— Ну вроде бы все решено,— сказал за день до выезда из Никольского Дзантемир Адобеевич Урусов, заместитель председателя Алеутского райисполкома.— Поедут с вами ГАЗ-66 и два вездехода. Договоренность со школой есть?
С руководством школы-интерната мы договорились довольно быстро. Завуча Ольгу Кудратовну Батурину более всего волновал вопрос, как управимся мы с двадцатью подростками.
С нами был Виталий Дмитриевич Леньков, он несколько лет работал завучем в одной из школ Приморья. Ну и, кроме того, в течение почти двадцати лет в его археологических экспедициях принимали участие школьники, воспитанники профтехучилищ. Опыт общения с молодежью был и у самих археологов. Но волновало другое — экипировка ребят, отсутствие в школе палаток и спальных мешков. Ведь не один день предстояло нам с ребятами прожить на берегах пустынной бухты под открытым небом. Хорошо, что на помощь пришли шефы школы-интерната — Командорский зверозавод. Последние две палатки они доставили буквально за полчаса до нашего отправления.
В восемь тридцать утра наш автопоезд покинул Никольское, оставляя у школы тех, кому не посчастливилось войти в состав юного археологического отряда.
ГАЗ-66 до конца пути не дошел. Начинался прилив, и водитель не решился рисковать. Последний тридцатикилометровый пробег делали на двух вездеходах, набитых снаряжением, продуктами, людьми. Ребят усадили внутрь машин. Внутри оказался и я с радиостанцией.
И вот когда терпение, похоже, кончилось, услышал радостный голос Силантьева с идущего следом вездехода. Ухватившись одной рукой за скобу на крыше кабины вездехода, другой он указывал куда-то вперед. Мы еще несколько минут летим по лайде, по руслу обмелевшей в отлив реки, затем по крупной гальке — и вдруг я своими глазами вижу Берингов крест...
Мы в бухте Командор. На том самом берегу, где 240 лет назад жили русские мореходы.
Июньское солнце припекает сквозь «энцефалитку». Припекает наперекор утверждениям лоции, что июнь — самый туманный и дождливый месяц на острове. Бухта Командор встречает нас совсем не так, как встретила она участников экспедиции Беринга осенью 1741 года...
«В нашей команде,— писал Свен Ваксель,— оказалось теперь столько больных (к моменту подхода к острову — Б. М.), что у меня не осталось почти никого, кто мог бы помочь в управлении судном. Паруса к тому времени износились до такой степени, что я всякий раз опасался, как бы их не унесло порывом ветра. Заменить их другими за отсутствием людей я не имел возможности. Матросов, которые должны были держать вахту у штурвала, приводили туда другие больные товарищи. Матросы усаживались на скамейку около штурвала, где им и приходилось в меру своих сил нести рулевую вахту...»
А вот одна из страничек шканечного журнала штурмана Софрона Хитрово за 4 ноября 1741 года:
«...Волею божею умре сибирскаго гарнизона барабанщик Осип Ченцов.
Помянутого Ченцова, отпев по христианской должности, спустили на воду. Закрепили грот марсель, понеже нам его несть опасно: по щислениям нашим уже камчацкой берег близко.
Воле божей умре сибирской салдат Иван Давыдов.
Умре морской гранадер Алексей Попов.
Больных: господ капитан-командор да разных чинов служителей 32 человека.
В 8 часу с полунощи увидели землю, на которой высокий хребет покрыт снегом...»
Я могу представить, как моряки пакетбота, уставшие от постоянных штормов, холода, сырости и недоедания, нехватки воды и цинги, выползали по трапам на палубу, чтобы лишь взглянуть на эту долгожданную землю, которую они приняли за оконечность Камчатки. Тогда была и радость спасения, и горечь разочарования.
Все, кто мог двигаться, собрались в каюте Беринга и решали обществом, как поступить. И сошлись в мнении, чтобы высаживаться здесь, в удобном месте, а далее на собаках попытаться вывезти всех в Петропавловск. И против всех был один Дмитрий Овцын — бывший лейтенант Российского флота, пострадавший за знакомство и дружбу с ссыльным князем Иваном Алексеевичем Долгоруковым. По доносу тобольского канцеляриста Тишина, которого Овцын избил за оскорбление сестры князя, арестован, осужден Тайной канцелярией, разжалован в матросы и сослан в команду Беринга.
Они ходили вдоль острова, пытаясь еще и еще раз определить свое место по отношению к Камчатке: вначале на юг — к мысу Манати, затем вновь вдоль берега на север. И здесь на рейде бухты Командор принимают наконец решение — «высадиться здесь и попытаться спасти жизнь, и если удастся, то сохранить также в целости судно».
Мы стояли на берегу бухты Командор. С одной стороны, откуда только что пришли наши вездеходы, уходили в океан и скрывались в нависших облаках многочисленные мысы. С другой — тяжелым желто-зеленым монолитом высился мыс Толстый. Там начинался заповедник каланов.
Мирно плескалось голубое море, обнажая коричнево-зеленую гряду коралловых рифов.
Где, в каком месте пакетбот Витуса Беринга после потери двух первых якорей был переброшен через каменные гряды в спокойную тихую воду лагуны? Вот здесь? А может быть, там?.. В тот день ветер был северных направлений, и скорее всего где-то между остатками двух охотничьих домиков должен лежать пакетбот, вернее, то, что от него осталось, и где-то рядом пушки. Не могли больные, обессиленные люди унести их очень далеко.
Но все это случилось потом. А вначале пакетбот «Св. Петр» стал пленником лагуны.
Мы молча разглядывали жилища, контуры которых лишь угадывались на песчаных дюнах, в молчании постояли у креста Командору, поставленного в июне 1966 года экспедицией с Камчатки.
Первый деревянный крест был установлен в 1874 году Российско-Американской компанией. В июне 1941 года учителя Никольской семилетней школы И. Махоркин, В. Захарчук, И. Бондарь и промысловик Е. Степнов установили сооруженный ими из плавника новый крест взамен упавшего. Но через три года военные моряки поставили в бухте железный крест с латунной дощечкой. Он простоял ровно 22 года. А затем на Петропавловской судоверфи имени В. И. Ленина были отлиты эта плита и этот крест.
В полночь все небо на севере вдруг озарилось ярко-красным светом: быть хорошей погоде. Над отрогами холмов, оканчивающихся мысом Развальным, выкатилась полная луна. Она осветила палатки, выросшие по обеим сторонам песчаной дюны, сплошь заросшей высокой и густой травой, отразилась на глади лагуны и бухты.
Утром мы начнем раскопки. Всего через несколько часов...
Еще вчера археология была для меня довольно абстрактным понятием. Сегодня же труд на благо археологии отдается болью в пояснице, нестерпимым зудом под ногтями и в пальцах, стертых песком. Как у большинства ребят, от солнца и песка у меня потрескались до крови губы, кожа щек. Ярко выступают на лице следы солнечных ожогов...
«В продолжение всей зимы нам не приходилось страдать от особенно сильных морозов или пронизывающего холода, но зато постоянное беспокойство причиняли нам жестокие ураганы и штормовые ветры в сочетании с сильным снегопадом, густыми туманами и сыростью от близости моря, от которых паруса, составляющие крыши наших землянок, быстро ветшали и не в состоянии были противостоять постоянным сильным ветрам; они разлетались при первом же порыве ветра, а мы оставались лежать под открытым небом»,— вспоминал Свен Ваксель.
Вот ветры, пожалуй, и сейчас остались такими... Ветер заставлял нас менять обыкновенные туристические растяжки на палатках на нейлоновые, толстые, до 20 миллиметров в диаметре, которые могли бы отлично служить буксирными тросами для автомобилей.
Понятно, что мы были в бухте не первыми, кого влекло желание узнать, как, в каких условиях жили моряки «Св. Петра» зиму 1741/42 года — девять долгих месяцев.
Вдвоем с Андреем Станюковичем мы проанализировали все известные нам газетные, журнальные, научные и популярные публикации: от экспедиции Федора Литке на шлюпе «Сенявин» в 1827 году до посещения бухты Командор начальником факультета Военно-морского училища Ленинграда, капитаном первого ранга К. Шопотовым. И оказалось, что согласно этим данным наша экспедиция была 25-й по счету. И лишь в третий раз, если принимать во внимание кратковременное пребывание в бухте Командор отряда Якутского филиала СО АН СССР под руководством кандидата исторических наук Ю. Мочанова, в этих экспедициях принимали участие профессиональные археологи.
Самыми трудными были, пожалуй, первые дни пребывания в бухте, когда мы только-только начинали расчистку будущих раскопок, делали проверочные шурфы.
Андрей Станюкович с Мариной Сергеевной Шемаханской занялись замерами на лайде с помощью квантового магнитометра, созданного на одном из ленинградских заводов.
На Ларису Сычеву — экспедиционного фотоисторика — была возложена еще одна нагрузка. Она стала шеф-поваром. Вначале планировалось, что каждый из нас будет по очереди дежурить на кухне. Но когда стало ясно, что вместе с нами будут в бухте еще двадцать школьников, мы поняли, что из этого ничего не получится. Каждое утро вместе с Ларисой в лагере оставались двое девочек и двое ребят. Девочки помогали во всех поварских делах, на ребят возлагалась забота о дровах и воде, а в свободное время они помогали Станюковичу в замерах на прибрежной полосе.
