Но Утехин не собирался полагаться на удачу и искал выход из сложившейся ситуации. Решение пришло неожиданно и оказалось простым и работало на авторитет Леонова. В очередной радиограмме «Иосиф» сообщил:
«В ближайшее время через возможности «Л» планируем отправку «Волкова» в командировку на фронт. Его переход намечаем осуществить на северном участке Западного фронта. При нем будет фото «Л» и ряд материалов по железнодорожным перевозкам за апрель».
В Берлине немедленно откликнулись на это донесение:
«С нетерпением ждем «Волкова» и материалы. После перехода линии фронта для связи с нами пусть использует пароль — «Псков». Без лишней необходимости не злоупотребляйте возможностями «Л».
После этого между «Цеппелином» и «Иосифом» продолжился дежурный обмен радиограммами. Тон их был нейтральным. В Берлине предпочитали лишний раз не накручивать нервы своим агентам и терпеливо дожидались выхода за линию фронта «Волкова». К концу подходил май и, несмотря на то что «Иосиф» еще шестнадцатого числа известил «Цеппелин» о его «командировке на фронт», тот так и не дал о себе знать. В Берлине забили тревогу и начали теребить «Попова»-Бутырина. Закончилась эта нервотрепка в начале июня, после того как «Иосиф» сообщил о тяжелой контузии «Волкова» при бомбежке эшелона, следовавшего на фронт. С того дня Курек перестал напоминать о его командировке в Берлин, и в операции снова наступила пауза.
В руководстве Смерш посчитали, что долго так продолжаться не может, и решили активизировать «Цеппелин».
12 июля на совещании у Абакумова, на котором присутствовали Утехин и Барышников, пришли к мысли, что настала пора вытащить на советскую территорию шпионскую «дичь» более крупную, чем Гальфе, и сделали гитлеровской спецслужбе такое предложение, от которого невозможно было отказаться.
15 июля 1944 г. «Иосиф» радировал в Берлин:
«Л» имеет у себя план воинских перевозок на июль, август и сентябрь. По его словам, из плана можно определить направления потоков грузов, их характер, размеры и т. п. После долгих уговоров «Л» согласился, чтобы мы в его присутствии сфотографировали эти материалы с условием вручения ему 15 тысяч долларов наличными и чека на 25 тысяч долларов в одном из американских банков. Этой возможностью «Л» будет располагать до 19 июля. 20-го утром он должен возвратить план руководству и больше такой возможности может не представиться».
Это была убойная информация. Радиограмма, как горячий блин, жгла руки Куреку. Он, будто на крыльях, несся с ней по лестницам в кабинет Кальтенбруннера. Тот проводил совещание, но вынужден был прервать и, отложив все дела, принялся за изучение радиограммы. Уже на первой фразе его брови взлетели вверх, а дрогнувшая рука оставила жирную и неровную черту на полях страницы. Прочитав до конца, он будто забыл про Курека и лихорадочно нашарил трубку прямой связи с Гиммлером. Через мгновение в кабинете отчетливо, будто тот находился рядом, зазвучал ровный, лишенный интонаций голос рейхсфюрера. Курек вытянулся в струнку и превратился в слух.
Кальтенбруннер зачитал текст радиограммы «Иосифа». Гиммлер с ходу оценил всю важность сообщения и тут же принял решение. Для получения добытых разведывательных материалов он распорядился отправить за ними и агентами самолет.
Возвратившись к себе, Курек вместе с Бакхаузом тут же набросали ответ «Иосифу». Он был лаконичен:
«Все вами затребованное заказано в Берлине. Мы в высшей степени заинтересованы в успешном завершении ваших планов».
После этого они вплотную занялись подготовкой операции. При такой мощной поддержке сверху все вопросы решались влет. На следующий день на Темпельгофском аэродроме стоял заправленный под самую завязку «Хенкель-111» из личной эскадрильи Гиммлера. В сейфе Курека поблескивал новенький — последнее слово в шпионской технике — миниатюрный фотоаппарат с великолепной цейсовской оптикой, а к нему десяток фотопленок. В соседнем кабинете Курмис заканчивал работу с заинструктированным до одури курьером Кёнигсбергской школы разведчиков-диверсантов, бывшим младшим командиром Красной армии Иваном Бородавко. В отличие от большинства восточных агентов, этот оказался на редкость смышленым экземпляром и особых забот не вызывал. 18 июля Курек доложил Кальтенбруннеру о готовности к выполнению операции и получил добро.
Вечером из «Цеппелина» в адрес «Иосифа» ушла радиограмма:
«В ночь с 19 на 20 июля в районе Егорьевска будет сброшен наш курьер «Б» лейтенант-пехотинец. При нем будет фотоаппарат, чек на пятнадцать тысяч долларов и пять тысяч фунтов стерлингов наличными. Встречайте его так же, как и А. Г. у киоска».
20 июля 1944 г. стал последним днем на свободе агента «Цеппелина» Бородавко. Ровно в 12.00, с пунктуальностью, которой могли позавидовать истинные арийцы, он был конспиративно арестован на станции Егорьевская контрразведчиками Смерш и доставлен во внутреннюю тюрьму на Лубянке. Там перед лицом Гальфе в тюремной робе и Бутырина — в стильном костюме, сияющий вид которого говорил, что с советской контрразведкой можно и даже очень хорошо дружить, крепкий орешек «Цеппелина» раскололся уже на первых минутах. Спасая свою шкуру, Бородавко дал подробные показания, сообщил сигнал опасности, который должен был отправить в том случае, если бы работал под контролем советской контрразведки, и отправился в камеру, чтобы, когда придет время, предстать перед очередным курьером «Цеппелина».
На следующий день, 21 июля, «Иосиф» сообщил в Берлин:
«Друг прибыл. Привез все! Материалы сфотографированы. Всего 97 листов в таблицах».
Правда, фунты стерлингов оказались фальшивыми. Но на этой мелочности гитлеровской разведки контрразведчики Смерш не стали акцентировать внимание.
В ответной радиограмме «Цеппелин» не скупились на похвалы:
«Выражаем благодарность и наивысшую похвалу! Желаем успеха! Заберем Вас, как только возможно».
Лучшая агентурная группа «Цеппелина» — «Иосиф» по-прежнему оставалась вне подозрений.
После этого прошла неделя, а Берлин все тянул с отправкой спецгруппы и вылетом самолета. Вмешались погода и бюрократические проволочки. Эти последние июльские дни 1944 г. стали самыми напряженными для контрразведчиков за все время ведения радиоигры. И только 28 июля расчет Абакумова, Барышникова и Утехина оправдался.
Берлинский радиоцентр радировал:
«Самолет наготове. В ближайшие дни заберем».
Но закончился июль, наступил август, а самолета и курьеров «Цеппелина» на Лубянке так и не дождались. В оперативном штабе Смерш ломали головы над тем, как заставить активизироваться гитлеровцев. Продолжать просто «бомбардировать» «Цеппелин» радиограммами не имело смысла. Контрразведчики хорошо понимали, что окончательное решение об отправке самолета и спецгруппы под Егорьевск будет приниматься как минимум на уровне Кальтенбруннера, а то и выше. Вдохнуть свежее дыхание в операцию можно было только неординарным ходом, и на его поиски Барышников с Утехиным отправились в кабинет Абакумова.
Тот славился неожиданными поворотами и ходами от «жизни», которые сначала озадачивали подчиненных, а позже наталкивали на первый взгляд на не совсем логичные, но в конечном итоге эффективные пути решения самых острых проблем. Из вороха замысловатых выражений, которыми порой грешили в своих докладных умствующие начальники, или в запутанных оперативных комбинациях, где терялись молодые сотрудники, Абакумов каким-то немыслимым образом находил тонкий ход, выводивший, казалось бы, безнадежную ситуацию из тупика. И на этот раз его предложение дало толчок новому направлению мыслей для Барышникова и Утехина.
3 августа «Иосиф», набравшись «смелости», через голову руководства «Цеппелина» направил радиограмму лично Кальтенбруннеру. За всю историю Главного управления имперской безопасности Германии это был первый случай, когда агент обращался непосредственно к его руководителю. В своем обращении «Иосиф» не скупился на хлесткие оценки работы бюрократов от разведки:
«Господин обергруппенфюрер Кальтенбруннер! В момент, когда Германия находится в опасности, нам удалось добыть весьма ценный материал. Этот материал не используется уже 14 дней. Он стареет. Мы в Мисцево, у площадки, уже четыре дня. Когда мы приехали на площадку, то нам предложили искать другую. Мы предложили забрать из М. контейнер с материалами и, несмотря на это, уже два дня не получаем никаких указаний. Поиски другой площадки оттянут время и потребуют дополнительного риска. Мы вынуждены Вас обеспокоить нашей просьбой о немедленном решении».
