— А почему вас жена назвала другой фамилией?
— А у меня их две, — сказал Мазур. — Одна от мамы, одна от папы. Пользуюсь той, что больше нравится, а в паспорте, конечно, другая…
— Смеетесь?
— И не думаю.
— Мазур — это от «мазурика»?
Вот зараза, все еще пытается кокетничать. Мазур светски улыбнулся:
— От мазуров. Жил такой народ на балтийском побережье, да и сейчас еще доживает. Вроде поляков, только не совсем. Крутые были мужички, скажу с гордостью… Крестоносцы от них горючими слезами заливались. Так что упрямство у меня — наследственное…
Он поднял к глазам бинокль. Склон круто уходил вниз, впереди были те же надоевшие сопки, но они немного расступались, и левее начиналась вполне приличная падь с узеньким, извилистым ручьем посередине, уходившим в распадок. Высокая трава чуть колышется под южным ветерком, кое-где оранжевыми огоньками светятся последние жарки, таежные тюльпаны, темнеет поваленное дерево…
— Слава те господи, — сказал Мазур. — Хоть по равнине пройдемся…
Он ловко и быстро срубил ножом четыре молоденьких сосенки, очистил от веток. Опираясь на эти палки, цепочкой принялись спускаться. Справа протрещала крыльями взлетевшая стайка рябчиков, но сейчас было не до них, все внимание поглотил спуск — там и сям на поверхность вылезал голый камень, а чертовы кроссовки неизвестной марки на нем отчаянно скользили. Хорошо еще, не собирались пока разлезаться по швам, пошиты прочно, спасибо на том…
Мазур остановился меж крайних деревьев. Автомат оттягивал плечо, знакомо, привычно, придавая бодрости. Медленно ползли секунды.
— Почему стоим? — спросила Ольга, опустив на землю свернутую в ком куртку с немудрящим багажом.
Мазур молчал. Медленно вытащил пачку и вопреки установленному для себя лимиту — сигарет осталось мало, следовало беречь — прихватил фильтр зубами. Глубоко затянулся, выпустив дым через ноздри.
Ничуть не помогло. Он и сам не понимал, что с ним сейчас творилось. С равнины не доносилось ни звука, ярко сияло солнце, поблизости размеренно стучал по сухому стволу дятел. Здесь покой и безветрие, тишина и симметрия…
Никакой опасности не слышно и не видно. И все же он не мог идти вперед, ни шагу не мог сделать. Что-то не пускало, таившееся в нем самом. Он не должен был спускаться туда, вот и все.
На него уже поглядывали с недоумением. А он по-прежнему стоял, стиснув автомат, словно искал поддержки у своего привычного инструмента.
— Ну, мы идем? — сварливо бросил Егоршин.
Мазур даже не колебался — просто стоял столбом, прислушиваясь к себе. Никакой внутренней тревоги, беспокойства, неудобства, ничего подобного. Не болит, не свербит…
А с места не стронешься.
Такого с ним прежде не случалось. Бывают, конечно, — любой военный человек подтвердит — неописуемые словами предчувствия. Предвидения опасности, ранения, смерти. И тогда командир бомбардировщика на свой страх и риск отменяет боевой вылет, а потом техник, которого попросили проверить моторы, растерянно чешет в затылке и объявляет, что правый мотор, точно, сдох бы аккурат над вражеской территорией…
Примеров множество, рассказывать можно дотемна. Мазур и сам мог бы добавить к этой коллекции немало случаев — иные происходили с ним, иные с его друзьями. Но в том-то и соль, что всегда что-то чувствуешь, пусть и не можешь это описать.
Сейчас он не чувствовал ровным счетом ничего. Но твердо знал, что в долину не пойдет. И точка.
— Пошли, — сказал он, стряхнув оцепенение.
И стал забирать влево, где под тупым углом смыкались два крутых склона.
— Опять наверх карабкаться? — возмутился доктор.
Ничего не ответив, Мазур упрямо двигался вперед, иногда тыкая палкой в заросли папоротника. Женщины почти сразу же двинулись за ним, да и доктор, ворча и крутя головой, все же не осмелился на открытый бунт. От сердца помаленьку отлегло. Они спустились, стали подниматься.
Треск валежника. Мазур моментально прицелился в ту сторону. Меж деревьями мелькнуло серовато-белое пятно — это уносился марал, закинув голову, промчался вниз по гребню, показался в долине…
Сухой хлопок, неяркая вспышка! Взлетело плотное облачко серого дыма. Олень осел на задние ноги, рывком вскочил и кинулся бежать странными скачками, вихляя, качаясь. Снова негромкий взрыв, под передней ногой, — и рогатый покатился кубарем, забился, уже не смог встать, катался по земле, крича надрывно и жутко.
— стоять всем! — рявкнул Мазур.
И двинулся в ту сторону, пригнувшись, зорко глядя под ноги. Олень бился на том же месте, хотелось зажать уши, но Мазур помаленьку продвигался, ощупывая палкой дорогу, как слепец. Остановился, поднял бинокль к глазам, изучая широкую полосу примятой травы.
Он уже примерно догадывался, что увидит. Так и есть: меж сочных стеблей высокой травы торчали почти неотличимые по цвету, но слегка выделявшиеся изгибом и наклоном жесткие усики. Не будь ветерка, заметить их было бы гораздо труднее, но легонький ветерок дул, и настоящая трава колыхалась вовсю — а вот зеленые тугие усики, смахивавшие на листья ананаса, почти не шевелились.
Еще одно пакостное изобретение пытливого ума: легкие противопехотные мины, на иных театрах военных действий их высевали как раз с вертолетов, сотнями, с приличной высоты. Входит глубоко в землю, выбрасывает усики, достаточно мимолетного прикосновения… Модель устаревшая, но весьма эффективная. В иных уголках земного шара их можно закупать хоть вагонами, были бы денежки.
Мина-крошка, конечно же, не убивает — кишка тонка. Даже специальные ботинки с особой стелькой от нее уберегут. Но человеку в нормальной обуви покалечит ступню. На то и рассчитано нехитрое противопартизанское оружие: чтобы было как можно больше раненых, становящихся обузой для затерянного в джунглях отряда…
А для Мазура и один-единственный раненый — несказанная обуза. В особенности если этим раненым стал бы он сам. Тогда осталось бы пустить пулю в лоб, предварительно посоветовав то же остальным…
Прохор даже серьезнее, чем Мазур думал. Впрочем, ничего удивительного — зарубежные связи, международный клуб для избранных… Мазур с ходу мог бы назвать города, где купить такие мины не труднее, чем стаканчик кедровых орешков в Шантарске. То-то и вертолет появлялся… Расчет был точен, любой, умученный бесконечными подъемами и спусками, с радостью рванет в долину.
Он поднял автомат и послал пулю в голову оленю. Тот моментально умолк, перестал биться. Задняя половина тела лежала на каменистом склоне, где любой сюрприз заметен издали, и Мазур решился, вынув нож, осторожненько пошел туда.
Возился он минут пятнадцать, вернулся к своим с ободранной от шкуры задней ногой, еще капавшей кровью. Притворился, будто не видит печальных женских взглядов, сунул свою ношу доктору:
— Вот и мясцо… Понесете. Пошли, нужно это поганое местечко обойти подальше. И смотрите под ноги, душевно вас прошу. Если кто подорвется, не знаю, что и делать…
— Мины?!
— Ценное наблюдение, Вика, — сказал Мазур. — Они, клятые. Хоть и слабенькие, а настоящие.
— Боже мой… — то ли вздохнула, то ли всхлипнула она. — А завтра на нас бомбы бросать начнут?
— Сначала нас найти надо, — веско сказал Мазур. — За мной шагайте, след в след…
Он ступал медленно, как по тонкому льду, то и дело пробуя дорогу сосновым дрыном. Вообще-то «высевать» такие игрушки на густую тайгу — вещь безнадежная: запутаются в кронах, не уйдут в землю, как надлежит, будут валяться как попало, одна из сотни встанет на боевой взвод. Тут вам не равнина, тут климат иной… Но это — рассуждение военного, профи. А в окружении Прохора такого может и не оказаться, еще сыпанут наугад лишнюю жменю — так что осторожность не помешает. Логика непрофессионала — темный лес…
Мазур старался выбирать каменистые участки, их, слава богу, хватало. И часто оглядывался. Слабосильная команда старательно топала за ним, след в след. Доктор нес оленью ногу на отлете, ухитряясь даже сейчас сохранять брезгливую физиономию. Зато жрать будет, как миленький…
Сзади вдруг ойкнула Ольга. Мазур мгновенно развернулся на полусогнутых, но там все обстояло благополучно — она стояла целая и невредимая, показывая рукой куда-то вверх.
— Что? — окликнул он.
— Интересное что-то на суку болтается…
Мазур вернулся к ней. Точно, среди темнозеленых пышных сосновых лап виднелось что-то продолговатое, чуть более светлого оттенка. И оно не походило ни на животное, ни на птицу, и уж тем более на воронье гнездо или гайно[11]. Скорее уж на мятую тряпку… или на небольшой парашютик, ну да, что-то вроде тоненьких строп просматривается, а пониже виден черно-рифленый шарик…
— Мина? — спросила Ольга пугливо-любопытно.
