Утром я просыпаюсь от Лехиных чертыханий. В палатке темно, и я могу разглядеть только белый глазок лампочки на рации и скрюченную фигуру возле нее. Рация у нас старенькая, еще военных лет. Я знаю, что надо лежать тихо-тихо, иначе Леха будет здорово злиться.
Дробь ключа кончилась, белый глазок потух. Можно начать разыскивать штаны, чтобы закурить. Сейчас Леха передаст мне очередные директивы и всякие экспедиционные новости.
— Ну как?
— Питание совсем село, — устало отвечает Леха. — Мыши и то громче шебуршат. Кое-как одну телеграмму примял.
Он протягивает мне листок. Я вылезаю из палатки и — с трудом разбираю торопливые каракули: «Вывезите поселка направленного вам специалиста-ботаника, окажите необходимую помощь точка Князев». Князев — это начальник нашей экспедиции.
— А зачем нам ботаник?
Леха пожимает плечами. Он сидит, у входа в палатку в одних трусах и дрожит.
— Кстати, могу сообщить, что это девица. Симпатичная, мне базовский радист по секрету отстучал.
— На это у вашего брата питания хватает, — машинально ехидничаю я.
В самом деле непонятно. У нас крохотный отрядик из трех человек и ясная задача, далекая от ботаники, так же как, скажем, от балета: мы мотаемся на вельботе вдоль берега Чукотского моря и занимаемся почетным делом — стратиграфией морских четвертичных отложений. Можно, конечно, протянуть мысль о всеобщей связи наук, но...
Я смотрю на Леху. В волосах у него запутались клочки оленьей шерсти от спального мешка, он совсем посинел от холода и нетерпеливо ждет результата моих размышлений. Такому только и не хватает женского общества.
— Да-а... Загадки эфира. Может, ты перепутал? Может, не нам ботаника? — с надеждой переспрашиваю я. — Да уберись ты в палатку, посинел ведь, как эмалированный чайник.
«Ей-богу, удар судьбы, — думаю я. — У нас железный мужской коллектив. Зачем нам четвертый лишний? Тем более симпатичная девица. Дуэли устраивать?»
Погода явно портится. На западе, над губой Нольде, небо в рваных переходах от темного к совершенно белому. Северо-западный, ветер несет влажный холод, запах йода и тоскливые чаячьи крики. Я думаю о Мишке Бороде. Его нет уже третий день. В одиночку бродит Борода по желтой августовской тундре, спотыкается на кочках, обходит ржавые, плоские как блин тундровые озера. Отчаянные вопли гагар будят его по ночам. А ведь здесь даже белые медведи есть. Кто знает, к чему может привести мрачный медвежий юмор?
Уха съедена. Мы лежим у костра. Ветер уносит сладковатый махорочный дым.
— Нельзя ехать в поселок, пока Борода не вернулся.
— О величайший из геологических начальников!
Леха щекочет мне живот травинкой.
— Мы и так даже элементарщины по технике безопасности не соблюдаем. Подумай, ходить в маршрут в одиночку!
— О великий мандарин тундры, — вкрадчиво гнусит Леха. — Поедем в поселок. Несчастная девушка ждет нас. Сидит на катерном причале и смотрит в море. Она ждет нашу шхуну с белыми парусами. Я жэ думаю только о Мишкином счастье.
— При чем тут Мишка?
— О великий... — Леха вдруг начинает неудержимо смеяться.
Глядя на него, я тоже не могу не улыбнуться, а из кустика рядом с палаткой вылетает знакомая птаха и начинает возбужденно прыгать по веткам.
«Что случилось, что случилось?» — озабоченно чирикает птаха.
С трудом я узнаю, в чем дело. Оказывается, Леха все же дурачил меня. Он кое-что знает о ботаничке.
Этой весной в бухте Провидения параллельно с нами базировалась партия Академии наук. В кино Мишка познакомился с девушкой из этой партии. Она собирала типовой гербарий севера Чукотки и здорово интересовалась морским побережьем. Мишка пригласил ее к нам и растолковал, как приехать, наобещал при этом сорок коробов, наговорил о помощи, удобствах, о тесном содружестве геологии и ботаники. А через день нам дали самолет, и мы улетели.
Перед тем как уйти в маршрут, он предупредил Леху.
«Плыть или не плыть? Своей работы хватает. Только вчера вернулись из маршрута», — думаю я.
— Никудышный руководитель, — в голосе у Лехи негодующий пафос. — Ты иге думаешь о личном счастье своих подчиненных. Тебя не пустят в коммунизм.
Может, этот ботаник для Мишки та самая, единственная, которая с первого взгляда…
Леха умолкает. Театрально вытирает пот с лица.
...Нам бы отдохнуть до обеда, потом обработать записи. Страшно важно, что принесет Борода. Он отправился на холмы Нгаунако. Холмы — за нашей территорией, но только там мы можем окончательно убедиться, что в четвертичное время трансгрессия не заходила значительно на юг. Ведь это страшно важно! По ракушкам, по отшлифованным галькам, по окаменевшей ряби древних волн мы лепим хронологию былых времен, и где-то в ее середине пройдет драгоценная полоса золотоносных отложений. Нам нельзя ошибаться, нам нельзя поместить ее ни раньше, ни позднее, потому что по нашей схеме будут искать другие. От нас зависит их успех. Такое уж нынче взаимосвязанное время.
«Что случилось, что случилось?» — по-прежнему заботится птаха. Милое пернатое чудо!
Я не знаю, что правильнее, но плыть надо. Может, она и на самом деле для нашего Бороды «та самая, единственная».
Голос Лехи гремит репродуктором: шейх Чукотского моря и его верный друг Леха совершат прогулку на собственной яхте и заодно сделают полезное дело.
Наша прогулочная яхта — это десятки раз латанный и перелатанный вельбот. У мотора загадочное зарубежное происхождение. Ребята говорят, что зверь-двигатель — шведский, я же, чтобы не быть беспринципной амебой, утверждаю его южноамериканское происхождение. Во всяком случае, он старше всех нас троих, вместе взятых. Мы очень любим наш мотор, любим боевые шрамы на его корпусе, расхлябанный джазовый стук цилиндров, самодельный винт. Мы же дети XX века, любовь к технике у нас в крови.
Бороде оставляем записку.
Темная вода реки, в устье которой мы стоим, выводит нас в море. Светлые, солнцем и холодом напитанные брызги взлетают над носом. Вельбот танцует вместе с темными накатами волн, вой мотора отмечает ритм танца. Кажется, что мы стоим на месте, а танцуют низкие, уходящие от нас берега. Чайки-нахалюги борются с ветром, косят глазом: чем бы поживиться. Пара нерп всплывает вблизи. У нерп грустные загадочные глаза. Наверное, они много знают о чайках, о рыбах, о том, что раньше было в Чукотском море, но не могут рассказать нам. Поэтому им грустно. Покружившись, нерпы исчезают, безнадежно махнув хвостом.
На правах шейха я лежу на носу вельбота. В кухлянке тепло. Леха на руле. У него морской прищур, мокрое лицо. Где-то по соседству остров Врангеля.
— Брошу я вас с Мишкой, — бубнит Леха, — уплыву на Врангеля. Буду жить простой и здоровой жизнью предков.
— Ну и сиди на своем острове. Мы с Мишкой будем вести простую и здоровую жизнь на Марсе.
...В поселке нас знает каждая собака в буквальном смысле слова. Редкие катера забредают сюда летом, и новые люди здесь очень заметны.
К деревянному причалу подходят первые любопытные. Как всегда, впереди дядя Костя, пекарь, один из самых добродушнейших на земле стариканов. Мы привязываем вельбот и тут же на берегу делаем перекур.
Неторопливо греет августовское солнце, у самой воды возятся несколько чукчат, все как на подбор в одинаковых крохотных кухлянках, где-то тюкают топоры. На земле оленеводов и охотников царит мир.
Мы толкуем о ходе рыбы, о копытке в одном из дальних стад. Конечно, нам хочется поскорее посмотреть на Мишкиного ботаника, но мы знаем, что чуть позднее нам и так все скажут.
— А вас тут девушка одна ждала, — говорит дядя Костя. — Улетела сегодня.
— Как улетела? — дружным опереточным дуэтом спрашиваем мы.
— Вертолет тут был из ледовой разведки. Уговорила. Они сначала на Врангеля зайдут, потом к вам...
— Улетела, — кивают нам знакомые чукчи.
— Сегодня улетела, — попыхивает трубочкой старина Пыныч.
— Улетела, улетела, — гомонят на берегу ребятишки в кухлянках.
Наверное, вид у нас обескураженный, потому что каждая морщинка на лице дяди Кости начинает выражать участливое сожаление. Тюкают топоры, прохладный ветер с моря гоняет папиросные дымки.
Эта история начинает меня злить. Мы мрачно бредем на почту, потом в магазин. По дороге приходится раскланиваться направо и налево. Ребятишки бесхитростно повторяют нам историю про вертолет, девушку и занятых пилотов. Делать нечего, надо подаваться обратно.
Зверь-двигатель угрожающе пропускает такты. На всякий случай держимся поближе к берегу. Светлые волны хлещут камни по щекам, а те воспринимают это с завидным спокойствием.
— Черт бы побрал эту девицу! Наверняка какой-нибудь крокодил в юбке.
