В Диксоне весна. Без шубы и шапки по улицам не походишь: мороз не слаб, да и снега плотны, не начинали таять, но солнце уже не заходит. Светит день и ночь. И под крышами вывесились сосульки, прилетели первые птички, белые полярные воробьи — пуночки.
Обычное для весенних дней столпотворение пассажиров в аэропортовской гостинице Диксона. Кого тут только сейчас не встретишь! Ракетчиков из обсерватории с острова Хейса, гляциологов, отправляющихся на ледники Северной Земли, геодезистов, что торопятся в безлюдные тундры Таймыра. Но в планы полярных трудяг в любое мгновение может вмешаться непогода — туман или пурга, и все смешать. Такова уж весна в Диксоне...
Туман приполз на третий день мая. Его пригнал порывистый южный ветер. Вначале он был так густ, что в нем потонули дома, исчезло розовое здание аэропорта с диспетчерской вышкой, которая возвышается над островом как пожарная каланча.
Но время туманов, когда они висят по неделе, для Диксона еще не наступило. К полудню мгла стала рассеиваться. Появилось солнце, стала видна аэродромная радиостанция. Все самолеты и вертолеты, собравшиеся в этот день на стоянках аэропорта, еще продолжали отдыхать, когда Вениамин Семенович Миняев, командир ледового разведчика, решил, что ждать больше нечего. Видимость показалась ему вполне достаточной, чтобы поднять в небо свой тяжелый, всегда заправленный под пробки, с дополнительными баками самолет. Возможно, в другой день, в другой раз он еще и повременил бы, но сегодня не мог. Результатов полета ледового разведчика ждал атомоход. В Арктике продолжалось невиданное дело: круглогодичная навигация, начатая три года назад. По графику, будто составы на железной дороге, шли сквозь льды Карского моря суда, везущие машины, оборудование, строительные материалы, овощи и продукты для полярников, осваивающих Таймыр. В обратном направлении, из Дудинки в Мурманск, суда увозили продукцию Норильского комбината: металл и руду для обогатительных фабрик.
Когда я подоспел на аэродром, экипаж уже занял свои места. У моторов, под плоскостями краснохвостого Ил-14, сновал один лишь Саша Ишуков, бортмеханик. Мне показалось, что и ледовый разведчик и бортмеханик дрожат от возбуждения, не чая, как бы побыстрее взлететь и приняться за работу.
— По коням,— скомандовал Саша, взбираясь следом за мной в самолет. Он втащил за собой хлипкую металлическую лестницу, что-то вроде штормтрапа на корабле, быстро захлопнул дверь и, на ходу расстегивая куртку, устремился в кабину.
Ил-14, в общем-то, хорошо знакомый мне самолет. За годы работы в Арктике приходилось на нем и летать, и держать с ним связь. Этот же борт, 04178, памятен мне особо, Он начал летать, когда караваны судов по Арктике водил еще «Ермак» — дедушка русского ледокольного флота. В те времена я работал радистом на мысе Желания, и не раз, чтобы обеспечить этот самолет пеленгами и радиосвязью, мне приходилось пробираться сквозь ураганный ветер и пургу на пеленгатор, стоявший в километре от полярной станции, Были такие мгновения, когда казалось, что не дойду, не отыщу его, но не идти не мог: знал, самолет непременно поднимется и в небе обязательно будут ожидать моей помощи люди...
Иногда ледовые разведчики, пролетая над мысом, сбрасывали нам почту, и мне не забыть, как при сильной болтанке экипаж 04178 все-таки согласился пройти над нами, сбросил почту, а заодно и все папиросы, что у них были, так как в то время наши курильщики давно сидели без курева.
Потом мне не раз приходилось держать связь с этим самолетом и с мыса Челюскин, и с Диксона, и с острова Виктория. Тогда уже он работал в паре с ледоколом «Ленин» — первый атомоход начинал водить караваны судов во льдах, сменив навсегда ушедшего «Ермака». И вот теперь я лечу на борту этого ледового разведчика на помощь атомоходу второго поколения, самому мощному ледоколу в мире «Арктика», который первым из надводных судов проложил дорогу сквозь льды к Северному полюсу.
Салон самолета разделен плотными матерчатыми занавесками как бы на три отсека. В хвостовом — мороз, как на улице. В среднем — температура повыше; здесь стоят дополнительные баки с бензином. За второй занавеской — рабочий салон. Он примыкает к кабине. Тут два кресла, стол второго гидролога, приборы штурмана. У противоположного борта — фототелеграфный аппарат, с помощью которого передают ледовые карты на борт ледоколов, небольшой кухонный стол, электроплита с эмалированным чайником. На стене — два ряда железных кружек. Ледовому разведчику приходится летать по десять и более часов, потому и устраивается экипаж по-домашнему.
Саша Ишуков уже сидит меж пилотов в кабине. Взвизгивают раскручивающиеся винты, взревывают моторы, и Ил катит по стоянке мимо таких же краснохвостых Илов, реактивных Яков, Анов, которым, по всей вероятности, вряд ли сегодня удастся взлететь.
— Диксон, 04178 на исполнительном,— чуть прижимая ларинги к шее, докладывает Вениамин Семенович Миняев, широкоскулый, с удивительно спокойным, даже застенчивым лицом человек.
— Разрешите взлет.
— Взлет разрешаю,— гремит, как из бочки, оглушительный голос диспетчера, и самолет, весь задрожав, начинает разбег.
С Миняевым и со всем его экипажем мне приходилось летать уже дважды. Два дня назад мы облетели Карское море, осмотрев льды на маршруте Диксон — мыс Желания — архипелаг ЗФИ — острова Ушакова, Визе, Свердруп — Диксон. Во втором полете изучали состояние льдов у восточных берегов Новой Земли. В Диксон мы возвращались с заходом на остров Белый, неподалеку от которого «Арктика» вела судно «Пионер Белоруссии», продвигаясь вместе с ним к Енисейскому заливу. Дело у них шло хорошо, и непосредственная помощь ледового разведчика тогда не требовалась. За время этих полетов я убедился, что командир наш— пилот опытный, но лишь сейчас понял, что это летчик высшего класса.
Туман окружил самолет сразу же, как только оторвались от полосы. За серой пеленой не стало видно ни земли, ни неба. Набрав триста метров, идеальнейшую для ледового разведчика высоту, Ил-14, развернувшись через крыло, продолжал удаляться в море. Проходили минуты, а туман не рассеивался, летели вслепую. Миняев решил подняться повыше. На четырехстах метрах засветило солнце, но льды оставались скрыты туманом. А разведчику как раз требовалось осмотреть ледовый покров от Енисейского залива до острова Белый, где стоял сейчас атомоход в ожидании рекомендаций для дальнейшего движения.
Стрелка указателя скорости застыла на цифре 250—двести пятьдесят километров в час. И с этой скоростью мы продолжали нестись в тумане. По курсу тут нет высоких островов, как и больших айсбергов. Это было известно, и все же, чтобы решиться пойти на снижение, надо иметь огромный опыт подобных полетов и крепкий характер.
Стрелка высотомера ползет вверх: 200 метров, льда не видно... 150... 100... Когда наконец под крылом замелькали ледяные поля, черные трещины и смерзшиеся, покрытые сероватым льдом разводья — показалось, что до них можно рукой достать. Ощущение такое, что мы летим вдвое быстрее. Туман не пропал, он по-прежнему окружает самолет. Однако едва стали различимы льды, как по самолету будто пронесся вздох облегчения, все принялись за дело.
На столе тщательно расправляет карту Карского моря Володя Фельдштейн, недавний выпускник Ленинградского гидрометеорологического института, ныне полярник, он работает гидрологом в обсерватории Диксона. На карте нанесен маршрут двух предыдущих полетов. Он весь испещрен цветными полосами, квадратиками, обозначающими, где и какой лед мы встречали.
Володя не только летает на ледовом разведчике, но и частенько высаживается на лед Енисейского залива с «Аннушек», живет там в палатках, ведя наблюдения за льдом и течениями. Хорошо представляет картину сегодняшней навигации в Арктике. Он рассказывает мне, что к Новой Земле от Мурманска суда ведет атомоход «Ленин». В Карском море ледовая обстановка всегда посложнее, и тут проводкой занимаются «Сибирь» либо «Арктика». Но «Сибирь» сейчас доканчивает навигацию у Ямала. Там, на припай, разгружаются последние суда, доставившие грузы геологам и буровикам. «Арктика» в одиночку проводит суда к Дудинке, морским воротам Норильска. Но к самой Дудинке ей не пройти, не позволит осадка, и поэтому в Енисейском заливе атомоход сменяет специально построенный мощный дизельный ледокол «Капитан Драницын». Он ведет суда к причалам, а к месту встречи с атомоходом подводит судно, груженное рудой.
— Вроде бы все продумано,— говорит Володя,— изготовлены специальные суда, но лед нередко преподносит неожиданности, заставляя вносить коррективы. Однако дело, как видите, идет...
Самолет по-прежнему продолжает нестись в нескольких десятках метров надо льдом, Николай Дмитриев, штурман, прокладывает курс, просчитывая что-то на логарифмической линейке. Из кабины выходит улыбающийся Саша Ишуков. «Медведя не видели? — спрашивает меня.— Только что прошел по правому борту». Где уж теперь при такой скорости его искать! Саша ставит на плиту кастрюлю, достает продукты и начинает готовить обед. Я захожу в кабину.
