Другой молодой американский студент, Марвин Макинен из Пенсильванского университета, был тоже арестован за шпионаж на том основании, что, совершая туристическую поездку по России, он тайно фотографировал военные объекты. Его дело рассматривалось в советском суде. Он был признан виновным и приговорен к восьми годам тюремного заключения в России.
Мне сообщили, что теперь восточногерманский адвокат Фогель утверждает, что он представляет интересы как семьи Абеля, так и семьи Прайора. На днях он прислал в миссию США в Западном Берлине письмо, в котором сообщалось о том, что г-жа Абель уверена в возможности освобождения Прайора и Макинена, если США согласятся обменять Абеля на Пауэрса. Однако наши люди считали, что доверять Фогелю не следует. Рекомендация, данная мне правительством, заключалась в том, что моей основной задачей должен стать обмен Абеля на Пауэрса, хотя и не возбранялось попытаться освободить всех трех американцев, ибо вне рамок этого обмена «человека за человека» мне представлялось право поступать по собственному усмотрению, «по наитию». Я решил попытаться освободить всех трех американцев»153.
30 января 1962 года Донован прилетел в Западную Европу. С этого момента его жизнь стала напоминать сюжет шпионского романа.
«Я прибыл в Лондон рано утром после обычного полета на реактивном пассажирском самолете Панамериканской компании и остановился в гостинице «Клэридж», где меня посетил молодой, но чрезвычайно эрудированный «г-н Уайт», который сообщил мне, что в Берлин я должен отправиться в следующую пятницу. Он сообщил мне, что в течение остальной части путешествия меня из соображений безопасности будут называть «г-н Деннис». Затем он отсчитал мне пачку купюр в западногерманских марках, а я налил ему для подкрепления рюмку коньяка «Клэридж».
Отдыхая в своем номере, я мысленно все время возвращался к периоду второй мировой войны, когда я часто останавливался в гостинице «Клэридж» вместе с покойным генералом Донованом. Управлению стратегических служб приходилось держать здесь в резерве апартаменты для находившихся в эмиграции правительств, подпольную деятельность которых мы субсидировали. Югославский король Петр и румынский король Михай помещались на нашем этаже. К нам же без конца приходили самые разнообразные посетители, которые хотели посоветоваться с генералом. Помнится, многие из них при знакомстве представлялись мне как «г-н Деннис»».
Вновь «г-н Уайт» посетил «г-на Денниса» на рассвете 2 февраля 1962 года.
«Я выписался из гостиницы. Я попросил администратора задержать до моего возвращения почту, которая прибудет на мое имя, и отправил жене телеграмму, где сообщал, что друзья пригласили меня на несколько дней отдохнуть в Шотландии. Она давно уговаривала меня устроить себе именно такой отпуск.
Еще до рассвета мы заехали за молодой женщиной, служащей в английских органах безопасности. Она спокойно уселась на заднем сиденье нашей маленькой машины. Часа два «Уайт» вел машину, взяв направление на одну из английских воздушных баз, расположенных в лондонских окрестностях. Всю дорогу, не переставая, лил дождь.
Когда мы прибыли на воздушную базу, женщина показала документы часовому, а тем временем из постовой будки вышел какой-то господин в темной штатской одежде с весьма подходящим к случаю котелком на голове. Усаживаясь на заднем сиденье машины, он приподнял котелок, приветствуя «г-на Денниса», пожаловался на ненастную погоду, а затем спросил у меня паспорт. Согласно полученным мною инструкциям, я открыл его на странице с визой, где не было ни моей фамилии, ни фотографии, и он аккуратно поставил на ней официальный штамп, удостоверяющий, что я только что покинул пределы Великобритании. Мы миновали почти всю территорию базы и несколько минут спустя остановились у ожидавшего нас американского самолета С-45. Я вышел из машины с саквояжем в руках. Молодая англичанка, стоя под дождем, помахала мне рукой и весело сказала: «С богом, г-н Деннис». Господин в штатском снова приподнял котелок.
Капитан ВВС США Макартур тут же представился мне, и самолет поднялся в воздух с единственным пассажиром на борту – «г-ном Деннисом». За завтраком, состоявшим из жареных пирожков с кофе, капитан пояснил, что из-за отвратительной погоды нам придется лететь на военно-воздушную базу в Висбадене (Западная Германия), обогнув Амстердам. Следующие три часа я провел за чтением книги.
Мы заправились в Висбадене, подкрепились в самолете сэндвичами с кофе, а затем летели два часа в полнейшем тумане, прорезая то дождь, то снег, вдоль узкого «коридора» над территорией Восточной Германии в Берлин. Наконец мы спустились на аэродром Темпельгоф, где наш самолет встретил американец по имени Боб, чья небольшая машина ожидала нас на стоянке неподалеку. Шел сильный снег. Никому, казалось, до нас не было дела, и мы быстро уехали.
Молча мы проделали весь путь, пока не остановились у неосвещенного частного дома в жилом секторе Западного Берлина. Войдя, мы зажгли свет в столовой, опустили шторы, сняли покрытую снегом одежду и впервые как следует разглядели друг друга.
– Привет, – сказал мой попутчик. – Извините, что я не очень-то занимал вас разговорами во время поездки, но я полагал, что после перелета из Лондона вам захочется отдохнуть, прежде чем мы с вами поболтаем. (Это был высокий симпатичный мужчина лет сорока, спокойный и уверенный в себе.)
– Вы будете жить здесь один. Ежедневно по утрам сюда будет приходить вполне надежная прислуга-немка, которая будет готовить вам завтрак и убирать постель. Мы постарались устроить вас поудобнее, и вы найдете здесь все что нужно – от американских сигарет и старого выдержанного шотландского виски до самых свежих журналов. Вам, пожалуй, следует распаковать теперь ваши вещи и пару часов отдохнуть. Я зайду попозже, и мы пойдем обедать.
Три часа спустя мы превосходно пообедали с ним в ресторане, расположенном на маленькой улочке. Разговор шел о чем угодно, только не о моей миссии. Затем мы отправились на машине в гостиницу «Берлин-Хилтон», полностью оккупированную коммерсантами, и Боб показал мне ее тускло освещенный бар «Голден-сити». Когда мы ехали сквозь снегопад домой, он сказал, чтобы я позвонил ему завтра, после поездки в Восточный Берлин, из гостиницы «Берлин-Хилтон» по не зарегистрированному в справочнике телефону, который я должен был запомнить. У этого телефона, по его словам, должны были, исключительно для этой цели, круглосуточно дежурить, пока я буду находиться в Берлине. Вернувшись в свой пустой дом, я поднялся наверх и улегся спать в холодную постель, вспоминая вчерашний вечер в «Клэридже» с его теплой атмосферой и музыкой»154.
А вот что произошло на следующий день, 4 февраля 1962 года.
«Я проснулся от холода. На улице шел дождь со снегом, и стоял тот удручающий мрак, которым обычно бывает окутан Берлин в плохую погоду. Но меня беспокоил главным образом страшный холод в спальне.
Прошло не менее часа, прежде чем я разобрался в устройстве дома, являвшем собой образец типично немецкой бережливости. В доме были две раздельные отопительные системы – одна для нижнего, а другая для верхнего этажа – установленные с тем расчетом, чтобы ни одна из них не использовалась напрасно, без нужды. Днем ни один из жильцов, у которого есть хоть капля здравого смысла, не стал бы зря расходовать топливо, обогревая спальню, а ночью – столовую. Согласно немецкой логике, даже в самые суровые морозы в Берлине только круглый идиот поддерживал бы тепло во всем доме в течение суток. Чтобы обеспечить полную эффективность этого дьявольски хитроумного плана, из прихожей шло два отдельных хода, один – в столовую, а другой – на лестницу, которая вела на второй этаж в спальню. Накануне вечером ни Боб, ни я не позаботились включить верхнюю отопительную систему. А температура была около нуля.
Вскоре я обнаружил, что простудился. У меня ныла спина, и похоже было, что начинается плеврит. Когда приехал Боб, мы установили, что температуры у меня нет, и он обещал привезти мне мазь для втираний. Мы оба считали нежелательным, чтобы я обращался к американскому гражданскому врачу. Мы попытались представить себе сурового немецкого бюргера (потихоньку проклиная его), который построил этот дом, а теперь, видимо, греется на солнышке где-нибудь на пляже в Аргентине.
До прихода Боба я вышел пройтись и обнаружил неподалеку старый католический костел. Как раз шла восьмичасовая месса. В тускло освещенном костеле было немного людей. Вероятно, многим помешало прийти ненастье. Я заметил, что среди прихожан почти не было молодежи. Больше всего было женщин. У нескольких присутствовавших на службе стариков на рукавах имелись черные повязки – вероятно, в память о сыновьях, погибших на фронтах второй мировой войны. В древнем костеле было почти так же холодно, как и в моей спальне.
После вкусного завтрака, поданного нам молчаливой прислугой-немкой, Боб показал мне на карте города единственные оставшиеся открытыми проходы через берлинскую стену.
