Н. Сафиев, наш спец. корр.
Там, где охристая, сочащаяся ручьями тундра круто обрывается перед Ледовитым океаном, на узкой полоске побережья раскинулся маленький лагерь — единственный населенный пункт на много километров. Деревянный домик, палатки и бревенчатая баня, построенная из плавника, с печью из валунов. Это Ванькина губа, восточное побережье моря Лаптевых.
Геологи обнаружили в этом пустынном заливе богатые залежи касситерита — «оловянного камня». Паустинская геологическая партия Якутского управления зимой, в сложнейших арктических условиях провела бурение подводных горизонтов со льда губы. Потом к ней присоединилась экспедиция Московского горного института, организованная Проблемной лабораторией по добыче полезных ископаемых на дне морей и океанов.
Москвичи смонтировали специальный понтон. Плавая в акватории губы, он пульпой отсасывает мелкую породу со дна моря, подавая ее на промывочную драгу. Так вместе с уточнением эффективности месторождения идет и опытная добыча. Наблюдать и контролировать работу пульпы под водой помогают аквалангисты.
А. Лехмус
Осень, такая в Приморье ясная и светлая, обернулась вдруг ненастными днями. Сильных ливней не было, но низкие тучи, вытянутые длинно и нескладно, раздерганные ветром, неслись над сопкой со скоростью бегущего невесть куда бесконечного поезда. Порой дождило.
В один из таких дней, под вечер, тонкая дверь маленького домика на самой вершине сопки чуть отворилась. Кто-то начал старательно топать, очищая ноги, и все три девушки, сидевшие в комнатке рядом с аппаратурой радиотелескопа, обернулись, глядели с ожиданием. Сопка была слишком высока, чтобы кто-то лез на нее без дела, по телефону же, как это обычно делалось, не предупреждали, что кто-то собирается к ним — на службу Солнца.
Все еще топали за дверью, потом начали мелко постукивать ногами.
— Да открой, Люд! А то еще разуваться будет, — не выдержала одна из девушек.— Вверх и на себя! — крикнула она тому, за дверью.
Девушка была черноволоса, небольшого роста и, видно, самая старшая из «солнцепоклонниц». Звали ее Саша.
Люда встала, но уж не нужно было.
— А мы-то думали — кабан! — с притворным испугом встретила черноволосая вошедшего парня.
Володя-шофер глядел только на нее, как обычно вошедший в многолюдную комнату смотрит вначале только на того, кто ведет себя или шумней всех, или приветливей.
— Я-то что, — заговорил, подхватывая игру, Володя, — а вот вас он как-нибудь съест. И закрыться не успеете...
— Кто же это?
— Кабан. Кто ж еще? Опять он приходил.
— А может, это и не кабан? — усомнилась Саша. — Еще кто-нибудь...
— Я только что с огорода, — оскорбился Володя. — Картошки мы там не нароем... — Володя быстро взглянул На Люду. — Всю он выроет.
Все умолкли. Наверное, каждый представил себе, как «он» бродит ночью по картошке, только ботва хрустит. И тут прозвучал мягкий голос Вали:
— Вы, Володя, может, есть хотите? У нас каша рисовая сегодня осталась... Чай еще теплый.
— Конечно. Поешь, — поддержала ее Люда и, накинув пальто, вышла.
Особых дел на станции по вечерам не было. К тому же «карлик» и днем сегодня не появлялся.
И вот он заходил. Строго говоря, Солнца уже не было над горизонтом. То, что «карлик» еще лежал на горбатой сопке запада, не погруженный в нее, было всего лишь обманом света: свет шел к Земле и делал видимым то, чего уже не было. Пока Люда сбегала с сопки, истекали те самые семь минут — семь минут нужно было свету Солнца, чтобы долететь и прикоснуться к нашей Земле. Солнце не могло погаснуть, но случись вдруг — умри однажды «карлик»! — и мы не узнали бы об этом еще целых семь минут... И как это ни было понятно уму, но это было противоестественно и не могло быть другим, как противоестествен свет умершей звезды.
Когда-то еще в школе на уроке астрономии Люда представила вдруг такую голубую, льющую свет, но уже угасшую звезду — и поразилась. Память о том наивном испуге жила в ней до сих пор, хотя сейчас ей случалось говорить об умерших звездах лишь экскурсантам, да и то говорилось это «для оживления», чтоб поразить неискушенных. Наедине, проделывая свой обычный путь с сопки или на сопку, Люда уже не думала об этом. Путь был один-единственный — они жили под сопкой, среди тайги с всесильным, убивающим все другие дыхания леса запахом гниющих прямо на корню великолепных огромных грибов. Их некому было собирать, в таком количестве они расплодились. Их запах то и дело перестилал дорогу, и в этих местах Люда невольно убыстряла шаги.
Она сетовала на «карлика», как на живого: надо же, умудрился показаться только перед самым заходом! Как нарочно! Но долго сетовать на него она не могла, не умела. Вспомнила одну из серьезных сказок о Солнце и улыбнулась. Сказку рассказывали на экскурсиях обычно школьникам. И вот сейчас совершалось ее начало...
Там, за горизонтом, подплывал к Солнцу эскимос. Осторожно, чтобы не обжечь пальцы, он заворачивал Солнце в плотные шкуры и укладывал его в свой каяк. Потом брал весло, и его легкая лодка с костяным остовом, обтянутым шкурами, плыла к востоку — туда, где утром Солнце должно было всходить. Эскимос совершал свою работу каждую ночь, потому что каждое утро «карлик» должен был быть на своем месте. Это был очень сильный, добрый и добросовестный человек. Слабый не смог бы поднять Солнце, ленивый, хоть раз проспав, пропустил бы ночь, а злому человеку наверняка однажды пришло бы в голову наказать кого-нибудь тем, что отказать ему в Солнце...
Саша никогда не рассказывала эту легенду канадских эскимосов. Может, стеснялась ее наивно-детской радости, кто знает! Люде вспомнилась улыбка Саши, когда сказку рассказывали другие. Но тут же в голову ей пришло: «Не хватает нам еще этого кабана!»
Люда ничего не опасалась на этой дороге, привыкла к ней, но сейчас все чаще поглядывала по сторонам. Деревья возле дороги темнели, наполняясь угрюмыми, смутными движениями, и нельзя уже было сказать с определенностью, что их шевелил только ветер...
Солнца не было уже совсем.
Люда вступила на ровное, чистое от тайги пространство, охраняемое домом. Это окружение светлой пустоты было отвоевано у тайги лет тридцать назад первыми обитателями сопки. Люда даже не заметила, когда начала бежать. Она увидела себя вдруг уже запыхавшейся, бегущей с колотившимся сердцем. Теперь ничто, кроме захлопнутой за спиной двери, не могло избавить ее от страха. И действительно, она еще стояла, прислонившись спиной к двери, еще не зажигая света и едва опустив на пол сумку, а страх уже проходил. Она улыбнулась ему вслед: «Вот ведь трусиха-то... Солнце-поклонница!»
Дальнейшие ее мысли и заботы могли бы показаться, быть может, не стоящими особых сил и времени, но она-то знала им цену. Люда сидела, а надо было встать и обязательно переодеться. Потом так же обязательно заняться чаем, прибрать в комнате... Она поднялась, чтобы делать все это, уже мысленно распределив дела на весь вечер, уже видя себя занимающейся то тем, то другим, — и ее наполняло спокойствие.
Переделав все, Люда села к чистому столу. Чувство усталости и довольства собой почти баюкало ее. Книги лежали перед ней веселым и нужным грузом. Люда знала, что это довольство пройдет, заменится сначала деловитостью, а потом и усталостью. Еще несколько минут посидела она тихо, не придвигая книги к себе...
Над столом, приколотая булавкой к стене, висела прямо перед ней картинка из какого-то журнала: снимок древнеегипетского каменного барельефа. Солнце тянулось на нем к Земле четырнадцатью лучами, и каждый луч был рукой — маленькой ладошкой. Ладошки опускались к Земле, чтобы прикоснуться к ней. Пространство между ними перечеркивал иероглиф J. Он означал Жизнь. Встречала лучи жрица. Она была одета, но, будь и обнаженной, она не была бы красивей — так откровенно одежды не скрывали ничего в ее прекрасном теле. Чуть запрокинув голову, словно готовясь пить льющиеся прямо на нее лучи, женщина смотрела на Солнце. Во взгляде не было ни мольбы, ни подобострастия — одно наслаждение...
«Карлик» не показался и на другой день.
Еще с утра Люда приготовила все, чтобы фотографировать его, и теперь помогала Вале. Включали радиотелескоп. Его антенна, хорошо видная в окошко, послушно шевелилась, и тогда с самописца небыстро сползала лента, испещренная тонкими темными линиями. Это тоже были «фотографии» работы Солнца, только графические.
Земля, обласканная Солнцем, обязанная его теплу многим — и даже своей жизнью, — глядела на Солнце. И где бы и когда ни находилось оно, всегда на Земле были люди, которые смотрели на него пристально, даже с пристрастием. Едва лишь кто-то из наблюдателей замечал что-то подозрительное в жизни Солнца — и тут же — немедленно! — сообщение об этом шло в крупнейшие и удобно для постоянных наблюдений расположенные обсерватории: в Москву, в Вашингтон, в Токио... Новость мгновенно узнавали в Австралии, Чехословакии, Франции, Западной Германии. Сигнал геофизической тревоги облетал всех ученых, объединяя их, как бедствие на море объединяет моряков всех стран в одном желании: понять причины бедствия и, если возможно, спешно помочь... Едва лишь повышалась активность Солнца — и на солнечные станции всех долгот приходил сигнал тревоги: «Алерт!»
