Мазур отвернулся, хотя далось это невероятно тяжело. Текли секунды, а в той стороне не слышалось ни борьбы, ни неминуемой возни, словно кинопленку остановили на середине… Полная тишина. И он начал думать, что рассчитал правильно.
Рядом застучали подошвы по старой брусчатке. Краем глаза Мазур увидел, что лейтенант направляется к машине, Ольгу уже отпустили, и она с пылающими щеками торопливо приводит себя в порядок.
Потом его недвусмысленно подтолкнули прикладом в поясницу, заставили подняться в кузов, толкнули следом Ольгу, попрыгали сами. Машина помчалась к перекрестку.
Ничего особенного больше не происходило — только один из защитничков порядка забавлялся, стволом автомата стягивая с Ольгиного плеча бретельки платья и лифчика, но Ольга смотрела в сторону столь презрительно, что над прытким в конце концов стали посмеиваться свои, и он унялся.
Наручников ни на него, ни на Ольгу так и не надели. Машина, временами включая сирену, вывернула из старого города куда-то в центр. Это не ряженые, окончательно убедился Мазур. Они настоящие. Вот только легче ли от этого?
Вооруженный автоматом часовой распахнул решетчатые ворота, машина, лихо развернувшись, остановилась со скрежетом. Это оказался задний двор четырехэтажного здания, несомненно, имевшего к полиции самое прямое отношение: две овчарки в больших проволочных клетках, заботливо прикрытых тентом, три легковушки в полицейской раскраске, маленький четырехколесный броневичок с пулеметной башенкой, стоявший в глубине двора, вон прошли люди в форме, не обратив ни малейшего внимания…
— Прошу! — с издевательской вежливостью раскланялся лейтенант. — Посидите в камере, пока не появится начальство, — не стану же я из-за вас беспокоить хефе у него дома? А девка тем временем посидит в казарме, нужно же ее обыскать по всем правилам… Пошли, киска, я тебя познакомлю со специалистами по обыску, у тебя столько тайничков, которые следует проверить… — Он положил Ольге руку на плечо, запустил ладонь в вырез платья. — Всего хорошего, дипломат!
Интересно, почему он все это, до последнего слова, произнес по-английски, хотя не мог не знать, что Ольга — здешняя, не мог не видеть ее удостоверения личности?
Не оборачиваясь, Ольга воскликнула:
— Спокойно, и за меня не бойся!
Легко сказать… Мазур двинулся в ту сторону, куда его с веселой бесцеремонностью направили прикладом. Как он ни успокаивал себя — театр, провокация, инсценировка, на душе скребся легион кошек. Рассудок и сердце — вещи сугубо разные…
Он вошел в низкую, обитую железом дверь, а там его опять ткнули прикладом в спину, направляя по лестнице, ведущей ниже уровня земли. Вряд ли трудно было бы их обезоружить, показав, что такое скоротечный контакт на замкнутом пространстве, — но что потом? Если тут и в самом деле закулисная грызня ведомств, провокация может оказаться особо масштабной и изощренной. Поневоле пожалеешь, что следом не топал Кацуба на предмет выявления возможного хвоста. А может, и топал? Но ведь мог и потерять их там, возле арены для петушиных боев, когда все смешалось, возникла жуткая сумятица и они драпанули очертя голову…
Сводчатый коридор откровенно тюремного вида — шеренга тусклых лампочек под потолком, грязь под ногами, черные двери камер с волчками и огромными засовами. Шаги гулко гремели. Воняло качественно.
Перекинувшись непонятными репликами, провожатые свернули к одной двери, со скрипом отодвинули ржавый засов, распахнули завизжавшую дверь и толкнули Мазура внутрь.
Там было жарко, душно, вонюче. Под самым потолком обнаружилось окошечко размером с ладонь — добрую его половину закрывали толстые железные прутья крест-накрест. Вдоль трех стен тянулись деревянные нары, склизкие даже на вид.
Дверь захлопнулась. Оказавшись здесь единственным постояльцем, Мазур обошел камеру по периметру, держась подальше от мятого и ржавого ведра, здешних «удобств», снял пиджак, но по размышлении так и оставил его висеть на руке. Подпрыгнул, пытаясь заглянуть в окошечко, — не дотянулся, конечно. Стены покрыты рисунками и надписями, свеженькими и полустертыми. Смысл надписей непонятен, но рисунки загадки не содержат — женские органы, мужские, болтающемуся на виселице субъекту, чтобы зритель ненароком не ошибся, приданы все внешние признаки полицейского — тщательно вырисованы фуражка, петлицы, френч… А вот второго полицейского поставили раком и имеют его, бедного, куда следует с помощью вовсе уж устрашающего мужского естества… «Вива революсьон!» — это понятно… Ага, английская надпись: «Говорила Билли мамаша — не езжай к латиносам». Батюшки мои, а вот и три честные советские буквы: икс, игрек и еще кое-что из высшей математики…
Заскрипел засов. Мазур проворно обернулся к двери.
Вошел самый обыкновенный человек средних лет, неброский и ничем не примечательный, чем-то удивительно напоминавший дона Херонимо: в сером костюме, темноволосый, но на здешнего уроженца вроде бы не похож…
В руке он держал две легкие раскладные табуретки — брезент на дюралевых трубках, — тут же бросил одну Мазуру, уселся на вторую, подождал, когда закроется дверь (на сей раз снаружи ее не заперли, оставив даже щель), закурил, поморщился:
— Бог ты мой, как воняет… — и на столь же безукоризненном английском продолжал: — Что же, Кирилл Степанович, будем вместе думать, как вам выкарабкиваться из столь паршивой ситуации, да вдобавок вашу девушку вытягивать… Это нелегко.
Чтобы справиться с легкой растерянностью — что греха таить, имевшей место — и выиграть время, Мазур полез за сигаретами. Для того, что с большой натяжкой можно было именовать здешней атмосферой, лишняя порция табачного дыма ничего уже не решала.
— Хорошо держитесь, — сказал незнакомец. — Вы, конечно, не разведчик, но все равно — только слабый новичок начнет в такой ситуации делать глупую рожу и вопить: «Вы меня с кем-то путаете!..»
— Это же не теорема Ферма, — сказал Мазур. — Конечно, где-то на всех нас есть досье…
— …которые, уж простите, в нынешней обстановке пополнять легче, нежели при Советах, — подхватил незнакомец. — У нас на вас, у вас на нас… Короче, зовите меня Джон Смит, нужно же вам как-то ко мне обращаться, а? Вам объяснить, кого я представляю, или? Боитесь что-то сболтнуть? Ну, смешно… Хорошо, я — конкурирующая фирма.
— Это которая? — спросил Мазур. — У вас их много…
— Господи, какая разница? Это в принципе не важно, а?
Кому-то может показаться странным, но Мазур немного успокоился: Ольге, теперь ясно, ничего не грозит, это не самодеятельность наглых нижних чинов, это фирма…
— Итак, — сказал Смит. — Кирилл Степанович Мазур, капитан первого ранга, «морской дьявол» экстра-класса, et cetera…[29] Что несколько пикантно, награжденный к тому же медалью ФБР за прошлогоднюю операцию «Медведь»… впрочем, ваши ее зашифровали как «Тайга», что, на мой взгляд, столь же примитивно. Отчего это штабные крысы вечно выбирают из всех названий самое дурацкое? Вот и сейчас: вы свой рейд окрестили «Кайман», мы — «Анаконда». Бездна фантазии, а? Как убого…
— Не я же придумал.
— И не я, слава богу, — усмехнулся Смит. — Вы хорошо держитесь. Хотя не можете не отдавать себе отчета в серьезности вашего… и ее положения. Кирилл Степанович, ну какого черта вы вдруг связались с Глаголевым? Пиратствовали бы себе и дальше в теплых и холодных морях… Разведка, безусловно, не ваша стезя, вы же здесь не профи, а переучиваться слишком поздно…
— Хорошо, — сказал Мазур. — Считайте, я рыдаю по своей загубленной известными переменами жизни. На этом лирическое отступление кончится или нет?
— Положительно, вы мне нравитесь.
— Ничем не могу помочь, я гетеросексуален.
— Ах, Кирилл Степанович… Вы же напряжены, вы волнуетесь. Я бы тоже на вашем месте волновался…
«Ситуация, — подумал Мазур. — Вот поди угадай, что нужно делать — тянуть время или совсем наоборот? И подсказать некому… Или все же — тянуть? Или — не тянуть?»
— Итак, побеседуем, как конкуренты…
— Нечестная конкуренция, — сказал Мазур.
— Вот уж нет, для этих игр самая честная… И коли уж вы начали в них играть, придется подчиняться правилам. Ситуация предельно проста: у вас есть приказ добыть нечто, у меня — обеспечить нашей стороне выполнение аналогичного приказа. Вы военный человек, прекрасно понимаете. Ничего личного. Я обязан выполнять приказ, вот ведь в чем сложность-то… Понимаете мое положение? Вижу, понимаете… И вряд ли станете ударяться в ненужную романтику: ругать меня последними словами, гордо становиться в позу… Я ж машина, инструмент, как и вы, дорогой. Война роботов, а? Что молчите?
— А что говорить? — пожал плечами Мазур.
— Верно. Прежде всего — оставьте иллюзии насчет того, что вас выручат, спасут, найдут. Вашего хвоста наши парни стряхнули еще на ярмарке… о, не злитесь, в разведке крайние меры применяются лишь в крайних случаях. Человеку просто стало плохо на жаре, отлежится, пройдет… Эти обезьяны — я имею в виду рядовых копов — искренне верят, что по приказу начальства взяли подозрительную парочку. Черт, да они и не поняли, что ваш паспорт был дипломатическим, простые ребята, не отличат дипломатический картон от медицинского диплома штата Юта…
