тех дел, что они вели. По результатам проверки часть жертв была реабилитирована, а те, кто уцелел после следственного конвейера, вышли на свободу из тюрем и лагерей. Персональное дело на Павла Анатольевича притормозили. Теперь все зависело от того, куда качнется чаша весов в руках нового наркома Берии Тому, похоже, пока было не до него, так как приходилось разгребать завалы врага народа Ежова. Затихли и злопыхатели Судоплатова. Молчал и «большой партком» — НКВД СССР, где в течение восьми месяцев пылились материалы персонального дела.
Наконец, 14 июля 1939 года состоялось заседание бюро парткома НКВД СССР. Началось оно с заслушивания Павла Анатольевича по существу обвинений, предъявленных ему на заседании 5‑го парткома. Вот что он сказал:
«В части отношений с разоблаченным врагом народа СОБОЛЬ и ее мужем. Мы с ней дружили, в особенности после того, как моя жена с ней познакомилась в доме отдыха, с ее мужем я не дружил. О ее преступной деятельности я ничего не знал.
Вопрос о ГОРОЖАНИНЕ: вся эта история тянется долгое время. Надо сказать, что когда я приехал в прошлом году из командировки, меня везде поздравляли с успешным выполнением задания партии и правительства, а вот в ноябре меня исключают из партии. По существу личных отношений с ГОРОЖАНИНЫМ: у меня не было сведений о том, что он подписывал «платформу 83». Я не знал, и это даже меня поразило, ибо я его знал как ответственного работника. На Украине он руководил операциями по троцкистам, и для меня было непонятно, как он может вдруг сам оказаться троцкистом, поэтому я выступал на партсобрании и говорил, что это дело нужно расследовать. Когда мне разъясняли все это дело, я согласился с этим и на партсобрании голосовал за его исключение.
О БЫСТРОЛЕТОВЕ: сначала мне говорили, что я никакого участия не принимал в розыске и аресте БЫСТРОЛЕТОВА, несмотря на то, что имеются на него мои докладные записки и рапорта. Могло случиться так, что я в это время писал о БЫСТРОЛЕТОВЕ спецсообщение, а мог работать, так как мы знаем людей по кличкам. Я неоднократно ставил вопрос об аресте БЫСТРОЛЕТОВА перед ШПИГЕЛЬГЛАЗОМ. По тем данным, которыми я располагаю, ПАССОВ пришел к нам в отдел в апреле, а он был уволен в январе. Следователь ПАССОВ не мог знать этого человека. Между тем, я все время твердил, что этот человек не арестован.
Как‑то я зашел к ШПИГЕЛЬГЛАЗУ, смотрю: он бегает по комнате взад‑вперед и кричит: «Я — японский шпион, я — японский шпион». И тут же мне сказал, что ему передали ключи от сейфа и в нем обнаружили материалы, в которых он изобличается как японский шпион. В это время следствие шло полным ходом, и если бы я подал заявление, оно бы ничем не помогло, поэтому ничего и не писал. ШПИГЕЛЬГЛАЗ тут же вызвал одного из начальников отделения и дал ему распоряжение, чтобы он принес ему дело, в котором имеются материалы о его борьбе с японской разведкой на ДВК.
