Дворец Сан-Суси образует вместе с Цитаделью Ла Ферьер, расположенной от него в 5 километрах, единый комплекс, который включен в список мирового наследия ЮНЕСКО. Чернокожий король Анри Кристоф воздвиг его для себя в 1813 году. Название отсылает к дворцу Фридриха Великого в Потсдаме, а отдельные элементы архитектуры — к Версалю
«Жилетт» вместо бритвы
Издалека представляется, что в бывшей колонии, где французский по сей день является одним из двух государственных языков, на каждом углу имеются «брассери» (пивные), «патиссери» (кондитерские) и, безусловно, можно выпить кофе с круассанами. Но на Гаити все по-другому. Поиски того же круассана окажутся бесполезными. Более того: простой вопрос «Знаете ли вы французский?» может поставить обычного гаитянина в тупик, поскольку на деле лишь небольшой процент людей изучают его в «чистом виде» в закрытых частных школах, расположенных, как правило, в Порт-о-Пренсе. Второй официальный «язык» страны, на котором говорит практически все население, — креольский. Вообще, в мире существует как минимум восемь креольских языков, основой которых является французский, а местная разновидность носит название kreyo`l ayisyen (гаитянский креольский). Долгое время этот язык развивался в полной изоляции от внешнего мира, не имел собственной письменности и заимствовал слова и формы из всех языков, так или иначе присутствовавших в регионе. Соответственно, в гаитянском креольском вы расслышите массу слов испанских, португальских и английских, а также западноафриканских, привезенных рабами, и даже аравакских, унаследованных от вымерших карибских индейцев. В последнее время к традиционным источникам подобных заимствований добавился еще один: торговые марки. От них произошли, к примеру, современные ko`lgat (то есть «зубная паста» от марки Colgate), jile`t (то есть бритва, от Gillette) и kodak («камера», от Kodak)… При этом гаитян немало удивляет тот факт, что оказавшиеся на острове редкие французы не понимают ни фразы на креольском, тогда как они, в общем, понимают по-французски. «Когда я слышу E’ tats-Unis («США» — по-французски. — Прим. ред.), мне все ясно, — пожаловался один паренек, продававший на улице газеты.— Когда же им говорят Etazini, они даже не догадываются, что имеется в виду то же самое. Неприятно…»
Возможно, именно давней и объяснимой неприязнью островитян к бывшим колонизаторам объясняется и то, что самая крупная зарубежная диаспора выходцев с Гаити находится в США , а не во Франции , где их практически нет (при том, что авиабилет в обе страны стоит примерно одинаково). Лишь во времена диктаторских режимов Париж стал на время пристанищем опальной гаитянской творческой интеллигенции. Так, именно там записывала при Дювалье свои альбомы всемирно известная Tabou Combo, одна из наиболее популярных групп за всю историю гаитянской музыки. Позднее, с уходом обоих «Доков» и постепенным улучшением жизни эмигрантов с острова в США, мысли о Франции улетучились вовсе. Взоры нынешнего поколения безраздельно обращены к соседнему континенту: на сегодняшний день Америка является основным импортером местных какао и кофе, а все знаменитые современные гаитянские художники работают исключительно на экспорт, поставляя картины соскучившимся по родине «зарубежным соотечественникам».
Еще одно из проявлений всеобщего отторжения по отношению к колониальному прошлому можно наблюдать в топонимике городов. Если в столице старые названия улиц, худо-бедно, сохранились (хотя коренное население и пользуется ими неохотно), то в Кап-Аитьене — втором по величине и значимости городе страны и второй точке нашего маршрута — все французские имена официально изменены на нью-йоркский манер. Дороги, идущие с юга на север, стали обозначаться цифрами от 1 до 24. Те, что ведут с востока на запад, — буквами от A до Q.
Кап-Аитьен. Небесный корабль
Лошади тяжело выдохнули и вошли в туман. Их спины напряглись, на ногах выступили толстые жилы. Им предстояло отвезти нас через туман к вершине горы. Взгляд у лошадей был усталый и покорный.
Мы поднимались к Цитадели, самому интересному, пожалуй, памятнику на всем острове. Тридцать с лишним километров от Кап-Аитьена до подножия гор тянулись целых полтора часа — дорога шла через тростниковые поля, мимо бесконечных частных заводиков, где «варят» забористый бурый ром. Далее же она вовсе исчезала, оставляя путникам только узкую, мощенную булыжниками тропу к плоской вершине горы, где виднелась огромная каменная крепость.
Двести лет назад ее построил безумный «черный король» Анри Кристоф после того, как помог другому рабу, Туссен-Лувертюру, очистить Гаити от ослабевших французов. Когда Туссен попал в плен и власть над севером острова досталась Анри, то он, одержимый манией преследования, ожидал возвращения белых врагов во главе с самим Наполеоном. Для защиты от врага он и возводил крепость руками таких же бывших рабов, как он сам, — на «стройке века» несчастные попали в еще более страшную кабалу, чем у плантаторов. Бонапарт не появился. Цитадель стала просто большим каменным складом оружия. Самым большим в Западном полушарии.
Отсюда, снизу, крепость была видна плохо. Стоящая на уровне облаков, она тонула в них, как самый настоящий небесный корабль, — сравнение напрашивалось само собой. Я сказал об этом Николя, своему новому другу и чуть ли не единственному белому жителю Кап-Аитьена. «Конечно, — кивнул он. — Ведь ждали, что Наполеон приплывет сюда на корабле, поэтому Цитадель и получила именно эту форму». Острый корабельный нос крепости резал набегающие на него рваные белые «ошметки». «Судно» словно висело в воздухе.
…Сам подъем тоже занял немало времени; когда мы оказались на вершине, лошади сипели и часто раздували ноздри. На площадке перед Цитаделью не было ни души. Словно скамейки, в ряд стояли десятки старинных пушек, возле них горками ржавели ядра. Потом появился старый привратник. Он долго и внимательно рассматривал нас, прежде чем открыть маленькие деревянные ворота — единственный вход в крепость. Там, за ним, оказались мрак, сырость и странный красный мох, который оплетал серые камни мягкой пушистой «ржавчиной». Цитадель была огромной, тяжелой и страшной. Казавшаяся снаружи строго устроенной, внутри она предстала хаотическим нагромождением лестниц, коридоров, колодцев и комнат. Из темноты галерей шел теплый прелый запах.
Сделалось немного жутко. На серых скальных выступах и низких газонах таяли призраки. Я шел длинной галереей, мимо все тех же пушек, украшенных звериными мордами и награжденных собственными латинскими именами: «Не ведающая сомнений», «Лукавая», «Беспощадная». Галерея уходила в полумрак, как тоннель, и в конце него не предвиделось света. Я просто шел вперед, время от времени заглядывая в узкие бойницы. Я шел и шел, а она все не кончалась. И вдруг увидел, как через стенной пролом в проход вплыло небольшое белое облако. Оно дрожало, быстро теряло форму и таяло на глазах, как лед на сковородке. Я подошел, чтобы потрогать его рукой, но оно исчезло. Только моя ладонь осталась влажной, а может быть, я просто вспотел.
«Анри Кристоф обладал своеобразным чувством юмора», — заметил вдруг Николя, когда мы подходили к маленькой каменной часовне, куда вело несколько ступеней. «Посмотри вниз». Я наклонился и увидел, что между ступеньками установлена толстая решетка, а там, внизу, в темноте, смутно угадывалось какое-то помещение. «Двести лет назад люди умели шутить, — мрачно повторил мой товарищ. — Там, под ступенями, король устроил темницу. Тем, кто сидел в ней, годами оставалось развлекаться одним-единственным способом — вставать на цыпочки и разглядывать ботинки тех, кто идет на молитву»…
Обратный путь получился легким, не в пример утреннему. Спотыкаясь о камни, я почти бежал вниз. Вдоль дороги росли дикие мандарины и плодовый миртовый кустарник, называемый гуавой. Мандарины были зелены и мелки — сезон еще не начался. Гуавы — в самом соку. Я срывал плоды с веток — их большие черные семечки сами растрескивались на зубах. Меня нагнал Николя. «Знаешь, — сказал он. — Не так давно я купил это место. Отсюда и вон до того обрыва. Это теперь моя земля. Когда-нибудь я стану богатым. Когда вернутся туристы». Он улыбался, но особой уверенности в его словах не слышалось. «А когда они вернутся?» — «Не знаю. В этом году Цитадель посетили 46 человек». —«Включая нас?» Будущий богач не ответил.
Кому на Гаити жить хорошо
Гаити — одна из самых бедных стран мира, а в Западном полушарии — самая бедная. Но местная бедность своеобразна. Отсутствие туристов провоцирует почти полное отсутствие и уличных нищих. Народ еще не привык видеть в редких европейцах потенциальный источник легкого заработка. Никто из встреченных вами людей — даже беспризорные дети, живущие на рынках, зарабатывающие пропитание чисткой торговых рядов от мусора и случайной поденкой, — не станут ничего выпрашивать, а продавцы на тех же рынках не заломят тройной цены.
