— Это — если мы ушами прохлопаем, — не склонен был драматизировать ситуацию Рудаков и снова обратился к Охотникову: — Так что ожидать от Орехова, Андрей Михайлович?
— Вариант первый: Орехов не агент ЦРУ. В этом случае он, будучи секретоносителем, обязан доложить руководителю института и нам о контакте с иностранцем. Вариант второй: Орехов — агент ЦРУ. И здесь логика подсказывает: он выйдет на связь с резидентурой в Москве, чтобы разобраться с возникшей непоняткой, — заключил Охотников и с нетерпением ждал реакции Рудакова.
Тот не спешил с ответом. То, что предлагалось, не укладывалось в систему классической работы по делам на шпионаж. Предложение Охотникова несло в себе немалый риск. Малейшая ошибка грозила обернуться провалом всей операции по изобличению шпиона. Орехов, почувствовав опасность, мог уйти на нелегальное положение или надолго затаиться. Вместе с тем острый ход с «американцем» позволял в кратчайшие сроки, а главное — с результатом закончить проверку Орехова. Смелая неординарная идея Охотникова захватила Рудакова, и он спросил:
— Андрей Михайлович, что еще есть под идею с американцем?
Охотников встрепенулся, его щегольские усики стали торчком и бодро доложил:
— Есть даже исполнитель, Александр Юрьевич!
— Даже так?! И кто он?
— Если утвердите, то капитан Лазарев.
— Лазарев? Нет, слишком молод и с английским давно не работал, — возразил Первушин.
— Так в его молодости и будет вся фишка, Александр Васильевич! Это еще больше собьет с толку Орехова! — горячился Охотников.
— А что, Александр Васильевич, пожалуй, Андрей прав! — покончил с сомнениями Рудаков и распорядился: — Так, друзья-товарищи, даю вам сутки, чтобы напрячь свои серые клеточки, прокачать идею с американцем и представить мне план оперативной комбинации условно назовем ее «Катализатор».
— Есть! — дружно приняли к исполнению Первушин и Охотников.
Остаток дня и весь следующий они вместе с Лазаревым посвятили подготовке плана и потом представили его на утверждение Рудакову. Тот внес незначительные изменения и подписал. Теперь успех операции зависел от искусства перевоплощения Лазарева. В течение следующих двух дней ему пришлось учиться носить смокинг, курить трубку и разбираться в тонкостях английского этикета только в русском исполнении.
Наступила суббота, пришло время экзаменовать Лазарева главному экзаменатору — Орехову. Тот, ничего не подозревая, вечером отправился на традиционную встречу в клуб с претенциозным названием «Джентльмен с трубкой». Обстановка в нем: мягкий свет светильников, искусно упрятанных за деревянными стенными панелями, мебель в стиле времен королевы Виктории и публика, всем своим видом излучавшая презрение к эпохе айфонов и айпадов, одновременно напоминала известный «Клуб самоубийц», где мающийся от безделья принц Флоризель щекотал себе нервы в смертельной схватке с коварным Председателем клуба, и сборище московских выпендрежников, бесящихся от скуки.
Орехов, сдав в гардероб пальто с тростью, прошел в зал и осмотрелся. В нем было немноголюдно — сказывалась ненастная погода, и его взгляд невольно задержался на новом вызывающе молодом посетителе. Он не отличался скромностью и хорошими манерами — держался так, будто члены клуба ему были чем-то обязаны. Внимание Орехова к нему привлекла не столько вскользь брошенная в гардеробе фраза о молодом американце, сколько трубка в его зубах. Она, по слухам, была из коллекции легендарного Шерлока Холмса. В тот миг, когда Орехов увидел знаменитую трубку, он забыл обо всем на свете. Им овладело страстное, понятное только коллекционеру желание, заполучить ее в свою коллекцию. Американец, словно угадал это, быстро свернул разговор со своим собеседником и направился к нему. Не утруждая себя церемониями, он назвал себя Эдвардом и подал руку. Орехову ничего другого не оставалось, как пожать ее и представиться:
— Борис Флегонтович.
— О, у Вас великолепная трубка! — отвесил комплимент Эдвард.
— Над ней работал такой известный мастер, как… — пустился было в объяснения Орехов.
— А курил ее сам дядюшка Джозеф, — бесцеремонно перебил Эдвард.
— Да, она принадлежала Сталину! А откуда Вы знаете? — Орехов был немало озадачен такой осведомленностью американца.
— Хо, Борис Флегонтович, Вы известны не только как коллекционер. Ваше имя широко известно и в более узких кругах, — многозначительно произнес Эдвард. Затем подхватил Орехова под руку, отвел в угол и, понизив голос, сказал: — Ваше изобретение в области обнаружения летательных аппаратов, изготовленных по стелс-технологии, не имеет цены.
— О чем Вы?! Какое еще изобретение?! — опешил Орехов и растерянно захлопал глазами.
Американец не давал ему опомниться и с жаром прошептал:
— Тише, тише, Борис Флегонтович! Только не надо привлекать к себе внимание. Вот, пожалуйста, Ваша публикация.
Перед носом Орехова появился «Вестник науки» за 2008 год с его статьей. Он распахнутым ртом хватал воздух и оторопело смотрел то на журнал, то на американца, а тот с напором навязывал свое:
— Борис Флегонтович, сама судьба послала Вас мне. Мы готовы начать с Вами сотрудничество немедленно. Мы знаем о Вашем положении в институте и, чтобы не создавать проблем, можем строить его на конфиденциальной основе.
К Орехову, наконец, вернулся дар речи, и срывающимся от волнения голосом он спросил:
— А-а, Вы, собственно, кого представляете?
— Очень серьезную американскую организацию, которая специализируется на приобретении передовых технологий. А если они имеют оборонное значение, то она готова платить вдвойне, — наседал Эдвард.
Орехова изменился в лице, в его глазах был неподдельный испуг, а с дрогнувших губ еле слышно прозвучало:
— Не-т.
— Борис Флегонтович, не спешите отказываться. У Вас есть шанс заполучить в коллекцию трубку Джеймса Бонда.
Этих слов Орехов уже не слышал. Он шарахнулся от «американца» как черт от ладана. Лазарев довольно пыхнул трубкой и скучающим взглядом прошелся по залу. Он свою роль исполнил, остальное было делом наружки и группы захвата — отследить Орехова и перехватить при выходе на резидентуру ЦРУ в Москве.
Глава двенадцатая
И смех и грех
Ровно в 6.50 у Александра Рудакова сработал внутренний будильник. Последние 37 лет он почти не давал сбоев. Рык старшины 2-го дивизиона 433-го ракетного полка старшего сержанта Зверева поднимал на ноги не только рядового, позже младшего сержанта Рудакова, но и мертвого. В 1976 году, простившись с армейской службой и грозным старшиной, Александр думал, что команда: «Дивизион, подъем», подобно эху, навсегда затеряется в дремучих лесах Среднего Урала, но этого не произошло. Как в Москве — слушателя контрразведывательного факультета Высшей школы КГБ СССР, так и в дальних гарнизонах — лейтенанта, а затем и генерала вырывал из сна рык старшины, намертво засевший где-то в глубине памяти.
«Боец, старшину, как и первую любовь, ты не забудешь до конца своей жизни», — вспомнил Рудаков крылатую фразу Зверева и скосил глаза налево. Жена Людмила, с которой он был знаком со школьной скамьи, уже хлопотала на кухне. Оттуда доносились звон посуды, ее и голоса дочерей Светланы и Анны.
«Товарищ генерал, негоже от личного состава отставать!» — укорил себя Рудаков и подхватился из постели, прошел к окну и распахнул его настежь. От морозного воздуха перехватило дыхание, и он поспешил запахнуть створки. В них отразилось грузное, с осанистым брюшком тело.
«Э-э, Саня, распустил ты себя! Надо заняться спортом!» — решил Рудаков и потянулся к гантелям.
Острая боль прострелила в правую ягодицу и отозвалась в пятке — о себе и возрасте напомнил остеохондроз.
«Нет, Саня, так резко начинать не стоит. Вот пойдешь в отпуск и будешь системно перекачивать живот в грудь. Перекачивать? А оно тебе надо?» — задался он вопросом и вспомнил слова первого наставника в искусстве контрразведки, начальника особого отдела КГБ по Оренбургской ракетной армии генерал-майора Виктора Тарасова: «Спорт здоровому не нужен, а хилому не поможет».
Потирая спину, Рудаков вынужден был признать: «Виктор Григорьевич, Вы, как всегда, правы. Спортом пусть занимаются внуки» — задвинул ногой гантели под шкаф и задержал взгляд на старенькой гитаре, фотографиях кумиров своей юности — Владимире Высоцком и квартете «Битлз». Они, казалось, с укоризной смотрели на него.
Рудаков задорно подмигнул им и, отвесив поклон, сказал:
— Извините, ребята, не судите строго, в следующий раз я вам что-нибудь сбацаю на гитаре, — и коснулся ее грифа.
Струны отозвались тихим переливом звуков и напомнили ему о временах веселой студенческой жизни. Она беззаботно смеялась со старой черно-белой фотографии. На ней верткий как угорь, гривастый парень в стиле Битлз в окружении друзей азартно наяривал на гитаре.
