должен пустить в страну различные инспекционные группы для оценки ее вооружений, в особенности чтобы удостовериться в отсутствии в стране ядерного, биологического или химического оружия.
Санкции крайне болезненно били по экономике Ирака, которая слишком зависела от экспорта нефти. Кроме того, Ирак еще не восстановился после затяжной войны с Ираном. Последствия санкций усугублялись тем, что во время Войны в Заливе значительная часть довольно развитой инфраструктуры Ирака была уничтожена, а режим Саддама проводил грубую и даже демонстративно дерзкую политику. Последствия всего этого выглядели опустошительными: по оценке аналитиков Дэвида Кортрайта и Джорджа Лопеса, ситуация в Ираке представляла собой «страшную человеческую трагедию», а в одном докладе ООН 1999 года делался следующий вывод: «Тяжесть гуманитарной ситуации в Ираке не вызывает сомнения и не подлежит переоценке» – страна претерпела «переход от относительного благополучия к масштабной бедности» [344]. По имеющимся данным, санкции внесли свою лепту в смерть сотен тысяч иракцев от нехватки продуктов питания и медикаментов, а также развала систем канализации и очистки воды; обеспечивающая их работу электроэнергетика также находилась в плачевном состоянии. Все эти системы были разрушены бомбардировками во время Войны в Заливе и зачастую не восстанавливались, поскольку из-за санкций для этого не было денег, оборудования и запчастей [345]. Лишь в 1998 году, то есть почти через восемь лет после введения первых санкций, Ираку было позволено закупать материалы для реорганизации сельского хозяйства, водоснабжения, нефтяной промышленности и некогда впечатляющей системы здравоохранения. Внешние поставки ряда категорически необходимых компонентов шли с задержками или вовсе были невозможны из опасений, что Ирак сможет использовать их для производства ядерного, химического или биологического оружия. Например, в Ирак было запрещено ввозить хлор, важный компонент для дезинфекции воды, который можно использовать и для производства хлорного газа – первого в истории химического оружия, примененного в Первую мировую войну, от использования которого затем отказались с появлением более эффективных средств. Аналогичные опасения возникали у инициаторов санкций по поводу разрешения на импорт в Ирак удобрений и инсектицидов, которые тоже могли быть использованы для производства оружия массового уничтожения. В результате в Ираке расплодились болезнетворные микроорганизмы, которые не удавалось контролировать. Хотя из гуманитарных соображений для ряда товаров постоянно действовали послабления санкционного режима, Ирак порой не спешил пользоваться этими преимуществами, поставки зачастую сталкивались с административным хаосом и проволочками [346].
Изначально Буш анонсировал, что экономические санкции останутся в силе до тех пор, пока «Саддам Хусейн не уберется из Ирака», а заместитель его советника по национальной безопасности объявил, что «иракцы будут расплачиваться, пока Саддам остается у власти». В 1997 году, уже в президентство Билла Клинтона, государственный секретарь Мадлен Олбрайт сообщила, что санкции не будут сняты, даже «если Ирак выполнит обязательства по отказу от оружия массового поражения». Аналогичной позиции придерживались британцы [347]. В отличие от многих диктаторов, Саддаму было некуда бежать: единственным относительно безопасным местом для него был подконтрольный ему Ирак. Поэтому даже довольно сдержанная идея, что он должен уйти со своего поста, или, как говорил президент Буш, «отступить», фактически звучала как смертный приговор диктатору. Неудивительно, что Саддам не желал идти на сотрудничество и позволял санкциям делать свое дело, невзирая на их цену для иракского народа, страдания которого позволяли выставлять Ирак как пострадавшую сторону. Кроме того, Хусейн явно пытался восстановить военные силы Ирака.
В 1996 году Саддам продемонстрировал определенную готовность к компромиссу и, надеясь на некоторое ослабление санкций, позволил международным инспекторам в области вооружений посетить страну. В то же время Хусейн по-прежнему остерегался таких гостей, опасаясь, что их работа позволит вычислить места его пребывания. Так и оказалось: как следует из раскрытой в дальнейшем информации, в среду инспекторов по вооружениям действительно внедрялись шпионы [348]. Когда в конце 1998 года инспекторы потребовали допустить их в штаб партии Саддама, он ответил отказом. После этого инспекторы были отозваны (тем самым иракский режим лишился потенциальных заложников), а периодические бомбардировки Ирака, которые не прекращались со времен Войны в Заливе, на короткое время усилились.
Тем временем поддержка санкций против Ирака сходила на нет – их убежденными сторонниками оставались только США и Великобритания. Поскольку все больше стран сомневались в эффективности санкций, а Ираку (отчасти в связи с этим обстоятельством) все успешнее удавалось их обходить, санкционный режим постепенно ослабевал. Это помогало как минимум облегчить страдания иракцев, однако в масштабах проблем страны помощь такого рода была зачастую запоздалой и недостаточной [349].
Хотя от расширяющихся последствий Войны в Заливе погибли десятки, а возможно, и сотни тысяч иракцев, Саддам, затеявший всю эту игру, оставался жив и здоров. Инициаторы санкций надеялись, что их политика спровоцирует или поможет организовать государственный переворот, убийство диктатора, армейский мятеж, народное восстание, мятеж или вторжение вооруженных противников Саддама. В теории все эти сценарии были, конечно, возможны, но перспективы их реализации на практике никогда не выглядели слишком блестяще. Память о жестокости, с которой Саддам подавил восстание 1991 года, уверенно сдерживала новые попытки выступить против его режима, а оппозиция как внутри страны, так и за ее пределами была расколота и наводнена агентами иракского правительства [350]. Санкции не ослабили контроль Саддама над страной, и едва ли стоило надеяться, что он попрощается со своим постом (а заодно и с жизнью), беспокоясь о страданиях, причиненных иракскому народу санкциями и его собственной политикой.
Таким образом, государства, желавшие достичь своих целей посредством санкций, сознательно пошли на реализацию военных и экономических мер, которые неизбежно привели к гибели огромного количества мирных иракцев. Многие наблюдатели, например бывший Генеральный секретарь ООН Бутрос Бутрос-Гали, стали задаваться вопросом: является ли страдание уязвимых групп населения страны, избранной мишенью санкций, легитимным средством давления на политических лидеров, которые едва ли будут вести себя иначе под влиянием бедствий своих подданных? [351]
Сомали (1992–1994)
После падения режима Мохаммеда Сиада Барре в 1991 году Сомали погрузилась в хаос хищничества и криминальной войны между кланами: в стране нарастал голод, сотни тысяч человек погибли, а еще больше бежали. В марте 1992 года прекращение огня между воюющими кланами позволило ввезти в страну продовольствие. Однако вооруженные банды, обычно находившиеся под воздействием ката – местного наркотика амфетаминового типа, – разграбили эти поставки, введя на них налоги и пошлины. В результате продовольственная помощь фактически поддерживала войну и зачастую не доходила до тех, кому предназначалась [352].
Когда угроза голодной смерти нависла над более чем миллионом сомалийцев, ООН в конце 1992 года собрала вооруженный контингент для защиты поставок продовольственной помощи. ООН объявила, что ситуация
