Отношения у нас с Юрой развивались как в романе. Непонятно, правда, кто у нас играл роль женщины, а кто – мужчины. Но наши отношения очень напоминали роман, в котором была завязка (на первом фильме), потом – любовная игра и что-то вроде полового акта, потом – долгая семейная жизнь, и, наконец, на третьей картине у нас произошло что-то вроде разрыва. На „Двадцать лет спустя“ мы просто не сошлись. У Юры была концепция, которая оказалась для меня неприемлемой. И в результате наш роман прекратился.
Хотя для этой картины мною были написаны замечательные вещи, которые он даже не слышал. Четыре песни. Он не успел их услышать, потому что решил, что в фильме должны быть не только мои вещи, но и рефрен Дунаевского, напоминание о „Мушкетерах“. А для меня это как любовь втроем. И я сказал „нет“. Я не буду делить с другим автором эту картину. Даже если бы это был Верди или Пуччини. А ведь Дунаевский – не Верди. Правда, я же тоже не Верди. И даже не Пуччини.
Несмотря на то что в целом картины мне не очень нравятся, я стараюсь не говорить об этом в прямых интервью. Наоборот, я возмущен тем, что Хилькевича ругают, и ругают сильно.
– Зря, – я им говорю, – ругаете. Вот сделайте сами хоть один фильм, который люди смотрят уже много лет и по нескольку раз. И объясните, почему по телевизору раз, два, а то и три в год идут „Искусство жить в Одессе“, „Узник замка Иф“ и „Три мушкетера“. И пусть задумается Юра. Про „Мушкетеров“ говорить не будем, это самая популярная у него картина. Но пусть он задумается, почему „Узник“ и „Искусство жить в Одессе“ пользуются таким зрительским успехом! Так что его удел – снимать музыкальные фильмы. Он правильно делает, что монтирует картины под музыку. Он – хитрый, самый хитрый режиссер. Он понимает, что лавры все равно достанутся ему. Особенно если он успешно соединит всех, кто для него работал. Чем лучше он выделит оператора, тем лучше будет выглядеть сам. Чем лучше он выделит актера, тем лучше скажут о фильме, тем лучше будет выглядеть режиссер. Ведь он единственный, по сути, является автором картины. Кстати, Юра актеров очень любит и очень хорошо их подает. Так что Хилькевич один из самых хитрых и умных режиссеров. Есть способ везде кричать „я!“, как это делает Кончаловский, который никогда не говорит обо мне как о человеке, в прямом смысле сделавшим его фильм. Не будь там музыки, не было бы никакого „Романса о влюбленных“. Вот!» * * *
В другой беседе Саша подчеркивал:
«Хилькевич дает не совсем верную информацию, или его подводит память. Я не отказался от работы с режиссером над продолжением „Мушкетеров“ – „20 лет спустя“. У нас с ним была определенная договоренность. Это было в чем-то продолжение „Д'Артаньяна и трех мушкетеров“. Мне предложили написать музыку к фильму, и я написал и даже записал несколько тем, песен со своими стихами, для „20 лет спустя“. Поскольку до этого работал с Хилькевичем над картинами „Узник замка Иф“ и „Искусство жить в Одессе“, то думал, что все будет по старой схеме. Потом вдруг Хилькевич изменил музыкальную концепцию и решил, что кроме моей музыки там должна быть переработанная мною или еще кем-то музыка Максима Дунаевского из предыдущих „Мушкетеров“, что просто развалило всю нашу с ним договоренность. Я сказал, что это глупость, поскольку стилистически нельзя объединить совершенно разную музыку: Максим мог сам написать музыку к картине „20 лет спустя“ со своими темами из первого фильма. В конце концов мы расстались, поскольку не пришли к единому мнению. Потратив чуть ли не год на музыку, я даже предположить не мог, что режиссерская концепция изменится. Естественно, я получил гонорар за проделанную работу и потратил его (запись, оркестр, студия и т. д.), а режиссер, видимо, посчитал, что я должен был вернуть деньги, а музыку выбросить на помойку. Видимо, Юнгвальд-Хилькевич сильно перенервничал, тем более что деньги были отнюдь не большие, а музыку, стихи и песни я не использовал до сих пор ни в одном контексте…
Кстати, в России, по сравнению не только с Голливудом, но и с СССР, композитор в кино до сих пор очень униженная должность. Это просто издевательство со стороны постановочных групп, режиссеров и продюсеров. Не говорю уже о том, что мы являемся объектом чудовищного пиратства – гонорары небольшие, а власти над своей музыкой у нас практически нет. И хотя я написал музыку к 40 картинам, сейчас не соглашаюсь ни на какую композиторскую работу в кино. Думаю, что только Артемьев, благодаря уважительному отношению к Михалкову, продолжает работать в кино.
Очень мало настоящих композиторов, которые бы согласились сейчас работать в кино. Или сотрудничество может произойти при безвыходных обстоятельствах. Также не отрицаю возможности возникновения правильных отношений с режиссером или продюсером».
* * *
Требовательность к партнерам – это, вероятно, то качество, которое не позволило Градскому стать автором музыки к тысяче фильмов: он бы смог в соответствии с талантом и работоспособностью. В одном из прошлых интервью Саша признавал:
– Я написал музыку к двум десяткам фильмов: художественным, документальным, мультипликационным. Музыка ни к одному из них не принесла удовлетворение. Картины, в которых я работал, были неинтересны: как в киноотношении, так и в сочетании музыки с изображением.
К тому же музыка вырезалась… Пожалуй, лишь в „Романсе о влюбленных“ я получил удовлетворение. Там был интерес и в процессе работы, и в ее итоге. Я практически отказываюсь от кино. Соглашаюсь только на мультфильмы: там интересно ( в тот год, 1984-й, композитор работал с режиссером Тарасовым над «Перевалом» – научно-фантастическим мультом по Киру Булычеву. – Е.Д. ). Желания сняться в музыкальном фильме нет. Я смотрел картину „Начни сначала“ – она ужасна. Макаревич там мил, приятен, но кино-то нет. Фильма нет. Фильм – это прежде всего драматургия, драматургия развития образа. А там нет этого. Зато есть странные „находки“, которые я видел уже много раз и в лучшем исполнении. А потом: слушать песни Макаревича, конечно, очень приятно, но они просто „прилеплены“ ко всему, что происходит в фильме. Макаревич должен был играть свои проблемы. Понимаете, их у него куда больше, чем у героя картины. Жизнь сложнее, чем ее показывают авторы „Начни сначала“.
Вышел диск «Экспедиция». Песня, давшая название альбому, по словам Саши, «любимая» композиция Горбачева. Во всяком случае, выступая 1 марта 2010 года в Киеве, автор объявил об этом со сцены Октябрьского дворца:
– Я пытаюсь понять, что петь… Во! Любимая песня Михаила Горбачева. Он мне так и сказал: «А я и не знал, что у тебя есть такая хорошая песня». Кстати, мы с ним выпивали. Хорошо выпивает человек, несмотря на возраст. И песни тоже хорошо поет.
А творческий вечер Градского в концертном зале «Россия» чудесно обрисовала замечательная Марина Тимашева:
«Луч прожектора выхватывает второй ярус: в сопровождении Государственного симфонического оркестра стоящий на верхотуре юбиляр патетично, ностальгично и надрывно, потряхивая длинными волосами и надменно поправляя очки, исполняет народную сентиментальную „Как молоды мы были“. Зал взял носовые платки на изготовку. Но в этот момент зажегся свет, Градский снисходит к своему народу по лестнице. Благодарно следя за ним, влажными глазами зрители уперлись в помеху, которой служила фигура… еще одного Градского. Полное недоумение разрешилось, когда лже-Градский сдернул парик, стянул очки и оказался артистом Ярмольником. Зал отозвался на розыгрыш гомерическим хохотом.
Шутки в сторону: сразу симфонический оркестр, сразу фрагмент балета „Человек“ композитора Градского (явно испытавшего влияние композиторов Равеля, Шостаковича, Хачатуряна, Прокофьева и Гершвина). Оркестр искрился светомузыкой: лакированные поверхности инструментов и лысины музыкантов отражали бордо, зеленый и фиолет, почти как легендарные усы Кисы Воробьянинова. Из-под оркестрантов валил дым – то ли от вдохновения, то ли от бессильной ярости, – настолько все происходящее не соответствовало привычной для симфонистов обстановке. Позже следствию удалось установить, что дым шел ни от того и ни от другого, а от специальной машины.
Вслед за классическим отступлением кордебалет в меру своих способностей проиллюстрировал песню из к/ф „Романс о влюбленных“ (о котором лично я помню только благодаря этим песням) „Птицы“, а мим Жеромский, чьи способности значительно выше кордебалетных, показал небольшой этюд на тему „Жалко птичку“. В финале первой части Градский пропел в микрофон арии Каварадосси из „Тоски“ Пуччини и Хозе из оперы „Кармен“ Бизе.
Итак, в первом отделении мы обнаружили Градского в нескольких ипостасях: композитора, аккомпаниатора, оперного вокалиста, эстрадного певца и абсолютно живого человека, который не относится к себе и своему творчеству с монолитной серьезностью.
