прорывом в феминизме благодаря признанию политического аспекта личного опыта.
Впрочем, использование автором этих имеющихся в культуре сюжетов оказывается проблематичным. Заимствуя образы из голливудских представлений о политике периода «холодной войны», «Тайна женственности» в то же время нападает на саму индустрию культуры. Больше всего повествовательной технологией триллера Фридан наслаждается в главе, в которой она получает доступ к секретным документам руководителя какого-то рекламного агентства. Фридан открыто заявляет, кого она считает ответственным за промывание мозгов женщинам. И это не то, чего мы могли бы ожидать (учитывая, с какой силой она нападает на Фрейда): «практика психоанализа… не несла главной ответственности за тайну женственности». Эта тайна, как заявляет Фридан, была «творением авторов и редакторов масс-медиа, рекламщиков, изучающих вкусы покупателей, и стоявших за ними популяризаторов и переводчиков фрейдистской мысли».
Пытаясь возложить вину за социальные проблемы на практиков и руководителей индустрии культуры, сознательно организовавших заговор, Фридан придерживается направления, заложенного Франкфуртской школой и интеллектуалами-антисталинистами вроде Дуайта Макдональда. Фридан особенно много позаимствовала, в частности, из оказавшей большее влияние книги Вэнса Паккарда «Тайные средства убеждения», разоблачающей рекламную индустрию.
Как и Паккард, Фридан приходит в ужас от потенциальной власти рекламщиков, воздействующих на душу и разум покупателей. Если Паккард подчеркивает клиническую эффективность «ультрасовременных технологий» «исследования мотивации», которые оказываются всего-навсего фрейдистскими обобщениями, то Фридан, как мы видели, придает своим аргументам налет научной достоверности, заимствуя лексику промывки мозгов. И так же, как Паккард, похоже, верит каждому заявлению об эффективности рекламы, звучащему из уст «рекламщиков» на страницах их специализированных журналов, Фридан принимает за данность комментарии какого-то анонимного рекламщика, доверенные ей «по секрету». По сути, и Паккард, и Фридан оказываются жертвами продвижения самой рекламы со стороны рекламной индустрии.
Фридан подчеркивает гендерное разделение действующих сил и жертв, описывая, к примеру, систематическое сотрудничество редакторов женских журналов с миром рекламы. Она не сомневается в эффективности заговора рекламных агентств и женских журналов с целью психологической обработки женщин:
«Все это кажется таким смехотворным, когда понимаешь, как они это проворачивают. Возможно, домохозяйка виновата сама, позволяя манипуляторам обольщением или угрозами заставлять себя покупать вещи, которые не нужны ни членам ее семьи, ни ей самой. Но если рекламные объявления и рекламный ролики — это чистый случай caveat emptor, та же самая ориентированная на женщин реклама, замаскированная в редакционной статье какого-нибудь журнала или в телепередаче, выглядит более коварно и уже не так смешно. Здесь домохозяйки нередко оказываются ничего не подозревающими жертвами».
* * *
Хотя Фридан и испытывает соблазн обвинить женщин в том, что они сами (в буквальном смысле) купились на тайну женственности, в конечном счете она заинтересована в том, чтобы показать, как хитрые рекламные кампании направлены именно против женщин.
Окончательно вся картина в «Тайне женственности» становится понятной вместе с открытием того факта, что в послевоенное время, когда происходил быстрый рост пригородов, женщины расходовали три четверти семейного бюджета. В этой связи Фридан многозначительно спрашивает, «почему никогда не говорят о том, что действительно ключевая функция, по-настоящему важная роль женщин как домохозяек состоит в том, чтобы покупать больше вещей для дома?».
«Тайна женственности» выступает против обычного пренебрежения ролью массовой культуры как феминизирующей силы и утверждает, что женщины не настолько находятся в союзе с индустрией культуры, поскольку являются жертвами ее кампании по промывке мозгов.
Несмотря на всю настойчивость, с которой Фридан преподносит свои выводы, она отказывается от логики заговора точно так же, как делают это Вулф и Фалуди. В середине книги Фридан наконец находит последний фрагмент головоломки, понимая, что «как-то где-то кто-то должен был догадаться, что женщины будут больше покупать, если держать их в положении домохозяек, чтобы они не использовали до конца своих возможностей, ощущали непонятную тоску и нерастраченную энергию». На тот случай, если мы начнем вдруг ждать, что это анонимное «озарение» снабдят конкретным местом, временем и именем, Фридан предупреждает нас, что «это не был экономический заговор, нацеленный против женщин». Похожим образом, растолковав, как в Америке в 1950-х годах псевдофрейдистские теории были поставлены на службу коварным целям, Фридан отвергает возможность того, что за этим скрывался заговор. «Было бы смешно, — предостерегает она читателя, — предполагать, что способ, каким фрейдистские теории использовались для промывания мозгов двум поколениям образованных американок, был частью психоаналитического заговора».
Но почему же Фридан столь категорично отвергает идею заговора? Отчасти ее горячность следует считать риторическим маневром, нацеленным на то, чтобы подчинить себе метафорический язык, которым она излагает свои доводы. Иначе говоря, ей приходится настаивать на том, что было бы «смешно» поверить в теорию заговора именно потому, что ее текст уже обнаружил такую возможность.
Следует помнить и о том, что в условиях постмаккартизма (но еще до убийства Кеннеди), когда и была написана «Тайна женственности», для леволиберальных интеллектуалов конспирологические теории по-прежнему выступали признаком чуждой политической демонологии.
Возможно, еще одной причиной, заставившей Фридан откровенно отказаться от идеи заговора, стало понимание того, что ее анализ политического аспекта личной жизни женщин не воспримут всерьез как научную работу. Фридан не только резко критикует индустрию культуры, но и старается уберечь свой текст от заражения формами массовой культуры. Ее книга открывает возможность конспирологической теории борьбы полов лишь затем, чтобы опровергнуть этот вывод.
В итоге можно сказать, что «Тайна женственности» предлагает описание явления, в котором узнается патриархат, но преподносится он словно заговор, и эта метафора не становится у Фридан буквальным фактом.
* * *
Вслед за новаторской работой Фридан в начале 1960-х годов возник целый жанр так называемой литературы о сумасшедших домохозяйках. Начиная с книги «Под стеклянным колпаком» Сильвии Плат (1963) и заканчивая «Мемуарами бывшей королевы бала» Алике Кейтс Шульман (1969), в этих романах фигурирует набор образов, передающих ощущение клаустрофобии от заточения женщины в семейной жизни.
За последнее столетие тропы рабства и лишения свободы стали привычными для феминистских произведений, но теперь они приобрели особенно драматическое звучание. Так, в романе «Под стеклянным колпаком» молодая девушка Эстер, от лица которой ведется повествование, переживает нервный срыв, пытаясь подчинить свое желание добиться интеллектуальной и сексуальной свободы будущему, предопределенному для нее обществом. Ее приятель Бадди Уиллард «мрачным знающим тоном» заявляет, что когда у Эстер появятся дети, ей разонравится писать стихи. «И я начала думать, что, может быть, на самом деле, — заключает Эстер, обращаясь к знакомым метафорам времен „холодной войны“, — когда выходишь замуж и заводишь детей, это как если бы тебе промывают мозги, и потом ты ходишь туда-сюда, оцепенелая, как рабыня в каком-то личном тоталитарном государстве».
Ощущение попадания в ловушку в этих романах часто
