— Что, в свою очередь, создает хорошую основу для практического приложения добытых знаний...
— Совершенно верно. Итак, количественная сторона... Механика, особенно на начальном этапе, может абстрагироваться от качественной стороны вещей и явлений, оперируя только количественными показателями, такими, как скорость, масса. В группе физико-химических наук так отвлечься от качественной стороны объектов уже нельзя, хотя она тут не заслоняет количественную. В геобиологических науках качественная сторона уже явно преобладает. Но и в пределах каждой отрасли знания существуют свои наиболее простые, элементарные формы изучаемого предмета, которые в силу своего неразвитого, зародышевого характера выступают, так сказать, р роли «клеточки» этого предмета. Если такая «клеточка» обнаружена, то уже можно ставить задачу— раскрыть, как из нее возникает сам предмет.
Именно так, по сути дела, ставится задача и во всем естествознании: для того чтобы объяснить и понять, а значит, исследовать объекты природы различной сложности и степени развития, надо отыскать то, что лежит в их основе. Тогда изучение этой основы двинет вперед всю науку, а та отрасль, которая эту основу изучает, должна на время стать лидером естествознания.
Механика стала лидером и потянула за собой весь фронт научных исследований (например, познание законов гидродинамики способствовало открытию кровообращения у высших животных). К началу XIX века механика выполнила свою функцию первого лидера естествознания. Теперь на ее плечах, развивая полученный от нее мощный толчок, рванулись вперед химия, физика, затем геология, биология. Лидерство становится уже групповым.
Выдвижение в XX веке на первый план физики микромира опять было вызвано совпадением обоих факторов развития науки — материального (практики) и идеального (внутренней логики развития самой науки). Рамки нашей беседы не позволяют мне подробно проанализировать всю их сложную совокупность, так что я дам лишь постановку вопроса. Электротехника, электроника.
«В химии... — писал Энгельс в конце прошлого века, — мы находим порядок, относительную устойчивость однажды достигнутых результатов и систематический, почти планомерный натиск на еще не завоеванные области, сравнимый с правильной осадой какой-нибудь крепости. В учении же об электричестве мы имеем перед собой хаотическую груду старых, ненадежных экспериментов... Какое-то неуверенное блуждание во мраке, не связанные друг с другом исследования и опыты отдельных ученых, атакующих неизвестную область вразброд, подобно орде кочевых наездников.... В области электричества еще только предстоит сделать открытие... дающее всей науке средоточие, а исследованию — прочную опору». Спустя пятнадцать лет после этого прогноза был открыт электрон, наука об электричестве получила новое средоточие, практика — ту технику, без которой был бы невозможен теперешний облик века. Но эта техника не могла бы возникнуть, если бы естественный ход науки не подвел ее к раскрытию свойств атома и элементарных частиц.
Срок лидерства механики можно считать примерно 200 лет. Срок последовавшего затем группового лидерства химии, физики и биологии оказался вдвое меньше, около 100 лет. Последующее лидерство в первой половине XX века микрофизики, которое двинуло вперед и саму физику, и химию, и биологию, и геологию, решительно все естественные науки, длилось примерно 50 лет. Сейчас снова наблюдается групповое лидерство, которое продолжается около четверти века. Получается, что каждый последующий период лидерства вдвое короче предыдущего.
— Наука движется с ускорением, это несомненно. Ваши расчеты, вероятно, дают возможность вычислить время появления нового очередного лидера?
— Пожалуй, да. И это должно произойти в ближайшие годы. Должно, а произойдет ли, покажет недалекое будущее.
— Какая же наука должна вырваться вперед?
— Многие считают, что это будет биология, точнее, молекулярная биология и связанные с ней отрасли.
— Да, об этом говорят ученые, в том числе физики. А почему это должно произойти?
— Проследим логику научного поиска. Сначала механика изучала простейшую сторону всякого макропроцесса, отвлекаясь от содержания действительных вещей и явлений мира. Затем микрофизика уже имела дело с более конкретным предметом, самым элементарным из известных нам пока, но неизмеримо более сложным, нежели предмет макромеханики. Если продолжить эту линию дальше, то, очевидно, следующей задачей должно стать выявление и изучение простейшего «элемента» у еще более сложного предмета природы — у живого тела.
Теперь о давлении потребностей. Загрязнение среды, ухудшившаяся экологическая обстановка остро требуют от биологии ответа на многие неясные пока вопросы. Далее было, есть и растет давление могучей потребности в сохранении человеческого здоровья. Здесь сейчас требуется такое же резкое и крутое изменение положения вещей, как это было в 40-х годах с атомной энергетикой, а в 50—60-х — с космонавтикой. Этого настойчиво требует жизнь, практика, решительная борьба за здоровье, самую жизнь человека. Добавим еще необходимость создания полноценной синтетической пищи. Многое, очень многое упирается сейчас в биологию (я выделил молекулярную биологию, но в условиях синтетической фазы развития науки любой одиночный лидер, в сущности, оказывается неотделимым сегодня от всей группы близких к нему дисциплин).
— Если формула ускорения познания верна, то лидерство группы биологических наук должно длиться лет двенадцать-тринадцать. Затем следующий укороченный этап, и появление нового лидера в последние годы XX века. Можно ли его предугадать?
— А вы попробуйте.
— Психология!
— Да, как будто так получается.
— Но ускорение не может длиться вечно; в конце концов лидеры должны будут сменять друг друга ежегодно.
— Тоже верно. Если мы ни в чем существенно не ошиблись, то в развитии науки должна возникнуть иная закономерность, чем та, которая господствовала в ней последние триста-четыреста лет. Речь будет идти в дальнейшем не о лидерстве той или иной науки, научной отрасли, а, по-видимому, о выдвижении вперед той или иной комплексной научной проблемы. Но конкретный прогноз будущего, тем более отдаленного, дело очень сложное, а потому он не может быть категоричным.
Записал Д. Александров
«На месте заброшенной Кодинской заимки...» Эти слова кочуют сегодня по всем докладам, так или иначе связанным со строительством следующей гидростанции Ангарского каскада — Богучанской. Ее сооружение позволит освоить богатства огромного таежного края.
На правом берегу реки вырастет еще один современный город. Кодинская заимка, а равно с ней и поселок изыскателей перестанут существовать — их зальет образовавшееся Богучанское море.
Чтобы доставить промышленные грузы на место строительства Богучанской ГЭС, в тайге изыскивается трасса дороги, конечными пунктами которой явятся створ будущей плотины и город Братск.
Наш корреспондент побывал на трассе строящейся автодороги.
На востоке светлело. Иссиняя темнота еще пряталась за морозной дымкой, когда первые лучи невидимого за сопками солнца окрасили блеклую гладь застывшей Ангары. Белые дымы поселка изыскателей вертикальными столбами врезались в небо, растекались над тайгой. Спокойствие и тишину утра нарушали холостые обороты двигателей, урчащих поблизости от конторы экспедиции, лай собак да приглушенный говор людей, взбиравшихся по приваренному к кузову машины трапу.
Приборы, рюкзаки, широкие охотничьи лыжи. Пар валит от молчаливых лиц. Народу битком, места в машине не хватает, а кто-то просит устроить еще два ящика для буровых проб... Наконец все расселись. Последней в кузове появляется собака, мечущаяся, видимо, в поисках хозяина. Везде торчат острые концы лыж, инструментов, и она, осторожно пробираясь между ними, наконец всовывает морду между коленей одного из изыскателей. Он треплет собаку за рыжие уши, мельком оглядывает товарищей... Человек бородат, кряжист, молод, спокоен. Из его рюкзака торчит ствол разобранного ружья, одет он странно, как горновой у мартена: толстый войлочный костюм, широкие штаны напущены на подшитые валенки.
В кузове под потолком протянулся вдоль стен витой медный провод-антенна, в углу на гвозде — динамик, слушаем «Маяк». Самое время рассвета.
Трогаемся. Трясет неимоверно. Зимник хоть и называется дорогой, но до дороги ему далеко, просто это широкая тропа, пробитая бульдозером по самому глухому бездорожью.
Тайга стоит в голубом сумраке, сплошь облепленная снегом. В переднее стекло кабины, в котором протаяно окошечко, то и дело подновляемое чьим-либо дыханием, видно, как от рассветного ветерка подрагивают вершины и с них, взрываясь искристым облаков, сыплется снежная пыль. Иногда это облако попадает в лучи солнца, и тогда кажется, что где-то далеко впереди, на хребте, разгорается костер...
