Он нажал «Работа», и дизель оглушительно затарахтел. Нажал «Паром» — и тут же увидел, как неспешно пополз по серой воде мощный деревянный помост. С одной стороны толстые перила — настоящий забор из толстых плах, и к нему во всю длину намертво прикреплен множеством стальных скоб хорошо смазанный канат толщиной с человеческую руку. Понятно, почему паром, а не мост — если здешний прииск принадлежит Прохору, вполне рационально было оборудовать именно такую переправу, посадить своего человека, мимо которого ни за что не прошмыгнешь на колесах…
Он внимательно следил за паромом и нажал «Стоп» как раз вовремя — ничего сложного, в общем, соединяет берега седой паромщик… Так, грузовик на пароме. Гудок в знак того, что готовы двинуться в плавание. Какую же кнопку теперь давить? Да опять «Паром», надо думать. Ага, пополз…
Стоп. Грузовик, надсадно ревя мотором, съехал с причала в глубокую грязь. Прополз немного и, остановившись у самых ворот, вновь засигналил. Что им надо-то, черт? А если они знают покойничка в лицо?
В конуре залаяла собака. Ничего не поделаешь, Мазур нахлобучил капюшон поглубже, распахнул калитку.
— Здорово, — спокойно и равнодушно, как незнакомому сказал шофер — молодой парень в сине-красной синтетической куртке с капюшоном.
— Привет, — сказал Мазур.
— «Двадцать пять — семнадцать», «шестьдесят шестой», давно проезжал?
— Да часа два вроде, — сказал Мазур. — Защитный такой?
— Да нет, синий, как мой…
— Черт, не помню цвета, — сказал Мазур. — Я ж вас, мужики, в списочек не заношу… Но был, точно. А что?
— Да ничего, барахлил что-то… Ладно, бывай.
— Бывай, — сказал вслед Мазур, чувствуя на спине шевеление ледяных мурашиков.
Захлопнул калитку. Сматываться отсюда нужно побыстрее, вот что. Пока не заглянули на огонек обеспокоенные Прохоровы ребятки, знающие уже, что дичь вышла на приваду, контроля ради, для верности. Или шоферня, знающая Федора с Ниной.
Подсознательно он давно уже расстался с мечтой о рации. Но чересчур уж трудно было от мечты отказаться, когда рация — вот она, стоит только руку протянуть…
В доме самую малость припахивало горелым. Забрав пистолет у Ольги, распорядился:
— Снимай мясо быстренько… — и повернулся к Нине. — Вставай. Садись. Патроны к пистолетам где? Это, — кивнул на висевшее на стене охотничье ружье, — меня не интересует…
— В шкафу. На второй полке.
— Ну что, продолжим с кодами?
— А гарантии для меня какие? — спросила Нина почти спокойно. — Давай быстрее, я вот-вот свалюсь…
— Гарантии? — задумчиво повторил Мазур. — Приятно поболтать с образованной городской дамой, такие слова знает… Успела подумать, а?
— Мне плохо…
— Выживешь. Сосуды не затронуты, мышцы продырявил, и все. Девка спортивная, перенесешь…
— Козел…
— Вот видишь, далеко еще до летального исхода и даже дамских обмороков… Код?
— Два-шесть-два-два-три-пять.
— Великолепно, — сказал Мазур. — Вот и протяни-ка здоровую рученьку… нет, ты сядь поближе, вот так… и набирай этот самый код. Только если что, подыхать ты будешь долго, знаю я такие рецепты… Ну?
Она сидела на стуле, не шевелясь. Лицо словно бы еще больше осунулось.
— Ага, — сказал Мазур и поднял пистолет вровень с ее ухом. — Ну, наберешь код?
Она мотнула головой.
— Ах ты ж сука, — сказал Мазур с ухмылкой. — Вот даже как… Там что, подрыв? Хозяин ваш обожает самую серьезную технику, я с этим понемногу свыкся уже… Подрыв?
Нина кивнула.
— Как ты думаешь, что с тобой будет за такие фокусы? — спросил Мазур без особой злобы.
— Тебе же все равно не прорваться…
— Торговаться начала?
— А почему б и нет?
— Чтобы торговаться, нужно что-то предложить, — сказал Мазур. — А я, откровенно говоря, добротного товара у тебя и не вижу. Очень уж рискованно по твоему совету коды набирать…
Нина еще больше побледнела, ее бросило в обильный пот. Все-таки две дырки в шкуре давали о себе знать, в любой момент могла и свалиться…
— Я тебя могу провести мимо засады, — сказала она тихо, кривясь от боли. — Мимо той, что на дороге. Они меня знают…
— И что, твои приказы выполняют? Не лепи горбатого…
— Я их могу по рации убрать оттуда. Сказать, чтобы куда-то перебрались…
Мазур, притворяясь, будто смотрит в другую сторону, проследил направление ее взгляда. Это уже третий раз она туда косится, интересно…
— А откуда я знаю, какие у вас на такой вариант кодовые словечки предусмотрены? — пожал он плечами.
— Честное слово…
— Не смеши.
— Жить хочется, — сказала она обыденно. — Как-то же надо меж двумя жерновами проскользнуть…
— Это уж точно, — Мазур, делая вид, что это у него получается машинально, встал и прошелся по комнате несколько раз, туда-сюда. — Только ты не особенно-то изощряйся, скользкая дорожка куда только ни заводит, особенно…
Развернулся к ней, неожиданно и мгновенно, — ее левая рука уже нырнула в ящик стола, очень узкий, скорее уж не ящик это был, а доска, присобаченная параллельно столешнице на небольшом расстоянии, без большого замаха ударил ребром ладони, метко, наповал.
Нину снесло со стула, шумно упала на пол. Из руки выпал, прокатился по полу небольшой пистолет, блестящий и красивый. Мазур присмотрелся — ну да, «Дрель», поздний внучек «Марголина», десять патронов, пуля без оболочки, на близкой дистанции влепит так, что мало не покажется… Самовзвода вот только нет. Впрочем, патрон оказался в стволе, курок взведен.
Хозяйственно сунув трофей в карман, Мазур без особой нужды потрогал тело, присев на корточки. Мог и не проверять — перелом шейных позвонков, финита. Грустно глянул на рацию, словно ребенок на недоступное лакомство, вышел в кухню.
Ольга, как раз поставившая сковородку на старомодную чугунную подставку, обернулась и без эмоций спросила:
— Готова?
— Ага, — сказал Мазур. — Доигралась, сучка…
— садись, поешь. Времени ж мало, я так понимаю?
Усаживаясь за стол, Мазур внимательно посмотрел на нее — и не обнаружил никаких оснований для беспокойства. Это не транс, не душевная черствость, и поехавшей крышей тоже не пахнет ничуточки. Она наконец вжилась, полностью приняла правила игры, навязанные окружающим миром. Любой человек с военным опытом тысячу раз такое наблюдал. Рано или поздно в голове у новичка что-то щелкнет, и он начинает жить с ясным осознанием нехитрой истины: не ты затеял эту кровавую игру, но, если хочешь выжить, плюнь на сантименты и действуй так, чтобы сдох не ты, а враг. Те, кто на другой стороне, для тебя теперь не люди, а шахматные фигурки — кто льет слезы по взятой ладье? Не ты ж начал…
И все же на ее лице застыла легкая, непреходящая печаль. Вот теперь-то Ольга как две капли воды была похожа на своего двойника — с картины Боттичелли «Возвращение Юдифи из лагеря Олоферна». Она и раньше это сходство знала, специально показывала Мазуру альбом с репродукциями, и он без малейшего лукавства соглашался, что она вылитая Юдифь, — но тогда не хватало чего-то неуловимого. Теперь оно появилось и подобие стало полным. Невеликий дока в живописи, Мазур считал эту картину гениальной — позади поспешает волокущая голову Олоферна служанка с тупо-радостной физиономией, а Юдифь шагает медленно, чуть ли не плетется с мечом в руке, ей вроде бы, согласно исторической правде, полагается ликовать, но прекрасное личико в дымке неуловимой печали, которую невозможно истолковать и понять…
Он плюхнул себе на тарелку зажаренный до коричневой корочки кусок маралятины. Рука, потянувшаяся к банке с солеными болгарскими огурчиками, чуть промедлила. Он вдруг сообразил, что хотел убить Нину. Без всякого садизма или смакования, но с явным нетерпением ждал, когда она полезет за пистолетом, чтобы мгновенно появилось некое законное основание, чтобы все выглядело честным боем.
Ни о чем он не жалел, не желал переиграть, убил бы еще раз, столь же хладнокровно. Дело в другом: впервые в жизни ему захотелось убить врага, не в мыслях, не по злобе или ненависти, не из мщения — тело и сознание прямо-таки жаждали удара, ощущения ломающейся шеи… За этот миг он словно бы стал совершенно другим человеком. И испугался себя самого, открывшейся бездны — тоже на миг, потом прошло… или затаилось?
— Горячее еще, — буркнул Мазур, вставая. — Осмотрюсь пока…
У него осталось впечатление, будто Ольга неведомым путем прочла не просто его мысли — ощущения. Взглянула совершенно незнакомыми глазами:
— Кирилл, что с нами творится? Это, вообще, мы?
— Ничего не творится, — сказал он устало. — Жизнь свою спасаем, всего и делов…
Ухватил небольшое железное кольцо, отвалил крышку подполья. Спустился по аккуратной небольшой лесенке, огляделся. Подвал обширный, зацементированные стены, прочно сбитые полки из струганых досок. В углу — несколько открытых ящиков с хорошо смазанными железками, запчастями для дизеля. На полках — картонные коробки: тушенка, рыбные консервы, стеклянные импортные банки с овощами, компотами. Ничего домашнего, никаких солений своего приготовления. Подполье выглядит совершенно не по-деревенски. Деревню эти двое видели только в кино…
