принц Генрих занимал и прикрывал Саксонию, то весьма важно было следить за всеми движениями русских, чтобы поспешно известить о том графа Дона, армия которого должна была нести две обязанности – и стоять против шведов, и преграждать русским путь в Силезию.
Только по зрелому обсуждению всех этих трудных обстоятельств и принимая во внимание массу наших врагов, можно составить себе верное понятие о беспредельной находчивости гениального Фридриха. Я считаю за чудо, что он не был уничтожен сто раз общими усилиями стольких держав, стремившихся к его погибели. Он должен был снять осаду с Ольмюца. Обоз, вёзший ему продовольствие из Силезии, был атакован в пути генералом Лаудоном и не мог прибыть в лагерь. Из Ольмюца Фридрих ушёл в Силезию, что заставило русских остаться позади Одера и развернуть все свои силы против нас.
Позиция, занятая мною в Дризене, была самой удобной для начала. Граф Румянцев приготовился к сильному нападению на меня. Шпионы прекрасно служили мне, и я вскоре узнал, что он намерен атаковать меня с фронта в то время, как два других отряда перейдут вброд реку Нетцу, протекавшую передо мной, и пойдут к нам в тыл. Я должен был оставить позицию и уйти в Фридберг, небольшой городок, отстоявший отсюда на десять миль.
Генерал Дона послал в Ландсберг генерал-майора Руша, с тысячью гусар и четырьмя батальонами гренадер. Ландсберг был в трёх милях позади меня и, в случае крайности, мог служить мне убежищем. Генерал Дона извещал меня в то же время, что идёт со всей армией к Франкфурту-на-Одере, главному месту сборища, им назначенному. Таким образом он предоставил шведской армии всю местность между Берлином, Штеттином, Анкламом и Деммином, и эта армия легко могла бы послать отряды к Берлину, как делали то русские и австрийцы, но по обыкновению, не умела воспользоваться выгодными для неё обстоятельствами.
Тотчас после моего ухода из Дризена русские заняли его, а через двадцать четыре часа они были уже передо мной в Фридберге. Но видя перед собой только казаков и гусар, я прогнал их с сотней моих солдат. Они появились опять в более значительном количестве и растянулись по обеим сторонам равнины, на расстояние пушечного выстрела: я выступил со всем моим войском и, заняв возвышенность перед городом, велел начать пушечную пальбу, что заставило их несколько отступить. Они поставили караулы на аванпостах и спешились, что убедило меня в намерении их заняться фуражировкой.
Я послал офицера в Ландсберг предупредить генерала Руша о приближении неприятеля и извещал его, что буду защищать позицию до тех пор, пока не нападут на меня более значительные силы; но в том случае, если я буду вынужден уступить численности, то отступлю к нему, если он сам не заблагорассудит присоединиться ко мне. Всякий на месте его решился бы на последнее; но я потерял надежду разбить неприятеля и получить подкрепление. В полдень я увидел, что русская кавалерия села на лошадей и приближалась ко мне, прикрывая собой четыре батальона пехоты, следовавшие за ней с пушками. Я счёл за лучшее отступить, и тотчас же значительный кавалерийский отряд пустился за мной в погоню. Я образовал каре из батальона и продолжал идти. Кавалерия несколько раз пыталась остановить меня или врезаться в мой отряд, но я так распоряжался пушечными выстрелами и пальбой моих мушкетёров, что всегда заставлял неприятеля отступать.
Между тем одно событие поставило меня в неловкое положение. Полк мой по большей части составлен был из австрийских пленных; семьсот из них разом дезертировали и бросились в середину неприятельской кавалерии, следовавшей за мной по пятам. Бегство это уменьшило моё каре более чем на половину. Но я всё-таки удерживал неприятеля на значительном от себя расстоянии и наконец достиг леса; здесь кавалерия оставила меня, и я покойно дошёл до Ландсберга, где люди мои отдохнули и перевязано было множество раненых офицеров, унтер-офицеров и солдат.
Я отправил рапорт с офицером к графу Дона; он одобрил мои действия и немедленно переслал мой рапорт к королю. Его величество так был доволен моими действиями, что приказал всем батальонам в провинции, состоявшим из местных жителей и стоявшим в Штеттине и Кюстрине, дать мне по сто человек от каждого, чтобы пополнить страшную убыль в моём войске, после бегства семисот австрийцев, при последнем моём отступлении. Я отправил ещё несколько офицеров для набора людей и вызвал моего подполковника с его отрядом. Вскоре я был в состоянии идти куда пошлют. Генерал Дона, стоявший в Франкфурте со своей армией выслал меня вперёд, чтобы ближе следить за движениями русских. Они только хотели попугать нас, делая вид, что идут в Силезию, а сами вступили со всеми силами в Новую Марку, вытянулись позади Одера и обстреливали крепость Кюстрин. Множеством брошенных ими туда пылавших гранат весь город превращён был в пепел.
Граф Дона разбил лагерь по ту сторону города, чтоб оказать русским сопротивление в том случае, если они перейдут реку, окружат город и поведут правильную осаду.
Король снял осаду с Ольмюца, оставил Моравию, пришёл в Лужинцы и там только узнал о всём происшедшем в окрестностях Кюстрина. Он оставил одну армию в Саксонии под командой принца Генриха, а другую в Силезии под начальством маркграфа Карла, взял с собой часть своей кавалерии и шесть полков пехоты и пошёл против русских. Соединясь с нами, он навёл мосты через Одер близ Густебиза, в двух милях от Кюстрина; с наступлением ночи, после усиленного перехода, атаковал графа Фермора под Цорндорфом и после кровопролитной битвы принудил его снять осаду с Кюстрина и отступить к Ландсбергу на польскую границу…
Вдруг я увидел около двухсот казаков, которые прогнали сначала двух часовых, стоявших перед деревней, а потом напали и на остальную часть войска. Она не оказала им никакого сопротивления и сдалась вместе со своим офицером.
Тогда я увидел, что почти не имею возможности спастись. Вскоре казаки рассыпались вокруг меня. Мне всё-таки удалось с моим ординарцем проложить себе путь среди них, но, удаляясь от дороги, я попал в болото, из которого моя лошадь не могла выйти.
Казаки, имеющие, как известно, лошадей чрезвычайно ходких и не кованных, снова окружили меня. Они стреляли в меня несколько раз из карабинов. Я весьма неосторожно ответил им двумя пистолетными выстрелами, и тогда они решительно напали на меня. Я сошёл с лошади, которая по горло увязла
