Ни больницы, ни поликлиники не было на сотни километров вокруг. Даже в ближайший городок Сан-Алехо врач приезжал из столицы раз в месяц на два часа. Две младшие сестренки рано умерли от инфекционных болезней.
Норма росла маленькой и слабой, но сообразительной и живой. Мать упросила отца взять Норму к себе в город, чтобы та могла учиться. Училась Норма хорошо, и ей досталась одна из стипендий, выделенных их департаменту Советом попечительства над бедняками. Деньги на дорогу в столицу собрали учителя, родные и подруги.
Но в тот день, когда она сдала экзамены на педагогический факультет, университет заняли войска. Поводом послужили волнения на медицинском факультете. Два месяца студенты бастовали, требуя заменить нескольких преподавателей-реакционеров. Правительство объявило о «коммунистической угрозе» в университете.
Занятия возобновились лишь через полтора года. Но и тогда военные не покинули университет. Была установлена жесткая слежка за студентами и прогрессивными преподавателями. Назначен новый ректор, известный фашистскими взглядами. С первых дней университетской жизни Норма приобщилась к студенческому движению. Студентам удалось кое-чего добиться, хотя власти закрывали университет еще трижды.
Норма предложила взять шефство над жителями поселка Санта-Текла. Она лучше других знала жизнь крестьян. Студенты называли ее «ла кампесинита» — «крестьяночка». Каждое воскресенье, отказавшись от отдыха и развлечений, будущие педагоги добирались несколько десятков километров в Санта-Теклу. В пустующей школе они учили крестьян читать и писать. Обучив грамоте первую группу, они стали готовить из них учителей. Студенты медицинского факультета организовали в Санта-Текле выездную поликлинику. Совместными силами создали театр, воскресными вечерами на школьной сцене устраивали представления для жителей поселка. Окрестным помещикам все это сильно не нравилось. Студентам угрожали, засылали в школу переодетых полицейских, устроили вооруженный налет. Но жители поселка защитили их.
От товарища по фронту университетских действий, который был членом подпольной организации Коммунистическая молодежь Сальвадора, Норма узнала о том, что на факультете создается комсомольская ячейка. Ей и еще двоим студентам предложили вступить в нее.
Постепенно организация пополнялась. Собрания проходили тайно, вне стен университета, в церквах и школах. Сами они называли свою кропотливую и упорную деятельность «муравьиной»: организовывали забастовки, возглавили первую массовую манифестацию сальвадорских студентов. Она проводилась в знак протеста против оккупации национальной гвардией университета города Сайта-Ана.
Было воскресенье. День начинался ослепительно ярко. Солнце искрами вспыхнуло на иззубренных вершинах вулканов, обступивших город, мирно покоящийся внизу в мягкой ладони зелени.
С рассветом по дороге, ведущей к университетскому городку, двинулся поток студентов. Во дворе организаторы манифестации — они всю ночь не покидали университета —строили людей в колонну. По команде, отданной через рупор Нормой Гевара, двинулись на улицу. Впереди шеренга руководителей фронта.
Шли быстро и легко. Слышалось лишь учащенное дыхание сотен людей и мерное шарканье ног. Шоссе сбегало вниз к неширокой бурной реке, там расчленялось на рукава и переплеталось в сложный узор многоярусной развязки, а за рекой вновь собиралось воедино — в широкую магистраль, ведущую к центральной площади города. На подступах к ней дорогу перерезала серая цепь солдат. Решили идти в обход вдоль длинной стены, окружающей городской госпиталь.
Улица была слишком узкой, ряды манифестантов спрессовались плечом к плечу и прибавили шаг, как вода реки в тесных берегах. А навстречу им из центра уже двинулась другая река, свинцово-серая, ощетинившаяся автоматами. Колонна молодежи отпрянула назад.
Напрасно Норма Гевара отчаянно кричала в рупор, призывая манифестантов держаться вместе. Люди побежали к мосту. Но путь назад был отрезан. Спасаясь от пуль, многие прыгали с перил в бурную воду.
Другие пытались вскарабкаться на бетонную стену госпиталя. Норме врезалась в память ослепительно белая от солнца стена и темные фигурки, судорожно цепляющиеся за нее. Под треск автоматов они отскакивали от стены и валились вниз, как в тире деревянные человечки на движущейся мишени.
Норма продолжала кричать в рупор, когда к ней подбежал солдат и ребром ладони наотмашь ударил сзади по шее. Пронзительная боль в позвоночнике выгнула ее тело. А удар приклада в живот и ребра перехватил дыхание и заставил скорчиться. Она повалилась на мостовую, содрогающуюся от тяжести надвигающихся танков. Первый, огромный и грохочущий, был совсем близко, он почти задевал боками стены. В нескольких шагах от Нормы рыдала, сидя на земле, девчонка. Гусеницы уже нависли над ней. Норма рванула девчонку к себе и отбросила в сторону. А сама, вцепившись в еле ощутимые выступы стены, подтянулась на руках и прильнула к ней. Танк обдал ее черным смрадом и прогрохотал мимо. Норма рухнула на землю. Рядом плакала девчонка. «Черт, что же вы тут торчите?» — выругался полицейский, наткнувшийся на них в плотном удушливом дыму. Норма поняла, что ему не до них. На улицу уже въехали военные грузовики, на которые солдаты забрасывали подобранные с земли трупы. Норма перелезла через стену и упала. Там ее подняли и отнесли в госпиталь.
У нее обнаружили перелом ключицы, трещину ребра и вывих колена. Врач, наложивший гипс, сказал, что месяц нельзя двигаться. Но к вечеру ей и другим раненым пришлось покинуть госпиталь: туда нагрянули полицейские.
Те, кто еще держался на ногах, дотащили Норму до дома.
В тот день погибло несколько десятков человек. Военные грузовики вывезли трупы далеко за город и выбросили.
После этой расправы группа студентов захватила кафедральный собор и на неделю забаррикадировалась в нем, объявив голодную забастовку. В день похорон погибших женщины вышли на траурную манифестацию. Со всех концов города, одетые в черное, стекались они к месту бойни, алые цветы на мостовой закрыли пятна крови. В тот день Норма нашла в себе силы подняться — черная накидка скрыла бинты и гипс...
Голод на каждом шагу смотрел глазами крестьянских детей — в последней надежде люди подавались из деревень в город. Были объявлены выборы, чтобы посадить в президентское кресло министра обороны генерала Ромеро. Все было — подтасовка бюллетеней, кража урн; 250 тысяч «мертвых душ» обнаружили при подсчете голосов. И все же перевес оказался на стороне коалиции оппозиционных партий. Тем не менее 20 февраля 1977 года «законным» президентом объявлен был генерал Ромеро — правый даже среди правых.
Возмущенный народ вышел на улицы. Жители Сан-Сальвадора стекались на центральную площадь весь день 20 февраля 1977 года. Шли семьями. К вечеру на площади Либертад собралось тысяч двадцать. Как обеспечить их защиту от провокаций полиции и национальной гвардии? Как не допустить нового кровопролития? На улицах вокруг площади начали строить баррикады. Коммунисты, члены прогрессивной партии Национальный демократический союз и члены Коммунистической молодежи Сальвадора создавали вооруженные отряды для защиты безоружных. Комсомольцам партия поручила руководить людьми, собравшимися на площади. Ответственной была Норма Гевара. Худенькая, с блестящими глазами, она успевала, кажется, всюду. На трибуне у подножия Монумента освобождения разместился организационный штаб манифестации — представители оппозиции, даже военные, даже священники.
Регулярно в штаб манифестации поступали сведения о событиях в городе и стране. Началась общенациональная забастовка. Горят плантации сахарного тростника и поместья латифундистов. К столице стягиваются войска. На улицы входят танки. Баррикады защищают подступы к площади. Кое-где солдатам удается прорвать оборону. В громкоговорители они призывают примкнувших к манифестантам военных одуматься и покинуть площадь. Люди на площади запевают национальный гимн, все двадцать тысяч человек.
Взрываются первые бомбы. Чтобы спасти женщин и детей, штаб принимает решение укрыть их в соборе Росарио; церковные власти согласны, отдали ключи от собора. Норма продирается сквозь толпу с ключами к собору. Главное — организованность! Но испуганные люди лавиной хлынули в церковные ворота. Кто-то падает, остановить людской поток невозможно. Падает Норма. Ее топчут. Какой-то военный подхватывает ее, и толпа вносит их внутрь собора. Он огромен, но ничтожно мал, чтобы вместить всех. Больше трех с половиной тысяч человек набилось внутрь. На площади рвутся бомбы и пули. Слезоточивые газы проникают в выбитые окна, и люди начинают задыхаться.
Дышать все труднее: толпа плачет, молится, кричит. Задыхаются дети. Оставаться в соборе невыносимо.
