— Дальше? — спросил Верди. Он поднял голову и смотрел на Алинови снизу вверх.
Синьор Алинови улыбнулся.
— Нет, друг мой, — сказал он, — дальше играть не надо.
Он чувствовал симпатию к этому юноше. Он не встречал среди молодежи еще никого, кто бы так тонко понимал язык музыки и так остро чувствовал ее законы. Это пленило маэстро.
И вдруг — непрошенная мысль: а что, если Верди знал этот квартет? Но сразу же и с негодованием маэстро отбросил от себя неизвестно почему возникшее подозрение. Нет, нет, этого быть не может! Квартет нигде не исполнялся, переписан в одном экземпляре. Рукопись хранится у маэстро Симона Майра. Где было Верди взять этот квартет?..
И тогда, ни слова не говоря, он открыл шкаф, где хранились его собственные сочинения. Маэстро Алинови был плодовитым композитором. Он с одинаковой легкостью писал музыку светскую и духовную, арии и мессы.
— Познакомьтесь-ка вот с этим произведением. — Он поставил на пюпитр партитуру собственного, недавно законченного им Gloria, написанного для хора и оркестра.
— Прочитайте-ка это.
Маэстро Алинови раскрыл толстую тетрадь и стал перелистывать страницы. Партитура была довольно сложной. Маэстро проглядывал ее с удовольствием. Он торопил Верди:
— Начинайте, начинайте!
Верди внимательно рассматривал ключи и вглядывался в почерк маэстро. Потом стал играть.
Синьор Алинови был счастлив. Юноша из Буссето доставлял ему истинное наслаждение. Партитура под его пальцами оживала во всей неприкосновенности строгих полифонических построений, столь любезных сердцу придворного органиста. Маэстро забыл, что перед ним экзаменующийся. Он принимал участие в исполнении своего произведения, подыгрывал правой рукой на дискантах, отбивал такт ногой. И неожиданно запел, громко и необыкновенно высоким голосом. И казалось нелепым, что у такого крупного, тучного человека такой тонкий и даже визгливый голос.
Синьор Алинови хлопал Верди по плечу.
— Молодец, молодец! Настоящий музыкант! Хороший музыкант! Образованный музыкант! Учителя ваши могут гордиться вами.
Маэстро Алинови разволновался. Уф, даже жарко стало! Он вытирал лоб платком. Потом опять похлопал Верди по плечу и отпустил его.
— Идите, идите! На сегодня довольно. Addio, addio. Приходите завтра. Утром. К восьми. А теперь идите! Идите с богом. — Потом обернулся. — Ну, синьор Росси из Гуасталлы, очередь за вами. Покажите… Эге, да где ж он?
— Он просил извинить его, — сказал Баттиста, — он ушел. Почувствовал себя нездоровым и ушел.
Вечером подеста Джан-Бернардо Петторелли просил разрешения посетить синьора Алинови. Ему хотелось услышать из уст самого маэстро об успехах молодого Верди. И Алинови не заставил себя просить. Он от всей души поздравил подесту. Ибо не каждый город может похвалиться тем, что в его стенах вырос столь выдающийся музыкант. И подеста ушел в самом прекрасном расположении духа.
На другой день, когда слуга доложил синьору маэстро Алинови, что пришел Джузеппе Верди, на колокольне церкви Санта Мария Новелла только что пробило восемь. Маэстро еще не завтракал, но он тотчас поспешил в зал. Молодой Верди стоял у окна и смотрел в сад.
— Здравствуйте, здравствуйте, — сказал Алинови, — вы точны, это хорошо. А где же другой? Где соперник ваш? Где этот Росси из Гуасталлы?
Верди сказал, что встретил Росси впервые здесь, у синьора маэстро, и не знает, где Росси остановился.
— Хорошо, хорошо. Может быть, он только запоздал. Не будем терять времени. Сегодня для вас решающий день. Вот вам тема для фуги. Принимайтесь за работу! Фуга должна быть написана на четыре голоса. Это вас не пугает, надеюсь?
— Нет, — сказал Верди. И взял из рук маэстро листок нотной бумаги. Бумага была твердой и глянцевитой. Тема была выписана в теноровом ключе огненно-красными чернилами.
Синьор Алинови открыл высокую стеклянную дверь и вышел на террасу. День обещал быть теплым. По голубому небу двигались расплывчатые прозрачные облака. Деревья казались опушенными зеленоватой бахромкой. Воробьи, чирикая, прыгали по мокрому гравию. Начиналась весна. Маэстро Алинови погрелся на солнце и вернулся в зал.
Джузеппе Верди сидел у стола. Он еще не начал писать. Руки его были сложены на нотной бумаге, голова опущена. И он не поднял ее, когда синьор Алинови прошел мимо.
Синьор Алинови проголодался. Он торопился завтракать. Но перед тем как оставить Верди одного, он еще раз огляделся — все ли в порядке.
В зале было очень светло. Солнце входило через все три сверху донизу застекленные двери. Высоко под плафоном, в хрустальных подвесках большой люстры вспыхивали и переливались огоньки, красные, зеленые, синие. На желтом паркете лежали теплые солнечные блики. Мебели в зале было немного. Она была чинно расставлена вдоль стен: узкие диванчики с твердой спинкой, тонконогие столики, легкие золоченые стулья. На таком легком золоченом стуле сидел и Джузеппе Верди. Сидел перед небольшим столиком с ножками в виде грифонов. Почти посреди зала. Там, где для него приготовили место. Кругом него было пусто.
Синьор Алинови бесшумно закрыл за собой дверь. Он торопился завтракать. Было два часа пополудни, когда маэстро Алинови снова вошел в зал, где он оставил Джузеппе Верди. Композитор и на этот раз не поднял головы. Он писал.
— Довольно, довольно! — сказал Алинови. — Пора обедать.
Верди привстал:
— Благодарю вас, я не голоден. — Он упорно смотрел вниз, на нотную бумагу, точно боялся оторваться от начатой фуги.
Синьор Алинови настаивал:
— Вы не ели с самого утра. Если желудок пуст, работа плохо идет на ум.
— Нет, ничего. Я привык. Поем после. Я скоро кончу.
— Как? Уже?
Это не понравилось маэстро Алинови. Что за поспешность? Разве можно так быстро обработать тему на четыре голоса? Само собой разумеется — нельзя! Маэстро был в недоумении. Уж не ошибся ли он в этом молодом человеке? Он показался маэстро и знающим свое дело, и толковым. Но мало ли что бывает! А если маэстро все-таки ошибся? Вот это было бы поистине конфузно! Ведь он уже поздравил подесту. Еще вчера. Какая неосторожность!
И маэстро вернулся к себе в кабинет искренне огорченный.
Прошел еще час. Сидя в своем старом вольтеровском кресле, синьор Алинови задремал. Он не слышал, как в комнату прокрался Баттиста.
— Синьор маэстро, синьор маэстро! Проснитесь!
Алинови открыл глаза.
— Что тебе?
Баттиста был возбужден до крайности. Глаза его блестели и он пританцовывал на месте.
— Синьор маэстро, этот Верди из Буссето уже кончил свою фугу, кончил свою фугу, кончил свою фугу…
— Замолчи, Баттиста! — сказал синьор Алинови. И подумал: — Так и есть. Придется его провалить. — И это так огорчило его, что он неожиданно раскричался.
— Ты говоришь, этот Верди кончил свою фугу? Очень рад. Значит, с ним покончено. Но я должен был экзаменовать двоих. Двоих, слышишь? Так где же второй? Где этот Анджиоло Росси из Гуасталлы? Где он, я спрашиваю? Почему я его не вижу?
Гневная вспышка маэстро не испугала Баттисту.
— О, синьор маэстро, — сказал он, — я вам скажу, почему вы его не видите. Потому что он удрал. Потому, что он — трус. Он удрал еще вчера. Он сказал, что нездоров и ушел. Пока исполнялось ваше прекраснейшее Gloria. Я пошел его провожать. И внизу его дожидался какой-то человек — родственник, должно быть, — и спросил его: «Ну, как?» И этот Росси сказал ему: «Было бы безумием состязаться с синьором Верди. Он — готовый маэстро». Я слышал, как он это сказал. Истинная правда, он так сказал! Вот его сегодня и нет.
Маэстро Алинови уже овладел собой.
— Угомонись, Баттиста, — сказал он строго. И встал с кресла.
Джузеппе Верди стоял посреди зала. Свеженатертый паркет блестел, как зеркало, и казался очень скользким. У юноши рябило в глазах, его немного пошатывало. Он сказал Баттисте, что кончил фугу, и просил передать это синьору маэстро. Но можно ли надеяться на Баттисту — вот вопрос! Что же делать? Никого поблизости не слышно. Он прошел несколько шагов по направлению к двери. Шаги гулко щелкали в пустом зале. Композитор остановился и прислушался. Тишина. Что же делать? У него рябило в глазах. И немного кружилась голова. Он понял, что устал. Прошел еще два шага и чуть не упал. Вот так паркет! Нигде он не видел, чтобы было так скользко. Для чего это? Хуже, чем на льду. Того гляди растянешься, как этот глупый мальчишка Баттиста.
Он решил не двигаться и очень обрадовался, когда маэстро сам появился в дверях.
— Давайте сюда вашу работу, — сказал Алинови. — и пойдите подкрепитесь. Баттиста проводит вас в столовую.
— Я, кажется, не голоден, — сказал композитор.
Баттиста не выдержал. Он бросился вперед.
— Синьор маэстро велел дать вам горячего кофе, — сказал он. — Неужели вы откажетесь? Идемте!
