Шоферы-вьетнамцы, с которыми мы приехали в Дон, в шутку предложили дрессировщику И До Бункронгу поменять на двух слонов наши «уазик» и «джип». Старик по-горски простодушно принял это всерьез и стал отказываться, приводить аргументы: для слона дорог не надо, бензина и масла, запчастей и водительских прав — тоже. Где все это взять простому эде или мнонгу?
Слоноводство на плато процветало, пока не ударили по Индокитаю в середине двадцатого века войны. Особенно потрясла его своим масштабом, засилием техники и прочих новшеств американская война. Никогда в джунглях не строили такое множество бетонных дорог, укреплений, аэродромов, не начиняли леса минами и колючей проволокой. Не только от рэев горели в начале дождливого сезона леса, но и от бомб, напалма. Деревья сбрасывали листву не только в зной, но и под оранжевым дождем отравляющих веществ. Горцам стало не до слонов.
Кончилась война, установилась новая власть, но слонов в горских банах по-прежнему становилось все меньше. Сейчас в разговоре с руководителями уезда и общины легко раскладывать по полочкам успехи, трудности и заблуждения прошлых лет. Но тогда все было гораздо сложнее.
Представьте себе разоренные деревни, кишащие людьми «стратегические поселения» в так называемых зонах концентрации, которые только торговали и обслуживали, а по сути дела, жили за счет американских подачек. Людей надо было кормить. И не привозным рисом. Он и в других местах был нелишним. Поэтому выдвинули лозунг — самообеспечение любой ценой.
К тому же вдоль границы шла настоящая война с полпотовцами, которые вспомнили, что в средние века плато принадлежало Кхмерской империи, и решили «вернуть» его. По эту сторону границы заодно с ними действовали националисты из так называемого «единого фронта освобождения притесненных рас» (ФУЛРО). «Фронт» служил еще французским хозяевам, а после крушения сайгонского марионеточного режима пополнился махровыми реакционерами из развалившейся южновьетнамской армии.
Вот и судите сами, до лесных ли походов? Кроме того, измученный войнами народ хотел верить, что достаточно нескольких лет мира — ив страну придут счастье и процветание. Слоны, старики в набедренных повязках представлялись смешным, ненужным в эпоху НТР, постыдным рудиментом. Не все, конечно, так думали. Во всяком случае, здесь, в Доне.
Как и во всем Вьетнаме, главным мерилом благосостояния, успеха и доблести стал рис, а не слоны, гонги и кувшины. Суходольным рэям Центрального плато не угнаться за житницами дельт Меконга и Красной. Поэтому район называли бедным.
Только с восьмидесятого года вновь стали подумывать о богатствах лесного края, о хозяйском их использовании. Вспомнили и о слонах. Вновь выдвинулись и обрели прежний почет семьи сло-ноловов и дрессировщиков.
Уже в начале восьмидесятых в провинции Дарлак было более полутысячи одомашненных лесных великанов. Служат они в основном на лесозаготовках. Ни один трактор не вытащит бревна из джунглей, да еще в гористых местах. Большая часть поголовья сосредоточена в уезде Яшуп, куда входит Дон. Кроме личных хозяйств, есть еще государственная экспериментальная ферма в уездном центре. Работники фермы поставили себе задачу, которая и в голову не приходила старым слоноловам: создать новую отрасль — молочное слоноводство. Говорят, слоновье молоко очень полезно и даже вкусно.
Новые земли
Под монотонный перезвон гонгов и мажорное повизгивание рожков гостеприимные жители общины Кронг Ана проводили нас в обратную дорогу. По традиции, вручили подарок: положили в машину мешок с полутора десятками крупных рыбин, похожих на лещей. Я плохо представлял, что буду делать с ними в метхуотской гостинице. Но подарки были от чистого сердца.
Над дорогой стелился дымок, и запах его был похож на запах горящих прелых листьев поздней осенью в московском парке. То здесь, то там из зелени мелколесья, подступавшего к дороге, вырывались красные языки пламени.
— Делают рэй? — спросил я.— Но ведь этому лесу еще далеко до полувека. Он и не успел стать лесом.
— Это не совсем рэй,— объяснил мой вьетнамский коллега из Метхуота.— Просто вдоль дороги должна быть открытая местность. Знаете, чтобы никаких неожиданностей. А землю возделают, удобрят и посадят маниоку или сахарный тростник.
Старик И Пуй Хра помнил о черных десятилетиях голода, смуты и усобиц после сиамского вторжения в прошлом веке. Век спустя американская агрессия стала первопричиной похожих бед, но помноженных на масштабы эпохи. На плато — это ковровые бомбежки и дефолианты, стратегические деревни и бросовый ширпотреб. Воинственному мнонгу внушали силу доллара, простодушного эде учили быть лукавым. Для них старинное селение Дон на реке Кронг Ана в течение многих десятилетий было центром цивилизации. А сегодня двадцатилетние щеголи предпочли на праздник вместо вышитой рубахи и полосатой набедренной повязки надеть потертые, обрезанные до колен джинсы и майку с рисунком.
Но в последние годы они же научились ходить по пашне за буйволом и сажать рисовую рассаду в жидкую грязь залитого водой чека, сопровождаемые недоверчивыми взглядами стариков. В общине Кронг Ана действуют одна восьмилетняя и семь начальных школ. А в старом Доне до семьдесят пятого была лишь единственная трехлетка на целый уезд.
Новое вторгается все настойчивее, наступая на пятки старине, которая уходит все дальше в горы и джунгли. И хоть не все новое лучше старого, оно неотвратимо сильнее. Наверное, завтра в Доне, а послезавтра и в самых глухих горных уголках Дакнонга яркий праздничный наряд старца И Пуй Хра будет выглядеть нелепым маскарадом.
Все, что написано о плато, его природе, нравах и обычаях коренных жителей, относится к довоенным временам. Некогда было еще взвесить и сосчитать все демографические, экологические и социальные последствия двух войн, следовавших одна за другой. Центральное плато Вьетнама вместе с прилегающими возвышенными районами Лаоса и Кампучии было главным театром военных действий. До войны тропические леса покрывали миллион двести тысяч гектаров, или более половины площади провинции Дарлак. Осталось только двести двадцать тысяч.
После освобождения Южного Вьетнама половина коренного населения освоила поливное земледелие и перешла к оседлому образу жизни. Это одна из важнейших программ развития отсталых национальных окраин СРВ. Постоянные поселки легче благоустроить, чем полукочевые баны. Там строятся школы, медпункты, радиоузлы. Но леса продолжают уменьшаться подобно шагреневой коже. Их по-прежнему жгут. По десять тысяч гектаров ежегодно.
Многие кварталы Метхуота напоминают неизвестно как сюда занесенные декорации к голливудским боевикам о Диком Западе: деревянные разноэтажные дома с мансардами, верандами, пристройками на красноватых пыльных улицах, почти лишенных растительности.
Как ни иронично звучит сейчас сравнение с Америкой, но Центральное плато для Вьетнама и есть те новые земли, которые принимают массовую волну пионеров. Действительно, широкое освоение края началось с конца семидесятых. Раньше вьетнамцы, дети зеленых рисовых равнин, считали плато «землями дьявола». На склонах не посадить поливной рис. А он — основа вьетнамской материальной культуры. Кроме того, плато — малярийный край, при колонизаторах — место ссылки, из которой редко кто возвращался. Сам Метхуот превратился в город из маленького форта только в тридцатом году, когда построили его главную достопримечательность — большую квадратную тюрьму. Но и тогда по ночам на его улицы забредали леопарды.
В пятьдесят пятом на землях нынешней провинции Дарлак жило лишь около десяти тысяч вьетнамцев, переселившихся с равнин. И почти все — в Метхуоте. Теперь вьетнамцев, носителей культуры поливного земледелия, стало в этой провинции триста шестьдесят тысяч, а эде, мнонгов и других местных старожилов— около двухсот тысяч.
Новые поселки не похожи на горские баны с домами на сваях. Вереницами наскоро сколоченных деревянных домиков прижались они к дорогам. В них почти нет зелени, а возраст поселка можно определить по высоте саженцев «мит» — хлебного дерева, которое быстрее других фруктовых деревьев Вьетнама растет и начинает кормить хозяев. К востоку от Метхуота до самого Мдрака, где плато обрывается к морю, протянулись плантации кофейных госхозов. С кофе связаны большие перспективы развития Дарлака и всего Центрального плато. А еще и каучук, чай... Край мнонгов Дакнонг сплошь сложен из бокситов. Они и не подозревали, что ходили босиком по крылатому металлу.
Но сначала людям все же надо есть. Переселенцы, идя на новые земли, думали не об утренней чашке кофе. Так же, как мнонг-охотник не предполагал, выжигая леса, что когда-нибудь ему не на кого будет охотиться.
