сенсационные рукописи? А может это сам покойник с высей горних сам что-то надиктовывает раз за разом?
Возникает закономерный вопрос, а писал ли реально все, что случайно «находилось» в неких тайниках, а затем бойко издавалось после его смерти, сам Н.Г. Кузнецов? Может быть действительно, обиженный на власть, а заодно на Сталина и Хрущева, на Жукова и Брежнева, Кузнецов, написал «в стол» столько своих былых обидах, что это многопудье издавать, не переиздавать? Ну, а может быть, предприимчивые родственники штамповали и штампуют его книги, вкладывая в них свои мысли и свои оценки, которые лихо выдают за мысли покойного? Установить истину в данном случае можно было бы, только проведя огромную экспертную работу, но для этого необходимо получить допуск к первоисточникам, которые, разумеется, являются собственностью семьи и к которым никто никого не допустит.
Вообще история с воспоминаниями Кузнецова очень напоминает историю с мемуарами его недруга маршала Г.К. Жукова. Тот также лично написал только первый вариант своих воспоминаний. Отметим, что в своих прижизненных мемуарах Жуков (как и Кузнецов) исключительно положительно отзывался о Сталине. Но, а после смерти маршала пошло и поехало! С завидным постоянством правообладатели каждый раз выкладывали на прилавки все более и более «дополненные» и «улучшенные» варианты жуковских мемуаров, причем всякий раз эти дополнения и улучшения отражали текущий политический момент в стране. Если в первом посмертном переиздании Жуков рассуждал о брежневском застое, то в последующем уже о перестройке, ну, а в варианте 90-х годов уже печалился… о незавидной судьбе СССР. Разумеется, что в каждом новом варианте все больше и больше помоев выливалось и на голову Сталина. Объяснение, что маршал также «что-то» тайно писал «в стол» и это «что-то» теперь с завидным постоянством «находят» его родственники, были как-то неубедительны. Возможен вариант, что Жукову, как и Кузнецову, в силу особой к ним любви, помогают силы небесные, разрешившие с того света надиктовывать целые страницы. Но, думается, что все обстоит на самом деле намного проще…
Но вернемся к мемуарам Н.Г. Кузнецова. Так как у нас имеются некоторые сомнения в подлинности авторства посмертных воспоминаний бывшего наркома, я каждый раз, цитируя их в дальнейшем, буду указывать для объективности, является ли данная конкретная цитата прижизненной или посмертной. Ну, а верить или не верить посмертным цитатам пусть уже решает сам читатель.
* * *
Продолжим наш разговор о становлении Н.Г. Кузнецова в наркомовской должности. Вот как описывает Кузнецов становление наркомата ВМФ в своих посмертных воспоминаниях: «Наркомат ВМФ после выделения в 1938 году занимал особое положение. Если все наркоматы, за исключением НКО, НКИД и НКВД, замыкались на одного из заместителей Предсовнаркома, то Наркомат ВМФ подчинялся непосредственно Сталину. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что некоторые важные вопросы решались быстро в самой высшей быстрой инстанции, а плохо потому, что никто иной (даже Молотов), кроме Сталина, их не хотел решать. Время же было предвоенное, и вопросы флота, которыми Сталин много занимался до осени 1939 года (подобно судостроительной программе), были отложены до лучших времен. Оперативные же вопросы и вопросы боевой готовности были фактически поручены наркому обороны и начальнику Генштаба, которые ограничивали свои функции и ответственность только делами Наркомата обороны. Моряки оказались, так сказать, «в подвешенном состоянии» в самом главном, когда назревала война, так как флотские вопросы для наркомата обороны висели «камнем на шее»… Этому есть свои объяснения. Тимошенко и Жуков пришли в Наркомат обороны тогда, когда у них действительно было много дел по чисто сухопутной части. К тому же Сталин сковывал их инициативу, ни разу не собрал нас всех вместе по оперативным вопросам, чтобы выяснить, как вдет подготовка к войне, и дать нужные указания. Я однажды затронул такой вопрос, но Сталин ответил, что «когда будет нужно, вы получите указания». Это говорит о том, что, по-видимому, он боялся раскрыть свои секреты и не ждал скорой войны. Мне думается, по этой же причине не пересматривались и оперативные планы до последнего времени. …Сталин был фактически главой государства, а Молотов – его ближайшим помощником. Осторожный, он решал много вопросов, но большинство важных дел обязательно докладывал Сталину. Ему и Жданову перед войной было поручено «шефствовать» над флотом, и они в какой-то мере помогали мне, но все же чаще предлагали «написать товарищу Сталину». Не зная, как будет реагировать «хозяин», опасаясь попасть из-за флота в неудобное положение, если окажется, что Сталин имеет иное мнение, чем моряки, они отказывались даже «проталкивать» вопросы. Бывало и так, что, обещая поддержать меня, они меняли свое мнение «на ходу» в кабинете Сталина, определив «направление ветра». Но мне так поступать было нельзя. Когда речь идет о моем положении (отвлекаясь от общих флотских дел), то можно сказать, что я имел своим прямым начальником самое высокое лицо в государстве и в то же время не имел такого «шефа», с которым мог бы в любой день обстоятельно побеседовать и доложить ему о своих флотских нуждах. Когда я начинал надоедать своими просьбами Молотову или Жданову, то они сердились и прямо говорили, что мое дело как наркома добиваться приема у Сталина и просить его решить их. Но чем ближе к войне, тем Сталин все больше отклонялся от флотских вопросов текущего порядка «Нет худа без добра», – гласит мудрая поговорка. Это приучило меня к самостоятельности и вынуждало в отдельных случаях самому принимать ответственные решения…»
О своем становлении, как наркома, Н.Г. Кузнецов в посмертных «Крутых поворотах» пишет так: «Я был молод и без достаточного опыта. Многие, не говоря об этом, конечно, прямо, критически отнеслись к моему назначению. Не случайно несколько раз мне между прочим напоминал об этом и Сталин. «Вот говорят, что вы молоды, а мы назначили и не побоялись», – как-то упрекнул он меня, когда я высказался против одного назначения, ссылаясь на неопытность кандидата. Я и сам понимал, что по возрасту и опыту не был подготовлен к такому высокому посту. Это я прямо высказал летом 1939 года в училище Фрунзе, беседуя с выпускниками. «Я далеко не обладаю нужными знаниями, но раз меня назначили, считаю своим долгом приложить все усилия, чтобы справиться с работой», – и сказанное было правдой. Не мне судить, насколько мне это удалось. Положительным в моем назначении являлось то, что я был моряком и до этого все время плавал на кораблях, командовал крейсером и флотом, а стало быть, имел определенные преимущества перед Смирновым или Фриновским, что, видимо, многие ценили. Первый нарком ВМФ продержался недолго и после разгромных поездок по
