Недавно прошли дожди, и дорога сразу стала непролазной. Часа через полтора мы добрались до большого лесного массива. «Где-то здесь. Давай-ка чуть помедленнее», — отдал я распоряжение водителю. ЗИЛ болтало в глинистой колее из стороны в сторону. Дорога за лесом уходила вправо и, судя по тому, что мы находились на вершине сопки, далее — круто вниз. Машину начало кренить вправо, так как одна колея углубилась, но водитель не пытался выровняться. Как только начался спуск, я вдруг всё понял и заорал: «Стой!» Остановиться на скользком склоне было нереально, но мы сумели это сделать, хотя это ничего уже не решало.
Оказалось, что правая колея была размыта водой и стала своего рода руслом грязевого потока. Притом чем ниже по склону, тем глубже она становилась. Вперёд двигаться не было возможности по двум причинам. Во-первых, потому, что машина уже почти сидела на оси, а во-вторых, впереди нас был ГАЗ-66, то есть тот автомобиль, который мы ехали выручать. Сдавать назад было бесполезно, вверх по скользкой глине наш ЗИЛ двигаться не смог — слишком крутой оказался подъём. Всё. Мы попали в ловушку.
Первым делом я изучил ситуацию с первым автомобилем. Положение оказалось неутешительным. ГАЗ-66 сидел на осях, а правые колеса висели в воздухе — промоина здесь была ещё глубже и очень узкой. Из-за грязи блокировка оказалась бесполезной. Вперёд пути не было. Полночи мы пытались подкопать колею, чтобы попытаться на ЗИЛе выбраться влево, но тоже безуспешно.
Под утро я задремал в кабине и очнулся от рокота двигателя. Ещё одна машина шла нам на выручку. Я выскочил и побежал ей навстречу, но было поздно. Она тоже попала в ловушку.
Только к полудню приехал мощный «Урал», который я поджидал уже наверху. С помощью лебедки он вытянул все три автомобиля наверх, но и тут не обошлось без мороки. Троса не хватало, поэтому сначала зацепили ближний ЗИЛ. «Урал» чуть подтянул его, затем тот ЗИЛ, зафиксированный на лебедке тягача, зацепил своей лебедкой следующую машину, затем та — следующую, и таким паровозиком, по очереди подтягивались наверх.
В часть я добрался к 16.00, то есть аккурат к тому времени, когда надо было забирать от офицерских домов мусорный прицеп, но Пархом уже сделал это сам. Мы встретились на КПП. Коля посмотрел на меня, уставшего и испачканного в глине, изможденным взглядом и произнёс: «Да, Андрюха, ну и подежурили мы…»
Это был последний наряд в этой части и для меня, и для него.
Письмо с войны
Андрюха, привет!
Вот-вот выкарабкаюсь из госпиталя. Наконец-то ко мне замполит заехал. Всё рассказал, что там на родной кандагарщине. Воюют отлично, мои на первом месте. За Олежку уже около 20 духов положили. Я, похоже, на телефонную трубу сажусь по приезду из госпиталя.
Больше новостей особых нет. Крепко жму руку.
Саша.
2.03.88
Андрей, привет!
(...)
Документы на замену должны подойти в июне-июле-месяце. Думаю, что мы до этого времени не выйдем.
А выйдем — ещё лучше. Орден пришёл, второй на подходе. Особой радости почему-то не испытываю. Гумерычу <Хамзину> пришёл орден Ленина. Рексы РКПУ сегодня забили небольшой караван, Мелочь, а приятно. Олежке Онищуку Героя не дали (пока). Прочитай Красную Звезду от 26.03.88, там статья про солдата его, их вдвоем представляли. Прочитай. Вот и все новости.
Да, Люда Широкова умерла. Сашка Вавилов подорвался в Чирчике, правую кисть оторвало на мине-сюрпризе.
Вот пока и всё. Пиши. Саша
4.04.88.
С приходом лета начались приятные хлопоты, связанные с очередной заменой офицеров. Если раньше меня это радовало только потому, что приближало к тому моменту, когда можно будет покинуть эти места навсегда, то теперь я сам вот-вот должен был стать участником этого сладкого процесса. На место ротного Юры Серветника приехал старший лейтенант Жуков. С ним рука об руку мы прослужили всего три месяца, но очень подружились. Через 14 лет Саша вновь приехал в нашу бригаду, успев прослужить в Афганистане, но уже в качестве её командира. Там судьба хранила его, а здесь в этой должности он пробыл недолго. Умер. От врачебной ошибки.
«Ярким солнечным днём я подогнал к подъезду ЗИЛ-131, и бойцы начали грузить вещи. Замена! Так радостно было на душе. В очередной раз я вынес к машине наиболее ценные вещи и увидел, как в кабину садится мой друг и сосед по лестничной площадке Коля Пархоменко. ЗИЛ взревел и умчался по дороге на станцию, а я так и остался растерянно стоять в дверях подъезда…»
1985 год. Слева направо: младший сержант Шайхуллин, старший лейтенант Бронников и будущий комбриг 24-й бригады СпН старший лейтенант Жуков
Вот такой вот приснился мне сон. Яркий и реалистичный, поэтому наутро у меня уже не было сомнений. Дежурный по части майор Лисница призывно помахал мне рукой и крикнул в окно дежурки:
— Андрей, вечером бери машину и езжай за своим заменщиком!
— Точно ко мне? — переспросил я.
— Точнее не бывает, — заверил меня Григорий Михайлович. Я бы уверен в обратном, но распоряжение являлось реальным, и сном его никак не опровергнешь. Стоит ли говорить, что в результате привёз я командира роты на место «Пархома»?
Что касается снов, то пару лет ранее мне приснилось, как я купил на свою фирму автомобиль «Волга». Все весело смеялись по этому поводу. В те времена он — сон — казался более чем нелепым. Именно тогда Анвар Хамзин к своему излюбленному шутливому вопросу «Скажи мне как художник художнику: ты рисовать умеешь?» добавил ещё один: «Скажи мне как капиталист капиталисту: у тебя деньги есть?» Именно так мы иногда друг друга докапывали, чтобы развеять тоску. Только спустя несколько десятилетий мы оба убедились в том, что капитал и деньги — разные понятия, а художнику — в теперешнем современном искусстве — вовсе необязательно уметь рисовать.
В лихих девяностых, когда я гнал новенький автомобиль «Волга» из Москвы в Томск на свою внешнеторговую фирму, мне вдруг вспомнился этот момент…
Лето шло к своему исходу, все, кто должен был в этом году сменить место службы, уже уехали, а моего за-менщика всё не было. Наконец, в августе пришёл приказ о моем назначении в Бердск. 67-я бригада только начала разворачиваться, и назначить на моё место было некого, поэтому высшее начальство приняло такое решение — отправить меня без замены. Таким образом, мне удалось постоять у истоков создания и 67-й бригады. Теперь можно с уверенностью сказать, что я её пережил. В 2011 году овеянная героической славой, принимавшая неоднократное участие в чеченских кампаниях, часть была расформирована. Жаль…
Тем временем наша бригада убыла на августовские учения, а я подписывал обходной лист. Пришлось отправиться в Безречную, чтобы получить в КЭЧ подпись о том, что я сдал квартиру в исправности. Глупее не придумаешь — добираться за 50 километров, чтобы люди, не видевшие в глаза 23-й площадки, заверили мне то, к чему реально отношения не имели.
24-я бригада
Машин в городке не осталось, и я отправился пешком в надежде на попутную машину. Не успел я одолеть и пяти километров, как меня догнал уазик. Я подумал, что едет начальство и останавливать автомобиль было просто глупо, но машина остановилась сама. Дверца распахнулась, и выглянул полковник из разведотдела округа. Пару часов назад я видел его на 23-й площадке. Он сурово посмотрел на меня и спросил:
— Товарищ офицер, почему не на учениях?
— Я — заменщик, товарищ полковник. Следую в безреченскую коммунально-эксплуатационную часть с обходным листом, — бодро отрапортовал я, застёгивая ворот рубахи и поправляя галстук.
— А сколько ж до километров до Безречной? — уже совсем другим тоном уточнил начальник
— Восемьдесят, — соврал я.
Полковник восхищенно посмотрел на меня, очевидно решив, что вознамерился всё одолеть пешком, и произнёс:
— Садись, до Мирной доброшу.
Невдомёк было начальнику, что именно на это я и рассчитывал, когда отправлялся в путь.
Ещё через неделю я ехал в кузове ЗИЛ-131, ежась от пронизывающего ветра. Рядом со мной сидел старший машины Володя Барсуков. Мы молчали. В ногах болтались мои чемоданы. Я смотрел по сторонам, стараясь как можно отчётливей запечатлеть в памяти картины последней поездки с 23-й площадки до станции Ясная. Тёмный силуэт леса и крутой сопки удалялся, постепенно исчезая вдали, справа медленно проплывали огоньки Хара-Бырки, слева раскинулась долина Алакой, ещё дальше, почти на линии горизонта, светились огоньки одиноких кошар. Десятки, сотни раз этот пейзаж сопровождал меня этой дорогой, и вот теперь это происходило в последний раз.
Я настолько привык к этим отдаленным местам, что некоторые блага цивилизации во время отпуска мне казались чуждыми, суетливыми и даже вредными. Мой трёхлетний сын Игорь, впервые оказавшись в городе, впал в шок. Уже здесь при посадке в дежурную машину он упорно отказывался залазить в кабину, упираясь ногами и руками, как будто понимая, что его навсегда увозят из родных мест. В Чите он молчал и только испуганно озирался по сторонам, а когда мы попытались сесть в троллейбус, начал орать, что есть мочи (дословно): «Люди добрые, помогите! Выпустите меня отсюда Христа ради!»
