— Не спорю. Однако решительно не понимаю, какое отношение ко мне имеет эта сентенция.
— Думаю, все уже ясно. Вы еще не поняли, почему на борту нет господина Низгурецкого? Должен вас огорчить: наши русские коллеги его взяли в Шантарске. Он словоохотлив, иначе меня здесь не было бы…
— Дорогой мой, а имеете ли вы право мне угрожать в моей собственной стране? Только наглых иностранцев и не хватало для полного счастья…
— Я вам не угрожаю.
— Ну, давите.
— И не давлю. Всего-навсего пытаюсь втолковать, что игра закончена. Дальше вам предстоит общаться исключительно с земляками…
— Ну, это мои проблемы, вам не кажется?
— Короче говоря, вы то ли не понимаете своего положения, то ли чрезмерно наглеете, — сказал американец.
Послышался непринужденный смешок:
— Так уж и чрезмерно, старина… Только подумать: по вашей милости моя вера в людей дала изрядную трещину. Значит, бедняга Низгурецкий проговорился, оказался сущим болтуном, и потому вместо нашего человека явились вы… Какое низкое коварство! Прикинуться связным, совать нос в чужие дела… Помилуйте, я разочарован. Мне всегда казалось, что у вас демократическое общество…
— Видите ли, любое демократическое общество старается бороться с торговыми операциями вроде ваших…
— Да? Скажите пожалуйста… Вам не нравятся наши операции?
— Не мне, а закону. Во всех четырех странах, охваченных вашими… операциями, они считаются противозаконными.
— Боже, какую скуку вы на меня наводите, Шон…
Мазуру не понравилось, как говорил собеседник американца — его вальяжно-уверенные интонации. Так держится человек, заранее спрятавший в карман восемь тузов…
— Вы скучны, Шон, — сказал второй. — И глупы. — Он продолжал словно бы скучающе, растягивая слова: — Я имею в виду не только вас, но и остальную компанию. Вы меня даже несколько разочаровали: что за удовольствие обыгрывать недотепу…
— Мы с вами не в прериях. Мы на корабле, откуда сбежать можно только вплавь. Впрочем, в такой холодной воде долго не продержитесь. На корабле, в ловушке…
— Бог ты мой, наконец-то вы изрекли здравую мысль!
— Только одну?
— Как мне все это надоело…
Уловив некое изменение интонации, нутром почуяв угрозу, Мазур встал, выпрямился…
Он опоздал. Американец уже оседал, держась обеими руками за живот, издав что-то вроде сиплого стона. Сверкнула сталь. Мазур присел, над его головой знакомо вжикнуло.
По палубе загрохотали шаги. И сразу же раздался крик:
— Стоять, угрозыск!
Мазур упал на палубу, перекатился, броском кинул тело вперед, выскочил из-за плота там, где его вряд ли кто-нибудь ждал. С одного взгляда оценил ситуацию: Даша Шевчук держала пистолет обеими руками, ведя стволом за убегающей фигурой, Мазур явственно расслышал щелчок ударника — но выстрела не последовало.
Зато фигура остановилась, вытянула руку… В длинном прыжке Мазур успел подбить ногой Рыжую, бесцеремонно переваливая ее через себя, в три кувырка достиг стопки плотов, за которыми и укрылся. Даша бешено барахталась. Над головой — но довольно высоко — вжикнула еще парочка пуль. Он взмыл из-за укрытия, раскрутил пращу.
Послышалось непроизвольное оханье, темная фигура выронила громко стукнувшийся о доски пистолет, стала оседать, подламываясь в коленках. Праща — довольно страшное оружие в руках того, кто умеет с ней обращаться…
— Лежать! — шепотом рявкнул Мазур, придавливая к палубе все еще отбивавшуюся Дашу. — Это мы, оба-двое…
— Вы?
— Лежать!
Однако новых выстрелов не последовало — значит, тот был один. Снова эта потрясающая, неуместная беспечность…
— А где мисс Бейкер? — спросил он. — Почему не выходит?
— У нее нет оружия, я велела сидеть и не рыпаться…
Мимо пробежал Кацуба, склонился над упавшим, бесцеремонно принялся обшаривать, предварительно добавив ребром ладони по голове.
— Вот сволочь… — Даша передернула затвор. — Осечка почему-то… Вы как тут оказались?
— Потом, — нетерпеливо сказал Мазур. — Мисс Бейкер! — позвал он громче. — Где вы там?
Но она уже бежала к напарнику. Осветила его фонариком, присев на корточки. Мазуру не понадобилось подходить ближе — он со своего места рассмотрел запрокинутое лицо, неподвижные глаза…
— Девочки, пора делать ноги, — тихо скомандовал Кацуба, держа стволом вверх небольшой пистолет с глушителем. — Сейчас могут заявиться…
— Нужно врача! — вскрикнула Джен.
— Уже не нужно, — терпеливо разъяснил Кацуба. — Бесполезно. Какие врачи… — Он рывком поставил девушку на ноги, яростно прошипел на ухо: — Уходим немедленно, некогда разводить церемонии… Даша, возьмите ее, а мы берем этого…
Он нанес лежащему еще один аккуратный, страшный удар — наркоз в полевых условиях, как говорится, бросил Мазуру:
— Подхватывай!
Быстро оглядевшись, сорвал с Джен вязаную шапочку, напялил на голову пленнику так, что открытым оставался только рот. Он сам, как и Мазур, все еще был в дурацкой маске. Даша по-прежнему возилась с пистолетом, как будто это сейчас было самым важным.
— Мать вашу! — тихонько рявкнул Кацуба и повторил по-английски, для Джен, примерно то же самое. — Если нас здесь накроют…
— Куда вы его хотите?
— Куда глаза глядят! — огрызнулся Кацуба. — Ну, долго мне вас тут уговаривать?!
Глава тридцатая
Перед штормом
Пленник, оказавшийся тяжеленным, покорно висел между ними, волочась и задевая носками туфель ступеньки. В сознание он должен был прийти не скоро, а потому обращались с ним без всякой опаски — и крайне бесцеремонно. Кацуба ухитрился подхватить с палубы ту самую бутылку шампанского, так и оставшуюся неоткупоренной, засунул ее в карман куртки. Перед входом в коридор сказал почти жалобно:
— Девочки, я вас умоляю, — ну не надо таких физиономий! Запоремся же!
И старательно продублировал то же самое для Джен. Обе дамы добросовестно попытались придать себе разгульно-веселый вид, у Даши получалось лучше, у Джен гораздо хуже. Пленника потащили по коридору — тому самому, которым сюда шли. Никто пока что не обращал внимания, места были не особенно людные.
— В самом деле, куда его? — спросил Мазур.
— Ко мне в каюту, — предложила Даша.
— Пустой номер, — пропыхтел Кацуба. — Все ваши каюты, да и наши, уже не годятся. Там нас и будут искать в первую очередь…
— Вы считаете, что… — начала было Даша.
Кацуба бесцеремонно оборвал ее:
— Дела хреновее некуда! Ясно?
Она замолчала, не вступая в пререкания, — видимо, начинала проникаться ясным осознанием того, что дела гораздо хуже, чем кажутся на первый взгляд. «Хорошо держится, — оценил Мазур. — Терпеть ненавижу женщин, мучающих лишними вопросами…»
В коридоре стало оживленнее — судя по всему, это расползались по каютам первые слабачки, наглядно иллюстрировавшие своими персонами старую поговорку о том, что нет молодца сильнее винца. К счастью, они и не собирались подвергать увиденное логическому анализу — пьяно хохоча, охотно давали дорогу, отпуская реплики на родных языках. Для большего правдоподобия Мазур громко затянул первое пришедшее в голову:
Come, bear me to a summit —
I, dying, wish it so, —
and light a pinewood splinter
upon my grave to glow[11].
И старательно орал все это на бодрый маршевый мотив, уверенный, что никто не распознает соли, задевал встречных плечом, выводя с чувством:
I know — some day in springtime
while speeding on its course
the south wind will recall me
together with my horse…[12]
Внутри образовался нехороший ледяной комок — у стены, усердно и отрешенно жуя резинку, стоял отечественный долдон с табличкой «Секьюрити». Нет, даже не задержал взгляда, не встрепенулся, пялился в другую сторону, где поддавшая особа с выбившимися из-под маски светлыми волосами, непринужденно поставив ногу на высокий табурет, поправляла чулок, одновременно пытаясь сохранить равновесие. Зрелище для гетеросексуального мужика было крайне завлекательное, а охранник, судя по реакции, к сексуальным меньшинствам не принадлежал. Быть может, уточнил для себя Мазур, не имел и отношения к посвященному в здешние игры меньшинству — все время здесь они имели дело с профессионалами, чье присутствие легко угадывалось. А профессионал не отвлекся бы от поставленной задачи, даже окажись тут вместо белокурой девицы кто-нибудь вроде Клавочки Шифер…
Однако ему давно уже пришло в голову, что полоса везения тут очень короткая. Подобное шествие поневоле привлекает внимание, скорее рано, чем поздно кто-нибудь опознает или женщин, или собственного, влекомого в неизвестность сообщника (по костюму хотя бы), начнется панихида с танцами…
— Прятаться надо, майор, — сказал он.
