Самыми трудными были, пожалуй, первые дни пребывания в бухте, когда мы только-только начинали расчистку будущих раскопок, делали проверочные шурфы.
Андрей Станюкович с Мариной Сергеевной Шемаханской занялись замерами на лайде с помощью квантового магнитометра, созданного на одном из ленинградских заводов.
На Ларису Сычеву — экспедиционного фотоисторика — была возложена еще одна нагрузка. Она стала шеф-поваром. Вначале планировалось, что каждый из нас будет по очереди дежурить на кухне. Но когда стало ясно, что вместе с нами будут в бухте еще двадцать школьников, мы поняли, что из этого ничего не получится. Каждое утро вместе с Ларисой в лагере оставались двое девочек и двое ребят. Девочки помогали во всех поварских делах, на ребят возлагалась забота о дровах и воде, а в свободное время они помогали Станюковичу в замерах на прибрежной полосе.
Остальных ребят разбили на две группы, и каждый день я и Олег Галактионов уходили с ними к землянкам. Лагерь наш был расположен на том же месте, что и в 1979 году, и та же дорога вела к песчаным дюнам. Одно лишь было новым: через речку мы перебросили мостик — длинное толстое бревно.
С первого дня группа Олега Галактионова работала на месте кузницы, мне же с ребятами досталась расчистка, как потом выяснилось, землянки, где жили Свен Ваксель с двенадцатилетним сыном Лоренсом, Георг Стеллер и больные члены экипажа.
Два дня мы занимались лишь снятием верхнего слоя дерна, метр за метром очищая будущее место работы.
— Да найдем ли мы хоть что-нибудь? — спрашивала Лена Чернышева, черноглазая, серьезная девочка, которая обычно лишнего слова не проронит, и смотрела на меня с нескрываемой требовательностью.
Лена алеутка. Она и Саша Синица представляли у нас в отряде, можно сказать, коренных жителей. Лена внучка двух очень уважаемых людей на острове, почетных граждан Никольского. Бабушка, Евдокия Георгиевна Попова,— одна из первых комсомолок Командор, в прошлом директор Алеутского музея. Благодаря ее стараниям удалось собрать для музея многие ценные документы. Дедушка Лены по матери — Сергей Илларионович Сушков — в прошлом председатель райисполкома. Каждый день три раза выхожу я на связь с радиостанцией Командорского зверозавода и, если на вахте дедушка Сушков, перво-наперво сообщаю ему, что здоровье и самочувствие ребят нормальное: все здоровы, сыты...
И вот наконец первая находка — какой-то непонятный красно-бурый ком. По мере того как осыпался песок, насквозь пропитанный и скрепленный ржавчиной, все более угадывался большой, сантиметров 25, четырехгранный кованый гвоздь.
— Откуда он? — Глаза ребят светились любопытством.
И я начал рассказывать, что, когда весной моряки осмотрели выброшенный на берег пакетбот, им стало ясно: засосанное в песок судно, с трюмами, заполненными галькой и песком, восстановить не удастся. Они решили разобрать его и из этих брусьев, досок и мачт построить другое судно, на котором смогли бы возвратиться на полуостров. Они распрямляли уже бывшие в употреблении гвозди и наиболее хорошие из них перековывали, пускали в дело.
После первой находки работа пошла и легче, азартнее, но и труднее. Очередной гвоздь, бусинка, фрагмент фарфоровой чашки или осколок штофа — все вызывало у ребят интерес, все требовало ответа.
Еще в первые дни пребывания в Никольском я обратил внимание, что крылья, капоты, кабины совершенно новых машин, бульдозеров, вездеходов были буквально изъедены ржавчиной.
— Три года в этой сырости,— объяснили мне,— и нет машины. Разрушается здесь металл. Съедают его туманы наши...
Сырой климат Командор пагубно сказался на металлических предметах, оставленных на острове экипажем «Св. Петра». Догадаться с ходу, что представляет собою тот или иной предмет в действительности, когда он представал перед нашими взорами бесформенной массой, было просто невозможно. Три-четыре гвоздя, спаянные проржавевшим песком, бывали величиной с голову теленка. Ошиблись мы и со штыком-багинетом.
...Лопата за лопатой поднимали очередной слой песка, когда вдруг я увидел заостренный кончик металла, а уж через несколько минут расчистил уходящий градусов под 60 в землю металлический предмет.
— Геннадий, посмотри, похоже, палаш...
Силантьев, который первые дни вместе с Леньковым снимал планы землянок, уже второй день работал в нашем раскопе.
— Да, вроде палаш... Металлический предмет удивительно
напоминал это морское оружие. Самая верхняя оконечность его походила на ту часть палаша, на которую насаживается рукоятка, а утолщение было похоже на остатки эфеса. Совочками и кисточками осторожно освобождали предмет от лишнего песка, корешков травы и карликовой рябины, от лишней ржавчины. Сделали фотоснимки и лишь потом, аккуратно подрезав грунт, передвинули еще не освобожденную от песка и ржавчины находку на доску. Торжественно Геннадий перенес ее на стол Марины Сергеевны Шемаханской. Расчищать сами мы не рискнули.
Ответ получили лишь через два дня. Палаш оказался штыком. Это французское оружие было принято на вооружение петровской армии. Более чем полуметровые штыки носили в деревянных или кожаных ножнах на поясе, их надевали на огромные кремневые ружья, когда солдаты поднимались врукопашную.
«Один из самых сильных людей нашей команды становился на нос лодки и, когда она приближалась к добыче, вонзал крюк между ребрами животного. Тогда мы все, около сорока человек, ухватывались за перлинь, и случалось нередко, что нас по плечи втаскивало в воду,— описывает охоту на морскую корову Свен Ваксель.— Люди, находившиеся в лодке, вооружены были также саблями, штыками и копьями; они преследовали корову и кололи ее, пока не протыкали кожу...»
Мы сидели на корточках возле палатки Марины Сергеевны. Перед нами лежали уже очищенные и покрытые танином штык-багинет, копья, абордажные топоры... Возможно, именно этими предметами 240 лет назад и пользовались русские моряки, добывая себе пищу. Вот этим копьем, этим самым штыком.
— Не могу привыкнуть, как жестоко обращается остров с металлическими предметами,— призналась Марина Сергеевна.— Вот ведь в Средней Азии находим мы металлические предметы. Так им 2—2,5 тысячи лет. А внешне они даже порой лучше сохранились, чем командорские. Жестокий климат здесь. Очень жестокий...
— Завтра начинаем копать пушки,— объявил за завтраком Виталий Дмитриевич.
Дружное «ура!..» огласило лагерь.
— На раскопе остается группа Геннадия Леонидовича Силантьева. Все остальные после завтрака на заготовку леса.
Накануне днем мы попытались углубиться в мокрый еще от недавно сошедшей воды песок и сразу же поняли: без подкрепления не справиться. Вечером после ужина сидели вчетвером у костра, думали, чертили прямо на земле — что можно сделать, чтобы одними лопатами, без техники добраться до орудий?
— Сколько все-таки над ними, Андрей?
— Порядка двух метров. Может, чуть меньше.
— Если там песок, то, может, и осилим.
— Нужно вызывать экскаватор. Вручную мы их не достанем,— вновь высказал свое постоянное мнение Андрей.
— А ты уверен, что это пушки? А если там бочка или металлический буй? Вон сколько их по берегу валяется...
— Я уже в сотый раз говорю вам, Виталий Дмитриевич, что это пушки. Вот так они лежат,— он принялся чертить на песке.— Вот так, все десять. Одна к другой: голову даю на отсечение.
Весь день мы таскали бревна, колья, доски, бруски и складывали метрах в пятнадцати от предстоящего места работ, за линией прибоя.
Вечером Андрей вновь разложил свои схемы на столе столовой.
По нескольку часов вначале Марина Сергеевна, а после того, как пошли находки и она стала заниматься их реставрацией, Вера Быкова — одна из наших школьниц, наносили на миллиметровку показания счетчика-самописца магнитометра. Длинные ряды цифр, очень похожие одна на другую, диктовал Андрей. Затем он сам рисовал изолинии, определяя конфигурацию аномалий, и закрашивал их в красный или синий цвет. Так появлялась схема, с помощью которой можно было точно определить нахождение аномалий на береговой полосе или в зоне прибоя.
— Пушки лежат вот здесь,— Андрей перенес аномалии на план бухты.— Глубина метр пятьдесят — метр восемьдесят. Диполь с амплитудой около 3300 гамм. Размеры объекта метр на два... А вот другая аномалия — 2200 гамм. Может быть, пушка, которую не смогла увести с собой Санько в 1935 году, а может, куча ядер. Глубина здесь несколько меньше...
Готовясь к экспедиции, мы собирали, как я уже говорил, где только можно, публикации об экспедициях на остров Беринга, в бухту Командор. И вот однажды кто-то принес вырезку из «Огонька» за 1956 год, где была помещена фотография пушек пакетбота и небольшая заметка. И стояла подпись: Галина Санько, 1935 год.
Тогда мы и решили: тот, кто окажется в столице перед отъездом на Командоры, обязательно должен встретиться с Галиной Захаровной. Повезло Геннадию Силантьеву.
