Начало процесса нормализации двустронних отношений напрямую сказалось на положении русских в Польше. В феврале неожиданно для обитателей «промышленного городка» лагеря Стржалково был прекращен отпуск топлива, света и воды. За ранее использованные «коммунальные услуги» польское руководство потребовало оплату. Генерал П. С. Махров, представитель РОВС в Польше, докладывал генералу Е. К. Миллеру, что в этом лагере находились ячейки бывших войсковых частей, сохранялась воинская организация и внутренний порядок, располагалось «правление Союза офицеров в Польше», оттуда «шли все сведения ознакомительного характера» и необходимые распоряжения во все концы Польши к войсковым сослуживцам и членам союза офицеров», «находили приют потерявшие работу»[1057].
Русские офицеры, проживавшие в лагере, составили обращение и представили его польскому руководству. Вследствие этого на основании специального постановления МВД Польши от 13 марта 1924 г. каждый интернированный беженец был признан политическим эмигрантом и получал карты азиля по месту своего нахождения. Эта категория беженцев получила льготу в свободе проживания и передвижения, о чем свидетельствовала специальная отметка на карте азиля.
Однако 7 воеводств на приобретенных землях (Львовское, Станиславовское, Тарнопольское, Волынское, Полесское, Новогродское, Виленская делегатура) по-прежнему были закрыты для проживания и передвижения беженцев, кроме «особых случаев» при наличии согласия на проживание местной администрации[1058]. Эти области были закрыты для всех русских беженцев: обладателей «карт побыта» и «карт азиля»[1059]. Формально азилянты имели возможность переезда на «восточные крессы» с разрешения местных властей, но на практике не могли ее использовать.
В Польше по-прежнему отсутствовало однообразие административной практики в отношении русских беженцев и эмигрантов. Два вида регистрационных документов в Варшаве («карты побыта», «карты азиля») требовали постоянного их продления и регулярной перерегистрации беженца. На местах имело место большое разнообразие дополнительных документов. Иностранные паспорта выдавались только в один конец – обратные визы в них не ставили.
В апреле 1924 г. МВД Польши урегулировало статус иностранцев. Это было связано с результатами переговоров о консульской конвенции и по другим вопросам советско-польских отношений, которые проходили в Варшаве с 4 по 24 апреля[1060]. В начале апреле 1924 г. в Варшаве состоялась конференция глав военных штабов Польши и Франции. На конференцию был приглашен глава оперативного и разведотдела Генерального штаба Румынии Михай Фореску. Польский исследователь рассматривал этот факт как реакцию польского и французского военного руководства на международные успехи СССР[1061].
Консульская конвенция между Польшей и СССР была подписана в Москве 18 июля. В августе 1924 г. МВД Польши объявило регистрацию всех иностранцев, не имеющих определенной государственной принадлежности.
Во второй половине 1924 г. нараставшие проблемы в экономике Польши вылились в глубокий экономический кризис. Безработица в первую очередь ударила по русским беженцам, которых увольняли с работ первыми в случае сокращений. Цены на продукты выросли в 4–5 раз. Многие рабочие на лесоразработках или остались без дела, или работали по два-три дня в неделю. За отсутствием сбыта закрылись русские предприятия кустарей (прежде всего в «рабочем городке» в лагере Стржалково)[1062]. К 1 июня этот лагерь ликвидировать не удалось, так как польским чиновникам, сообщалось в отчете Врангелю о положении беженцев, «оставалось только силой выбросить обитателей лагеря».
Попытки найти бесплатное помещение для оставшихся нескольких десятков человек в г. Бромберге (под г. Быдгощь), несмотря на усилия русских организаций и поляков, доброжелательно «относящихся к русским, разбились о невидимую враждебную русским силу в Министерстве внутренних дел»[1063]. На отправку из Польши во Францию «40 семейств и 10 холостых» генерал Врангель выделил генералу Махрову заимообразно ссуду в 5 тысяч французских франков. К концу 1924 г. лагеря беженцев в Польше должны были быть ликвидированы.
Положение оставшихся в Польше бывших интернированных лиц – русских беженцев оставалось тяжелым. В лагере Стржалково была закрыта столовая для детей, учрежденная Британским благотворительным обществом. Единственной формой заработка стали все еще востребованные «дамские рукоделия» – чрезвычайно напряженная работа, следствием которой становилась потеря зрения и крайнее перенапряжение организма; чтобы прокормиться, «рукоделием» стали заниматься и офицеры. В артелях ситуация не менялась: люди в подавляющем большинстве жили в бараках в лесу, одежды и обуви по-прежнему не хватало: «почти все оборванцы». Вместо обуви, свидетельствовал Махров, покупаются остатки автомобильных шин, которые приспосабливали разными способами. «И так работали и зимой: без теплой одежды, в рванье, без сапог», – продолжал свой доклад генерал.
Предприниматели, владеющие лесными разработками, не брали на себя ответственность в случае увечий и заболеваний рабочих: «если их не возьмет на свое содержание артель, погибают». Лучшие районы отводились для польских рабочих, поэтому русские рабочие отряды направляли в «нездоровые, болотистые местности» и многие умерли от болезней и «отощания». Если бы был разрешен выезд русских военных, сообщал генерал Махров в Париж и Сремски Карловцы в мае 1924 г, то уехали бы все, «настолько отвратителыны условия жизни и плохие отношения поляков к русским вообще». Единственным путем рассредоточения русских из Польши после отъезда в рамках репатриации «более сильных духом» на родину генерал считал их выезд из Польши, прежде всего – во Францию. Уральских казаков партиями (50–80 человек) начинал вывозить в Чехословакию генерал Хорошихин[1064].
Не менее 2–3 тысяч человек из числа интернированных в лагерях, по информации разведуправления штаба РККА, польское военное командование было намерено организовать в форме бандитских отрядов для антисоветской деятельности. В сентябре 1924 г. начальник разведуправления штаба РККА Я. К. Берзин сообщал помощнику начальника штаба РККА Б. М. Шапошникову о том, что особую роль польское военное командование отводит в этой работе украинским отрядам, что петлюровский офицер Оскилко назначен при втором отделе польского Генерального штаба главным уполномоченным по организации украинских отрядов[1065]. Ранее с начала сентября штаб РККА располагал информацией, что «формирование банд поручено ротмистру польской армии Домбровскому, который лично производит набор из состава бывших бандитских отрядов, балаховцев, из рядов польских кавалерийских частей в районе Несвиж»[1066].
Следует отметить, что в тот период в качестве военного и политического противовеса отрядам, формируемым в Польше, Политбюро ЦК РКП (б) постановило создать отряды солдат-галичан[1067]. Уже в ноябре 1923 г. было решено принять их из Чехословакии (2–3 тысячи человек) и направить их на Украину. Предварительно весь контингент было решено «профильтровать через ГПУ». Проведение операции тогда было поручено ГПУ и НКИД[1068].
В августе 1924 г. Политбюро приняло решение продолжить операцию и принять еще 150 «особо надежных» галичан и 50 человек «украинского происхождения». Кроме того, во вторую партию репатриантов из Чехословакии было решено включить квалифицированных рабочих и 200 семей сельскохозяйственных рабочих. При этом было подчеркнуто, что такое решение не может исключать возможность возвращения других желающих вернуться на родину с тем, чтобы настроение «массы» не испытывало «неблагоприятного поворота»[1069].
Советское руководство развивало деятельность по концентрации потенциальных «революционных сил» и деструктивную работу внутри Польши по линиям Коминтерна и Коммунистической партии Польши. В августе 1924 г. было организован конфликт на станции Столпцы. В ответ польское военное руководство к концу сентября 1924 г. в районе Бреста сформировало ударную группу в 80 человек. Была установлена связь этого отряда с «сочувствующими организациями» на Украине.
Советская разведка располагала информацией о том, что французская военная миссия обещала поддержку общему выступлению антисоветских групп и польских частей на Украине в том случае, если оно будет начато в сентябре – октябре – ноябре и если окажется «сколь-нибудь значительным»[1070]. В штабе РККА было известно также, что подготовка к восстанию силами русских интернированных ведется и в лагерях Румынии[1071] в тесном контакте со вторым отделом польского Генерального штаба[1072].
В октябре 1924 г. польское военное министерство нашло еще один способ рассредоточения или выселения русских беженцев из страны, в первую очередь – из Варшавы. Правительственный комиссариат столицы Польши издал постановление об обязательном отбывании воинской повинности мужчин, «имеющих карты побыта и не имеющих паспортов иностранных государств». В случае отказа отбывать воинскую повинность, призывник получал заграничный паспорт и высылался из Польши без права возвращения. Призывники 1883–1901 гг. рождения должны были иметь военные книжки или удостоверения об освобождении или об отсрочке.
