Нет, Донован полетел не на Гавайские острова, а в Западную Европу. Сюда привлекла его серия срочных донесений, пришедших в Вашингтон. В одном из них главнокомандующий англо-американскими экспедиционными войсками генерал Дуайт Эйзенхауэр сообщал, что он «получил через каналы УСС сообщение о возможном контакте с неким высшим германским офицером, предложившим ускорить победу союзников на Западе, чтобы внезапно закончить войну». Генерал оговаривался, что не считает себя вправе вести переговоры на «политическом уровне» и не собирается сохранять «канал для подобной связи». Но Донован был другого мнения.
Мы знаем, что еще раньше УСС располагало предложением Вайцзеккера и Кесселя с помощью Гудериана и Рундштедта открыть западный фронт перед войсками Эйзенхауэра. Тогда, перед Ялтой, Донован дал своим агентам указание временно — до окончания конференции трех великих держав — воздержаться от всяких контактов с Кесселем. Зато англичане не были столь щепетильны: они начали выяснять у Кесселя возможности сговора и даже завербовали его в качестве сотрудника английской разведки. Донован возмутился и приказал внимательно следить за… своими английскими коллегами, которые, по свидетельству одного историка, «вели переговоры без ведома представителей США и СССР» (!). Что же предлагал Кессель англичанам? Бюро УСС доносило в Вашингтон из Рима: «…его главный интерес состоит в том, чтобы сделать все возможное для Германии, пока не произошел полный крах Германии и Западной Европы».
Что же заставило активизироваться немецкого посла в Ватикане? Ответ дает тот же дневник, в котором он конспективно изложил указания, которые 17 февраля 1945 года получил от своего начальника, имперского министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа. Они сводились к следующему: необходимо внушить Западу страх перед Советским Союзом. СССР якобы собирается «включить освобожденные страны в свой состав», «завоевать Европу», «сделать ее коммунистической», выйти к Суэцу и даже «уничтожить» саму Англию. Выход: США и Англия должны повернуть фронт. Дословно: «Британская корона, консервативная партия и правящие круги должны быть заинтересованы в том, чтобы с Адольфом Гитлером ничего не случилось».
Такому опытному дипломату, как Вайцзеккер, было ясно, что на такую удочку серьезные политики Запада едва ли клюнут. Но что удивительно: барон немедленно запросил аудиенцию у папы и у его статс-секретаря Тардини. Последнему Вайцзеккер откровенно заявил, что он сам невысокого мнения о маневре Берлина, но идея соглашения с Западом заслуживает внимания. После беседы посол записал, что «центральный пункт, а именно сотрудничество мировых держав для предотвращения всемирного большевистского потопа, был близок настроениям моего собеседника».
Вопрос посла был поставлен прямо:
— Заплатят ли США и Англия что-нибудь, если устранить Гитлера и вступить в переговоры?
Тардини уклонился от прямого ответа и спросил:
— Должен ли я понять вас в том смысле, что могу передать вышесказанное американскому послу Майрону Тэйлору?
Вайцзеккер ответил утвердительно. Тогда Тардини успокоил его, сказав, что «западным союзникам вышеуказанные немецкие идеи вовсе не так чужды». Кардинал даже подсказал, что «с немецкой стороны было бы логично немедленное и ощутимое перенесение центра тяжести обороны и боев с запада на восток».
Миновало лишь несколько дней, и Вайцзеккер 1 марта 1945 года был принят папой Пием XII. Ему он говорил все то же: «В Берлине продолжают считать, что единственным оставшимся бастионом против большевизации является национал-социалистская Германия, и полагают, что западные державы должны это понимать и сделать надлежащие выводы».
Посол осторожно намекнул на желательность посредничества Ватикана в этом деле. Пий XII отвечал: подобные мысли соответствуют его собственным, и он «часто — до и после Ялты — излагал их союзникам».
Однако папа был очень скептически настроен в оценках перспектив зондажей. Вайцзеккер доложил в Берлин ответ своего святейшего собеседника: «Теперь, после Ялтинской конференции, англо-американцы не изменят своего решения сотрудничать с советскими русскими до конца, то есть до тотального разгрома Германии. Они считают, что немецкий крах близок. Предупреждений о продвижении большевизма они не слушают. Переубедить их нельзя, и папа хотел, чтобы я не сомневался в этом факте, глубоко его разочаровывающем». Зафиксируем: даже такой убежденный антикоммунист, каким был Пий XII, в начале 1945 года понимал безнадежность провокационных попыток «повернуть» западных союзников против Советского Союза, по крайней мере, до окончания войны.
Но Донован был лишен даже того реализма, к которому вынужденно пришел папа. Он верил в силу своих комбинаций и уже предвкушал, что Гудериан и Рундштедт вот-вот откроют на западе фронт, а Кессельринг сделает то же самое в Италии. Сейчас можно только удивляться, как можно было тогда серьезно заниматься подобными спекуляциями. Кессель в ноябре 1944 года обещал, что Рундштедт откроет фронт. Вместо этого тот в декабре нанес по американским войскам столь ощутимый удар (знаменитое Арденнское наступление), что Эйзенхауэр смог спастись, лишь получив поддержку с советской стороны, которая раньше срока начала наступление на Висле. Трудности англо-американских войск в значительной мере объяснялись провалом разведки. Занимаясь своими политическими комбинациями, УСС «проспало» Арденны, военная разведка не заметила сосредоточения немецких войск. В штабах Эйзенхауэра и Монтгомери много рассуждали о «марше на Берлин», но не видели того, что творилось у них, как говорится, под носом. А Донован продолжал убаюкивать высшее политическое и военное командование сказками, будто немцы откроют фронт. На этот раз уже не Кессель, а Нейрат заявил Даллесу, что его личный друг, генерал Зигфрид Вестфаль (начальник штаба группы армий «Г» генерала Бласковица), «откровенно обсуждал возможность открыть западный фронт перед союзниками». Об этом УСС доложило объединенному комитету начальников штабов 26 февраля 1945 года.
Руководство УСС (как ни в чем не бывало, как будто бы не было Арденн!) продолжало расписывать перспективы того, что Вестфаль и Бласковиц поддерживают контакт с Кессельрингом и у них «совместная идея открыть западный и итальянский фронты союзникам». Сообщалось, что в качестве платы генералы вермахта просят «заверений, что их не включат в список военных преступников и им дадут возможность оказать помощь в урегулированной капитуляции, дабы избежать ненужных разрушений в Германии». Все это преподносилось как непосредственная увертюра к якобы предстоящей «частичной» капитуляции.
Можно спорить: был ли Донован так охвачен своим антикоммунистическим синдромом и желанием любой ценой привести американские войска в Берлин, был ли он введен в заблуждение такими своими помощниками, как Даллес, хотел ли он насолить своим английским конкурентам? Но все это, собственно говоря, дело второстепенное. Главное в том, что он продолжал — изложенную еще в меморандуме 121! — ставку не на совместные действия, а на конфронтацию с Советским Союзом.
Увы, по сравнению с летом 1943 года позиции сторонников конфронтации с Советским Союзом в Вашингтоне укрепились. Если тогда Рузвельт, опираясь на подавляющее большинство в общественных кругах и на влиятельные политические и экономические круги, смог добиться сохранения своего курса, то в начале 1945 года ситуация изменилась. И не только из-за резкого ухудшения здоровья президента. К этому времени — то есть ко времени, когда практически стоял вопрос о разработке основ прочного послевоенного мира, — антикоммунистические, антисоветские, «имперские» тенденции в курсе США стали проявляться все больше. Слова Генри Люса об «американском веке» рассматривались многими как программа действий. А когда после испытания атомной бомбы показалось, что в руках военщины отныне «абсолютное оружие», то давнее стремление стать «хозяином века» возросло до неимоверности. Ведь мечтал же в 1941 году Герберт Гувер, что США «к моменту заключения мира могли бы, обладая нетронутой экономической мощью, положить на стол переговоров свой меч». Теперь этот меч должен был стать атомным!
Конечно, еще действовали и влияли на курс Вашингтона политики, которые видели жизненную необходимость сотрудничества с Советским Союзом. Но они понимали, сколь трудно идти к этой цели. Вот, к примеру, Джозеф Дэвис — человек, который еще в июне 1941 года настоятельно советовал Рузвельту вести борьбу на стороне СССР. Через два года он писал советнику президента Сэмуэлю Розенману, что идет активное противодействие линии Рузвельта и что рузвельтовский курс окажется под угрозой в случае преждевременной смерти президента. В марте 1944 года Дэвис записал в дневнике: «Я с превеликим сожалением вижу, что многие люди моего круга отказываются понять элементарную истину, а именно: без мирного сосуществования Запада и России будущее их детей будет находиться под угрозой так же, как и их собственное будущее».
