— Вы даже не представляете, какие чувства я испытал,— взволнованно говорил пастор,— когда увидел паруса, эти старинные суда... А потом прочитал название «Помор»...
— Да, да,— кивнула его жена.— Я ведь знала о русских поморах, много их когда-то бывало в Норвегии. Мне о них рассказывали и мать, и бабушка — русские добрые, веселые люди.
— Теперь вот довелось увидеть и современных русских поморов,— совершенно серьезно произнес Сёренсен.— Понимаете, под сводами нашего храма укреплена модель очень древнего норманнского парусника. Ведь для лютеранской церкви парусная лодка является как бы символом спасения в этом мире. Будем считать, что вы благополучно пристали сегодня к одному из дружеских берегов. Пусть таким же благополучным будет и ваш обратный путь. Благослови вас Бог!..
Ветер попутный...
Перед тем как отправиться домой, мы постояли у останков древнего поселения поморов. И я подумал, что мы не просто дошли до Груманта, а обрели духовное родство с теми, кто проложил сюда дорогу.
Александр Скворцов, научный руководитель экспедиции «Поморский коч» Архангельск — Шпицберген
Рафаэль Сабатини. Челюсть дракона
Красавец фрегат назывался «Сан-Фелипе». Даже мельчайшие детали его корпуса были сработаны с той любовной старательностью, которой нередко отличаются испанские кораблестроители. Большая капитанская каюта, залитая солнцем, бьющим в высокие кормовые иллюминаторы, блистала роскошью. Здесь была мебель с искусной резьбой, камчатные драпировки и переборки с позолоченным орнаментом. Питер Блад, нынешний владелец корабля, склонясь над сидящим в шезлонге у задней переборки испанцем, занимался своим исконным делом — хирургией. Его руки, красивые, сильные и ловкие, по нежности не уступающие женским, сменили повязку на открытом переломе бедра испанца. Закрепив наконец ремни, удерживающие шину на месте, Блад выпрямился и кивком головы отпустил помогавшего ему негра-стюарда.
— Вот и все, дон Иларио,— спокойно сказал Блад по-испански. На этом языке он говорил бегло и даже изящно.— Теперь могу дать вам слово, что вы снова будете ходить не хромая.
Слабая улыбка появилась на измученном лице пациента.
— За что,— ответил он,— благодарю Бога и вас. Это же просто чудо.
— Никакого чуда. Обыкновенная хирургия.
— O! Ну а хирург? Разве это не чудо? Поверят ли мне, когда я скажу, что меня поставил на ноги сам капитан Блад?
Питер Блад, высокий и гибкий, опустил засученные рукава своей изящной батистовой рубашки. Глаза его, поразительно синие под черными бровями на загорелом до цвета красного дерева лице, серьезно смотрели на гостя.
— Хирург всегда хирург,— сказал он, словно бы оправдываясь.— А я, как, возможно, вы слышали, когда-то был хирургом.
— Я убедился в этом лично, к собственному благу. Но по какой прихоти судьбы хирург стал пиратом?
Капитан Блад задумчиво улыбнулся.
— Все беды свалились на меня из-за того, что я исполнял — как и в данном случае — свой долг хирурга; из-за того, что я лечил раненого, не интересуясь, где он получил свои раны. Это был несчастный бунтовщик, который поддерживал герцога Монмута. А кто лечил бунтовщика — бунтовщик сам. Так гласит закон у людей, верящих в Христа. Я был схвачен на месте преступления за возмутительным занятием — перевязыванием ран бунтовщика — и приговорен к смертной казни. Наказание было смягчено, однако не из милосердия. На плантациях требовались рабы. С группой других несчастных меня отправили за океан и продали на Барбадосе. Я бежал и решил было, что хирург во мне погиб, когда на свет появился капитан Блад. Но призрак хирурга все еще жив в теле пирата, как вы убедились, дон Иларио.
— К своему великому счастью. И я благодарен этому призраку за то, что он по-прежнему занимается опасной благотворительностью.
— А...— Капитан Блад, пристально взглянув на испанца, заметил румянец на его щеках и странное выражение глаз.
— Вы не боитесь, что история повторится?
— Я не желаю ничего бояться,— ответил капитан Блад и потянулся за камзолом. Натянув на плечи одеяние из черного атласа, богато отделанное серебряным кружевом, поправил перед зеркалом роскошное жабо, расправил завитки черного парика и в этом элегантном наряде, более уместном в залах Эскуриала, чем на квартердеке пиратского судна, шагнул к выходу.
— Теперь отдыхайте, постарайтесь поспать, пока не пробьет восемь склянок. Жара у вас нет. Но тем не менее я предписываю вам покой.
Пациент, однако, не выказал склонности к отдыху.
— Дон Педро... Пока вы не ушли... Будучи так обязанным вам, я не могу лгать. Я скрыл свое истинное имя.
Губы Блада насмешливо скривились.
— Я и сам не раз убеждался, что это иногда выгодно.
— Да, но тут совсем другое дело! Против этого восстает моя честь.— Встретив своими черными глазами взгляд капитана, он упорно продолжал: — Для вас я лишь один из четырех потерпевших кораблекрушение испанцев, которых вы спасли со скалы Сент-Винсет-Киз и великодушно взялись доставить в Сан-Доминго. Честь моя требует, чтобы вы узнали еще кое-что.
Блада это, казалось, слегка развеселило.
— Вряд ли вам удастся добавить что-нибудь к тому, что мне уже известно. Вы — дон Иларио де Сааведра, и король Испании назначил вас новым губернатором Эспаньолы. До шторма, повлекшего за собой кораблекрушение, ваш корабль входил в эскадру маркиза де Риконете, который должен вместе с вами уничтожить того сущего демона, разбойника и пирата, того врага Бога и Испании, который носит имя Питер Блад.
На бледном лице дона Иларио отразилась вся глубина его изумления.
— Пресвятая Дева Мария! Вам это известно?
— Когда ваш корабль стал тонуть, вы с похвальной предусмотрительностью спрятали свое назначение в карман. Я проявил не менее похвальную предусмотрительность и прочел его вскоре после того, как вы оказались на борту «Сан-Фелипе». Пиратам не до щепетильности.
— И, несмотря на это, вы не только лечите меня, но даже везете в Сан-Доминго! — Выражение лица дона Иларио внезапно изменилось.— А, понимаю. Вы полагаетесь на мою благодарность и...
Но тут капитан Блад прервал его.
— Благодарность? — Он засмеялся.— На это чувство я стал бы менее всего полагаться. Полагаюсь я только на себя, сеньор. Я уже сказал вам, что не желаю ничего бояться. Вы обязаны не пирату, а хирургу. Так что забудьте о ней. Не затрудняйте себя вопросом, перед кем у вас долг: передо мной или перед вашим королем? Я предупрежден. Для меня этого достаточно. Отдыхайте, дон Иларио.
Выйдя на шкафут, где бездельничало около сорока пиратов, половина корабельной команды, капитан Блад заметил, что небо потемнело. После урагана, разразившегося десять дней назад, в то утро, когда он спас дона Иларио и находящихся с ним трех человек, погода была неустойчивой. Из-за часто меняющихся сильных ветров, перемежающихся штилями, «Сан-Фелипе» пока что находился лишь в двадцати милях к югу от Саоны.
Чеффинч, штурман, стоявший на полуюте, обратился к проходящему мимо Бладу:
— Нас ждут неприятности, капитан. Я начинаю сомневаться, что мы вообще доберемся до Сан-Доминго.
Относительно неприятностей Чеффинч не ошибся. В полдень задул сильный ветер с запада, и поднялась такая буря, что после полуночи шутливое сомнение штурмана насчет возможности добраться в Сан-Доминго все на борту разделяли всерьез. Под проливным дождем, раскатами грома и ударами громадных волн «Сан-Фелипе» несло на северо-запад. И лишь на рассвете ураган прекратился, оставив корабль болтаться в бушующем море, исправлять повреждения и зализывать раны. Поручни на корме, а вместе с ними и орудие на вертлюжной установке снесло за борт. Одну шлюпку смыло, обломки другой запутались в снастях на носу. Но больше всего пострадала грот-мачта. Она треснула — стала не только бесполезной, но теперь представляла собой опасность.
Однако, несмотря на все потери, их фрегат пригнало штормом почти к месту назначения. На севере, менее чем в пяти милях по курсу, виднелся Эль-Росарио, за которым находился Сан-Доминго. В принадлежащих Испании водах этой гавани, под пушками крепостей короля Филиппа, дон Иларио в собственных интересах должен был обеспечить пиратов эскортом.
Еще стояло раннее утро, солнечное, сверкающее после бури, когда потрепанный корабль с наполненными легким ветерком парусами фок- и бизань-мачт, но без единого лоскутка на грот-мачте, кроме кастильского знамени на клотике, прошел мимо единственного волнореза и вошел в гавань Сан-Доминго узким восточным проливом, известным под названием Челюсть Дракона.
Пираты обнаружили уютную бухту у кораллового островка, имевшего в те времена четверть мили в ширину и почти милю в длину, с грядой холмов, увенчанных посередине купами пальм. «Сан-Фелипе» бросил там якорь и отсалютовал орудийным выстрелом благороднейшему городу Новой Испании, раскинувшемуся на берегу обширной гавани.
