19
Повар Ростопчина, как сообщает его господин, будто бы «заговорил о вольности и что за тем (т. е. для дарования ее) идет Наполеон». Узнав об этом, Ростопчин приказал наказать его плетьми и сослать в Тобольск. По рассказу же самого повара, бельгийца Турнэ, он ничего не говорил о вольности, а только пригрозил рассердившему его помощнику, что скоро с ними расправится «наш император» (т. е. Наполеон), за что был публично наказан 25 ударами розог. До Сибири его не довезли, а оставили в Перми, где он пробыл 7 лет.
В июле месяце француз Мутон, живший в доме доктора Шлегеля, сказал его крепостному лакею, что скоро они будут счастливы: Наполеон даст им свободу. Слуги побили Мутона и привезли на съезжую. Покидая Москву, Ростопчин передал на растерзание черни несчастного Верещагина, а Мутона отпустил с приказанием сказать своим, что подвергшийся казни был единственным изменником своему отечеству. «Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-Ученого Архива», Спб. 1911 г., т. XVI, 129, «Рус. Арх.», 1869 г., стр. 1448–1449; 1875 г., III, 12, 285–6; II. Щукин. «Бумаги Отечеств. войны», I, 156; Дубровин. «Отечеств. война в письмах современников». Спб., 1882, стр. 69, 111. В письме к С. Р. Воронцову (1813 г.) Ростопчин признается, что боялся в 1812 г. бунта дворовых в Москве.
«Одни дворяне и их приказчики, — писал он С. С. Ланскому 19 сентября 1812 г. из Вологды, — побуждают к повиновению государю, дабы подати, подводы и прочие налоги давать. А дворяне к мужикам остужены рассеянием слухов от времен Пугачева о вольности, и все это поддерживалось головами французскими и из русских, а ныне паче и французами, знающими, что оная связь содержала, укрепляла и распространяла Россию, а именно, связь государя с дворянами, поддерживающими его власть над крестьянами, кои теперь крайне отягощены наборами рекрут, милицией и так называемым ополчением… Французы распространяются всюду и проповедуют о вольности крестьян, — то и ожидай всеобщего (восстания). При таком частом и строгом рекрутстве и наборах ожидай всеобщего бунта против государя и дворян…, кои власть государя подкрепляют».
Fain. Manuscript de mil huit cent douze. P., 1827, t. II, 140–141; Chambray. Histoire de l'expedition de Russie, P., 1838, t.II, 214, 307. Domergue. La Russie pedant les guerres de l'empire, II, 86; «Рус. Арх.», 1869 г., стр. 1430; «Сборн. Истор. Общ.», т. 128, стр. 220–221, 231–232.
Среди казанских татар были элементы, которые могли бы поддаться искушению начать борьбу с русским правительством. В мае 1812 г. татарин Казанского уезда Бактемиров, придя на Буйский завод (Вятской губ., Уржумского у.), говорил, что турки победили русских и государь бежал: это видно из писем, получаемых богатыми татарами; он сказал также, что «татары скоро возьмут Казань, что и они умеют драться, и у них есть оружие». Он слышал, что они переписываются с турками. О попытке Наполеона войти в сношение с казаками упоминает в своих записках барон Дедем. «Рус. Стар.», 1900 г., № 7, стр. 126.
Бывший студент Урусов в июле доказывал в одном из московских трактиров, что вступление Наполеона в Москву возможно «и послужит к общему благополучию». Когда его арестовали, он повторил это и в присутствии Ростопчина. Дубровин. «Отеч. война», 59.
Добронравов «Дела Владимирского губернского правления». «Труды Владимирской ученой архивной комиссии», Влад., 1901 г., III, /—8. Середонин. «Ист. обзор деят. комитета министров», I, 558.
Вел. кн. Николай Михайлович. «Переписка имп. Александра I с сестрой вел. кн. Екатериной Павловной». Спб., 1910 г., стр. 83–84, 95. Муж Екатерины Павловны, принц Георгий Ольденбургский, генерал-губернатор новгородский, тверской и ярославский, считал даже необходимым избегать «внутренних вооружений поселян» в Ярославской губернии вследствие настроения народа под влиянием «военных обстоятельств». «Русск. Стар.», 1884 г., № 10, стр. 212.
Щукин. «Бумаги, относящиеся к Отечественной войне 1812 г.», V, М., 1900 г., стр. 278–279.
Он был предан суду по доносу священника, дело доходило до Сената, который определил, наказав виновного десятью ударами кнута, вырезать ему ноздри и сослать в каторжную работу, но государь простил его, как простил и пономаря заштатного города Починок (Нижегородской губ.), который в 1814 г. обругал его в кабаке площадною бранью. См. там же IV, 211–218. В Петербурге, еще до взятия Москвы, в харчевне крест. Логина Иванова, торгующий в Апраксином дворе мещанин Шебалкин в беседах с погребщиком Воротиловым называл имп. Александра «безмозглою головою», выражал желание перемены правления, бранил Константина Павловича, но все же высказывал предположение, что, может быть, лучше было бы, если бы его сделали государем, «а то уж мы дожили до годов»; указывая на дом Нарышкиных, о чрезвычайной роскоши которого и о государе рассказывали в харчевне служившие в нем официанты, говорил: «вот где государство-то наше прошло» (Мар. Антон. Нарышкина была, как известно, в самых близких отношениях с государем), говорил про Наполеона, что он сын Екатерины II и идет присвоить себе корону всероссийскую, по наследству после брата ему законно принадлежащую, говорил, что Наполеон «молодец — умеет воевать…, а наши приехали в Вильну только на хороших (т. е. красивых) полячек смотреть да манеры делать». Воротилов, сведущий в священном писании, толковал на основании его и самое шествие неприятеля на Москву, ссылаясь на Апокалипсис и пророчество Иоанна Крестителя («смотрели Апокалипсис и имя Аполлиона»). Шебалкин говорил также, что «когда француз придет к Петербургу, то мы в большие дома станем бомбы бросать», а вместе с тем «хвалил знатных» и полагал, что «лучше бы было, как за стариков-то взялись», «лучше бы было за стариками, мало ли у нас есть еще», называл при этом гр. Ник. Ив. Салтыкова и говорил: «как бы прежде взялись, а то уже схватились, да поздно!» Шебалкин предлагал также предоставить власть Елизавете Алексеевне и даже на допросе с некоторою гордостью признал, что «эта мысль его собственная». «Комитет 13 января» постановил 16 сентября 1812 г. предать Шебалкина суду, харчевника Логина Иванова наказать при полиции, а Воротилова освободить, взяв с него подписку, что он будет впредь осторожнее, но государь в 1814 году велел всех их простить. Однако, в ожидании резолюции государя, они просидели два года в Алексеевском равелине петербургской крепости, а затем с них взяли подписку, что впредь «не только такими дерзкими и законопротивными рассуждениями заниматься» они не станут, но и вообще не будут иметь разговоров о делах, до них не касающихся, а также не будут рассказывать о деле, по которому они содержались. После взятия Москвы, в сентябре 1812 г., отставной майор С. А. Бошняк говорил: «Москва взята, вся Россия французская, вот какого мы нашли себе государя! погубил всю Россию». Упомянув, что государь собирается ехать в Англию, Бошняк прибавил: «Глуп народ, что отпускает, надобно его оставить и судить вместе с министрами… Подкупленный им (Наполеоном) Аракчеев всему виною, а для нас все равно, кто император». Бошняк отсидел в Алексеевском равелине два года в ожидании резолюции государя, а затем был прощен с запрещением въезда в обе столицы. (Арх. Гос. Сов.).
О тяжелом положении приписных крестьян в XVIII веке см. в моей книге «Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II», т. II, Спб., 1901 г., стр. 295–561.
Арх. Мин. Вн. дел, дело департам. полиции исполнительной 1812 г., № 158; «Журналы комитета министров», 1812 г., т. II, 436, 445–447, 467; Полн. Собр. Зак. XXXII, № 25114; Щукин. «Бумаги, относящиеся до Отечественной войны», ч. V. М. 1900, стр. 68–69. В цитированном уже выше письме к имп. Александру, ходившем по рукам в 1807–12 гг. от имени сенатора Теплова, гр. Маркова или Н. С. Мордвинова, упомянув о волнении работников на пермских железных заводах, неизвестный автор продолжает: «Крестьяне в немецких провинциях ожидают только первого знака к бунту», а затем, после приведенных выше слов о польских крестьянах, желающих «расторгнуть цепи», говорит: «Крымские татары готовы соединиться с турками. Необыкновенная дороговизна в столицах, голод в пограничных губерниях, недостаток людей, похищенных от земледелия рекрутским набором и сбором милиции. От севера к югу во всех губерниях все классы подданных отягощены и разорены податями и налогами; дворянство, духовные, купцы, крестьяне одинаково исполнены чувствами негодования и отчаяния, — все ропщут… средства к государственным доходам уничтожаются беспрестанно разорением крестьян». После упоминания о готовности к бунту крестьян в немецких провинциях в некоторых списках письма есть еще такие строки: «Жиды, притесняемые в гражданском их существовании без всякой основательной причины, побуждаемые внешним влиянием, готовы предпринять все против такого правительства, которое с ними одними нарушает терпимость веры». «Рус. Стар.», 1898 г., № 12, стр. 511; срав. «Чтения в Общ. Ист. и Древн. Росс.», 1873 г., III, 156–157.
