Так были добыты ценные сведения о жизни редкой птицы — рыбного филина. Но главное событие, сразу же вынесшее фамилию Поливановых на страницы солидных международных сборников по орнитологии, случилось позднее, на озере Ханка.
Владимир Михайлович медленно кружил по пробитым в тростниках протокам, наблюдая за перелетными птицами. Их было много, и Поливанов то и дело останавливал юркую дюралевую казанку.
Вот пролетели мухоловки, вот завис над сухими метелками сорокопут. И вдруг, не закончив очередной записи в дневнике, Поливанов боковым зрением схватил неровный, ныряющий полет стайки незнакомых птиц. Было в них что-то необычное, а что именно, он еще и сам не знал.
Торопливо вытащив лодку на сплавины сухого тростника, он осторожно двинулся в сторону улетевших птиц. Прошагав с полсотни метров, увидел на прогалине около двадцати птиц. Грудь и подкрылья каждой отдавали горячей рыжиной. А над живым быстрым глазом шла широкая темная «бровь». Дергая длинным, раздвоенным на конце хвостом, то одна, то другая птица с мелодичной долгой трелькой «тррь-тррь-тррь» зависала невысоко над бурыми метелками тростника и тут же опять ныряла в заросли, кроша там стебли мощным клювом.
Короткие слабые крылья, подумалось Поливанову, навряд ли смогли бы унести этих птиц с их плотным туловищем и тяжелым клювом за тысячу верст... Значит, не случайные, не залетные гости они тут, а скорее вывелись и выросли на этой частой озерной волне.
Но чтобы разгадать, что за птичье племя кочевало по безбрежному разливу тростников, надо было добыть хоть одну из птиц. Ни ружья, ни фотоаппарата у Владимира Михайловича не было, и он, выдернув из нагрудного кармана блокнот и карандаш, начал лихорадочно зарисовывать незнакомцев. Несколько лет этот, к тому же не очень удачный набросок был его единственным аргументом, и специалисты, недоверчиво разглядывая рисунок, не принимали всерьез сообщение Поливанова.
Но вот на озеро приехала на весь сезон Надежда Никитична с лаборантами — Юрием Шибневым и Юрием Глущенко. Они добыли пять экземпляров неизвестных птиц. Во Владивостоке их осмотрели, измерили, потом долго листали авторитетный том «Птицы Китая». Поливановы переполошили всех орнитологов, сообщив, что обнаружены толстоклювые суторы, которых многие ученые считали навсегда исчезнувшими или доживающими свой недолгий птичий век в дельте Янцзы.
Так был открыт в нашей стране новый подвид тростникового ополовника, или тростниковой суторы, живущей почти за две тысячи километров от своих собратьев.
26 сентября через Клухор хлынула последняя, пятая волна пролета...
Ночами схватывали землю и затаившуюся в расщелинах жухлую траву резкие заморозки, одевая палатки седой изморозью, и вершины с каждым днем все больше белели. А 29 сентября на перевал обрушилась метель. Снег шел всю ночь и весь следующий день. Владимир Михайлович и Сергей отсиживались в маленькой палатке. Сквозь болоньевую ткань скупо сочился дневной свет. Они читали, пополняли записи. Впрочем, через каждые пятнадцать минут им приходилось откладывать работу и выходить наружу — стряхивать тяжелые пласты снега с полотнищ палатки. Устав от беспрерывного хождения, на следующий день они поставили маленькую палатку в большую. Стало темнее, зато теплее: снаружи в подмогу метели старался семиградусный мороз.
Снегопад стих на рассвете первого октября, завалив тропы и расщелины полуметровыми сугробами.
— Надо уходить,— сказал Поливанов.
Когда часа через три добрались до Северного приюта, над перевалом снова бушевала метель...
Полевая работа закончилась. Теперь предстояло обработать и осмыслить дневниковые записи, чтобы и в дальних годах не смолкал над Клухором пролетный гомон птичьих стай.
Тебердинский заповедник
А. Суханов
Подробности одного сообщения
Сухогруз «Комсомолец Киргизии» Балтийского морского пароходства в сложных погодных условиях потерпел бедствие в субботу в 200 милях от побережья американского штата Нью-Джерси. Помощь была оказана береговой службой США. Все члены экипажа — 37 человек — сняты с борта сухогруза и доставлены в американский порт Атлантик-Сити. Балтийское пароходство выразило благодарность береговой службе США.
ТАСС, 15 марта 1987 года
Теплоход «Комсомолец Киргизии», загрузившись в канадском порту Галифакс десятью тысячами тонн муки, 12 марта 1987 года взял курс на Кубу.
На следующий день, за утренним чаем в кают-компании начальник радиостанции Евгений Шаров вспоминал, как недалеко отсюда, в этот же день 13 марта 1968 года, ему пришлось давать сигналы бедствия с теплохода «Великий Устюг», следовавшего из Кубы в Ленинград.
— Как это случилось? — спросил первый помощник капитана Валерий Шаповалов.
— Ночью, в шторм, после удара большой волны, судно дало крен на правый борт. Выправить его не удалось. Ближе всех к тонувшему теплоходу оказался следовавший в Ригу советский дизель-электроход «Ледус». Он и подобрал нас...
Послушали Шарова, разошлись, и, хотя число 13 не было вдохновляющим, а район у мыса Хаттерас, где шел теплоход, называли «кладбищем кораблей», оснований для тревоги не было. Судно в порядке, ветер благополучный, 2—3 балла. Правда, район этот характерен мгновенно возникающими сильными штормами с опасными волнами-убийцами. При наложении быстро усиливающегося ветра на мертвую зыбь, особенно против течения Гольфстрим, у этих волн бывает очень крутой подветренный склон с глубокой впадиной у подошвы. Такая «суперволна» способна сломать и утопить даже крупное судно. Но никто на «Комсомольце Киргизии» не сомневался, что теплоход выдержит любой шторм. К тому же недавно на Канонерском заводе в Ленинграде ему заменили 300 квадратных метров днища.
Океан был пустынен: ни встречных судов, ни отметок на экране радиолокатора. Не было слышно даже обычных в этом районе переговоров судовых радиостанций.
К ночи подул свежий ветер, но теплоход по-прежнему шел хорошо.
В 4 часа 40 минут старший помощник капитана Валентин Котельников на ходовом мостике услышал отдаленный гул. Гул приближался, усиливался и, достигнув судна, превратился в яростный рев. Океан застонал, завыл.
Иногда волны сталкивались и уменьшались, иногда складывались, достигая гигантских размеров. Лавины волн с оскалившимися белыми клыками пены следовали одна за другой. И одна из них могла оказаться сильнее стального корпуса теплохода, никакой маневр рулевого не был бы в состоянии предотвратить ее удар.
Начальник радиостанции Евгений Шаров проснулся от сильного удара и резкого крена на левый борт. По привычке взглянул на часы — 04.47. В первое мгновение не мог понять, что произошло? Поразила необычная тишина. Не было привычной вибрации двигателя. Машина остановилась! Неуправляемое судно стремительно переваливалось с борта на борт.
Набросив одежду, Шаров добрался до радиорубки, где вахту нес его помощник Михаил Кузнецов. В рубке выброшенные ударом ящики столов, бумаги и инструмент, в согласии с креном, уткнулись в переборки. Порядок навели быстро. Подготовили к работе передатчики. Кузнецов остался на вахте, а Шаров поторопился на мостик.
Рядом с вахтенным штурманом Валентином Котельниковым стоял капитан Виктор Хурашев со всеми помощниками. Стремительная качка и крен вынуждали моряков держаться руками за все, что можно было ухватить. Шаров доложил капитану:
— Аппаратура в порядке. Что передавать?
— Пока узнай, какие советские суда находятся поблизости и смогут ли они оказать нам помощь.
Радисты на частоте бедствия вызывали все суда Балтийского пароходства. Но никто не ответил. Тогда собирательным позывным УММФ повторили вызов, но уже всем советским судам Министерств морского и рыбного хозяйства. И снова — молчание. Лишь спустя некоторое время услышали далекие, едва различимые сигналы советского судна, вызывавшего какую-то американскую радиостанцию. «Комсомолец Киргизии» связался с ним и передал:
— Нам, возможно, понадобится ваша помощь. Перейдите с волны бедствия на запасную частоту 512 кГц.
Радист судна ответил:
— Вас едва слышу! Переходите на частоту 2 МГц.
Попытки связаться с ним к успеху не привели. Радисты «Комсомольца Киргизии» снова вернулись на частоту бедствия, но эфир молчал.
О единственном советском судне, с которым удалось установить неустойчивую связь, Шаров доложил капитану.
— Пока ничего не передавай,— сказал он.
Крен в 26 градусов не был критическим, и капитан надеялся, что с аварией команда справится. К тому же отчаянные попытки механиков запустить двигатель удались. Машина пошла. Но обороты были небольшими, и судно едва слушалось руля...
