Но действительная цель визита Бёрджесса стала ясна. Он хотел сделать так, чтобы Рис придержал язык, и добился этого, воззвав к лояльности бывших апостолов, к мнению, что друзья дороже страны. Тем вечером два друга пошли к реке, выпили пива в местном пабе, и Бёрджесс поведал Рису, что он отстранен и, возможно, будет уволен со службы[725].
На следующее утро он добросовестно явился в департамент персонала Форин Офис, где ему предложили подумать об отставке. На обдумывание ему дали неделю или две, что подтверждает докладная записка тогдашнему министру иностранных дел Герберту Моррисону. «Вопрос о возможности его увольнения не поднимался. Все надеялись, что он добровольно подаст в отставку. Если он откажется, следующим шагом, вероятно, станет созыв дисциплинарной комиссии, решение которой будет представлено вам на утверждение»[726].
Тем вечером Бёрджесс вернулся на Бонд-стрит и состоялось его воссоединение после десятимесячной разлуки с Джеком Хьюитом.
«Когда я пришел домой, Гай был уже там. Он выглядел моложе и здоровее, чем до отъезда в Америку. Он подарил мне легкий летний костюм, который купил для меня в Нью-Йорке. Он был в прекрасной форме и счастлив, что вернулся домой. Я приготовил для нас еду. Он попросил меня сделать кеджери. Мы ели и разговаривали. Впрочем, говорил в основном он, а я слушал…
Распаковывая вещи, я нашел в багаже толстую пачку банкнотов.
– Что это? – спросил я.
– Я привез это из Америки для друга.
– Жаль, – сказал я. – Мы бы нашли им применение. Нужно оплатить счет за телефон, да и счет за электричество скоро пришлют.
– Это не мои деньги, – сказал он.
На этом разговор закончился. А я подумал о других случаях, когда находил у него крупные денежные суммы. …Он никогда не объяснял, откуда у него появляются эти таинственные деньги»[727].
Все, с кем Бёрджесс встречался в течение следующих нескольких дней, отметили его предчувствие начала войны и его антиамериканский настрой. Сирил Коннолли столкнулся с ним на улице. «Он вел себя в своей обычной манере – то брюзжал, то шутил. …Судя по всему, он был в полном порядке, очень веселый и оживленный. Гай явно был счастлив вернуться в Лондон. И сразу заговорил о том, что американцы спятили и настроены на войну»[728].
Квентин Белл, встретившийся с ним за ланчем в Реформ-клубе, отметил, что тот выпил семь порций джина и имбирного эля. Удивительно, но «он остался на своих ногах и говорил вполне разумно – или, по крайней мере, связно. Он только что вернулся из Вашингтона, округ Колумбия. Он высказал свою ненависть к американцам в высшей степени энергично, и, хотя я тоже не одобряю их политику, я был потрясен его грубостью и ожесточенной злобой. Вскоре он перестал убеждать и развлекать меня, и я сразу ушел»[729].
В том месяце Дики Левен часто виделся с ним.
«Он часто приезжал в Реформ-клуб по утрам, небритый и одетый как бродяга, но при этом никогда не забывал галстук старого итонца. Однажды я сидел за столиком с Бёрджессом и Блантом, когда Бёрджесс сказал Бланту:
– Ты должен помочь мне продать кое-какие картины.
Блант взглянул на Бёрджесса, словно на безумца, и ответил:
– Принеси их в клуб, и я посмотрю, что можно сделать. – После этого он неожиданно добавил: – И ради бога, перестань твердить о своих проблемах, я все устрою…
Гай как-то съежился и попросил меня пойти к нему в квартиру вместе с ним».
Видя, что Бёрджесс расстроен, Левен согласился. Но когда они вошли в квартиру, Гай, вспоминает он, «погладил меня по ногам и попытался ухватиться за мой пенис». Левен хотел уйти. Бёрджесс немедленно извинился, но объяснил свой поступок довольно-таки своеобразно. Он сказал: «Я могу совратить любого мужчину или женщину, если захочу. Я всегда мог переспать с тем, с кем хочу». После этого он стал показывать Левену письма «друзей», каких именно – точно не известно. Если верить Левену, Энтони Иден писал: «Дорогой Гай, мне очень жаль, что ты нездоров. Сообщи мне, когда поправишься, и мы насладимся еще одним совместным ужином». Было письмо и от Черчилля. «Дорогой Гай, я с сожалением услышал о вашей болезни. Пожалуйста, свяжитесь со мной, когда вам станет лучше». Еще там было письмо от Луиса Маунтбаттена. «Дорогой Гай, Брайану и мне не хватает твоего общества. День, когда мы снова встретимся, будет счастливым. Да благословит тебя Бог! Поправляйся!»
Левен согласился купить две картины за 52 фунта, и на следующее утро Бёрджесс доставил их в Реформ-клуб. Он больше не вспоминал об этом эпизоде до тех самых пор, как к нему в 1972 году явилась некая миссис Римингтон из МИ-5, чтобы расспросить о связях с Бёрджессом[730].
Осознав, что у него нет будущего в Форин Офис, Бёрджесс попытался найти работу. Он пригласил на ланч в Реформ-клуб Майкла Берри, объяснил, что его будущее в Форин Офис представляется в высшей степени неопределенным, и поинтересовался, не найдется ли для него работа в «Дейли телеграф» в качестве дипломатического или разъездного корреспондента. Берри вспоминал: «Гай дал мне прочитать документ с грифом «Совершенно секретно». Поступок типичный для Гая. Это был отчет, который он сделал для посла в Вашингтоне, о состоянии общественного мнения в США по тому или иному вопросу. Но документу так и не был дан ход. Прочитав его, я был возмущен. Его произведения стали какими-то нечистоплотными. Сам он таковым не был, в отличие от его трудов». Пожалев его, Берри пригласил Бёрджесса к себе на ужин 29 мая, чтобы обсудить перспективы[731].
Приоритетной для Бёрджесса была встреча с Маклином, и они условились встретиться в Форин Офис. Они долго разговаривали, сидя на диване в коридоре, опасаясь, что его кабинет могут прослушивать. После этого Маклин пригласил Бёрджесса на ланч в Реформ-клубе, но там оказалось очень много народу, и они зашли в другой любимый Бёрджессом клуб – RAC.
«Как только мы встретились, Дональд сказал: «У меня большие неприятности. За мной следят. – Маклин указал на двоих молодых людей, следовавших буквально по пятам. Они позвякивали монетами, как это часто делают полицейские, и явно чувствовали себя неловко, следя за высокопоставленной личностью. – Идиоты, – буркнул он с откровенным презрением. – Они так неуклюжи, что их такси недавно врезалось в бампер моей машины. …Именно тогда я впервые увидел эти рожи. После этого они привлекли еще пару сыщиков»[732].
По мнению Дика Уайта, наблюдатели из А4 – отдела наблюдателей МИ-5 намеренно засветились. Это было своего рода психологическое давление на Маклина. Патрик Рейли, встретивший Маклина в Сент-Джеймс-парке, отметил: «Человека, следившего за ним, было очень легко выявить»[733]. Такова была политическая линия или в МИ-5 не хватало опытных наблюдателей – неясно.
Благодаря прослушиванию телефонных разговоров Маклина Кэри-Фостер знал, что Бёрджесс связался с ним сразу – как только вернулся из Вашингтона. Потом их часто видели вместе. Он предложил МИ-5, чтобы Бёрджесс был тоже взят под наблюдение[734].
Центр приказал Бёрджессу уходить, но тот не желал, поскольку его жена Мелинда ждала их третьего ребенка. Потом он заявил, что не может ехать один, и Бёрджесс на встрече с Модиным получил приказ сопровождать его часть пути. Это решение, не продуманное самым тщательным образом московским Центром, имело судьбоносные последствия не только для Бёрджесса, но и для Филби[735].
Кембриджские шпионы знали, что должны действовать быстро. Филби видел телеграмму, посланную представителю МИ-5 в посольстве Джеффри Патерсону, с просьбой прояснить «технические моменты, касающиеся оригинальной телеграммы Гомера, допросив шифровальщика, дежурившего в тот день 1944 года в посольстве и до сих пор работающего там. Было указано, что ответ необходимо дать до 23 мая, поскольку на следующий день намечалась встреча»[736].
Вывоз поездом или самолетом был невозможен, поскольку Маклин был в списке особого внимания, да и фальшивые документы невозможно было изготовить быстро. Модин, которому было поручено организовать переброску агента, рассчитывал, что «к Лондону может подойти русская субмарина и увезти Маклина в Советский Союз. Но это вряд ли было выполнимо. Катер мог доставить двоих мужчин с английской территории до французской границы, но что будет во Франции? Мы не знали»[737].
Или Модин, или Блант в конце концов пришли к выводу, что есть еще суда – на которых чиновники и бизнесмены любят развлекать своих любовниц, – выходящие без паспортного контроля из портов Южной Англии и идущие вдоль французского побережья, заходя во французские порты, такие как Сен-Мало, за покупками. Это было превосходное решение.
Маклина провожали на вокзал Виктория и Чаринг-Кросс каждый день, хотя он старался выбирать разные маршруты домой в Тэтсфилд, Кент. Но Модин понимал, что МИ-5 не может начать полномасштабную операцию по слежке за домом объекта – «Бейконшоу», не рискуя быть обнаруженными. «В поезде тоже Маклин знал всех пассажиров в лицо. Они годами ездили на одном и том же поезде в офисы и домой. Преследователь будет непременно замечен, тем более на такой маленькой станции, как Тэтсфилд. Маклин никогда не ходил домой со станции пешком – всегда ездил на машине. МИ-5 могла послать за ним человека раз или два, но уж точно не каждый день»[738]. Меры по противодействию средствам наблюдения противника доказали правоту Модина. И был окончательно выработан план 17 мая инструкции по побегу Маклина были направлены в Лондон[739].
