Сам Эйрес уверен, что созданный им аппарат сделает человека вполне земноводным существом. Однако не все ученые разделяют его оптимизм. Но сам принцип вряд ли уже вызывает сомнения. Совсем недавно японцы сообщили о таком усовершенствовании жабр, которое позволяет пользоваться ими уже на значительных глубинах.
Водное дыхание... Искусственное изменение организма... Жабры для человека... Пока еще нельзя сказать наверняка, какое из этих средств позволит человеку стать подводным жителем. Однако нет сомнений в том, что люди смогут жить и плодотворно работать на любых глубинах. И тогда не робким восхищенным гостем, а подлинным хозяином, во всеоружии науки и техники, придет человек в Мировой океан. «Это неверно, — пишет академик Л. М. Бреховских, — что человек — существо сухопутное. Жить на планете, которая на три четверти покрыта водой, и оставаться сухопутным существом — это не удел для человека...»
Понятно, речь не идет о том, что человек должен поселиться на дне океана навечно. Даже энтузиаст идеи «гомо акватикуса» Жак-Ив Кусто в предвидении грядущих подводных городов заметил: «Нам неплохо и под солнцем». Добавим: человек вообще неотделим от солнца. Ему постоянно нужен его свет, тепло, привольный ветер, запах цветов, шелест листьев. Став земноводным, человек неизбежно будет возвращаться из глубин на землю, в свою родную стихию. Иначе он не сможет остаться человеком. И если дело стало за определениями, то человек грядущего не будет ни «человеком сухопутным», ни «человеком подводным»: он будет «человеком универсальным». Таким, который сможет жить и на суше, и в глубинах моря, и в далях космоса.
Изотиборис Литинецкис
Слова, стоящие в заглавии, можно — хотя и с трудом — перевести буквально с английского: «Ты-я один-парень народ!» Но с английского переводить их не следует, язык, на котором они произнесены, называется пиджин-инглиш, и на нем они значат: «Мы один народ!» Язык этот официальный государственный язык родившегося 1 декабря 1973 года государства Папуа — Новая Гвинея (1 О языке пиджин-инглиш смотрите статью «По Меланезии без переводчика» («Вокруг света», № 2, 1972).— Прим. ред.). Бывшая подопечная территория Австралии получила независимость. Австралия, правда, сохранила на ближайшие несколько лет контроль над обороной и иностранной политикой нового государства. Однако первый шаг к полной независимости сделан. А независимость, как известно, несет с собой не только радостное ощущение свободы, но и тяжелое бремя ответственности за разрешение сложных и неотложных проблем.
Сначала предполагалось провести среди населения референдум. Но премьер-министр Майкл Сомаре решительно выступил против: «Слишком много народу не поняло бы даже, о чем идет речь».
Кто-то из знатоков Новой Гвинеи сказал, что остров этот — рай для этнографов, но ад для любого правительства. Проблемы начались еще до декабря. Еще не был поднят на стадионе в столичном городе Порт-Морсби флаг нового государства, а четвертая часть белых жителей острова уехала в Австралию: врачи, картографы, инженеры. Кем заменить их?
Многие из живущих на острове австралийцев убеждены, что польется кровь, что начнется резня между племенами. У острова — второго после Гренландии по величине острова в мире — своеобразная история. В свое время западную часть Новой Гвинеи заняли голландцы. Ныне это индонезийская провинция Западный Ириан. В конце прошлого века немцы захватили юго-восточную часть. Остаток — колония Папуа — достался англичанам.
Когда началась первая мировая война, Австралия отобрала у немцев их владения. Австралии же передала свою часть британская администрация (обе части были объединены лишь после второй мировой войны).
В 1942 году на острове высадились японцы. В 1944 году австралийцы и американцы выбили японцев с острова.
Но все это было лучше известно в Европе, чем в глубине острова, уже в двух-трех днях пути от моря. Прибрежные папуасы, естественно, были вовлечены в водоворот событий; на побережье возникли поселки и города, и если кому из папуасов удалось получить образование, это были жители приморской части. Из них же вербовали полицейских, они служили в патрулях, год за годом все глубже проникавших внутрь страны. Полицейские, возглавляемые «киапом» — белым офицером, переписывали население, наносили местность на карту и назначали в каждой обследованной деревне «тултула» и «лулуая» — вождя и его помощника. Каждый из них получал фуражку и пояс с большой пряжкой. Слабо представляя, чего же от них хотят, они и окружающие тем не менее ясно понимали, что отныне стали важными людьми.
В остальном же жизнь горцев почти не изменилась, разве что отныне нельзя было воевать с соседними деревнями, особенно если поблизости располагался полицейский пост.
Среди всех проблем — больших и малых, с которыми столкнулось юное государство, самые трудные связаны с племенами, что живут в горах, где долина от долины отделена тысячелетней враждой.
Стадия «Кибелонглок»
Самолет из столицы — Порт-Морсби в Гороку летает раз в неделю. В новогвинейских условиях это вполне заслуженно называется «постоянной связью». И Горока, которая в других местах была бы малозаметной деревушкой, куда сходятся для торговли люди из разных племен, здесь считается крупным центром, достойным нанесения на карту.
Самолет резко идет вверх, делает круг над болотистым побережьем и набирает высоту. Внизу бесконечно тянется зеленый ковер джунглей. Сверкнет и исчезнет в зелени узкая река, — только так и заметишь ее под крышей сросшихся крон деревьев. Заросли покрывают обширную территорию племени куку-куку, мало кому известный мир, где идет неустанная война, где говорят на непонятном языке, непохожем на языки соседей. На лицах пассажиров-папуасов написан ужас. Боятся они не полета — не будь самолетов, вряд ли они попали бы в столицу, на побережье,— к полетам здесь привыкли. Нет, причина ужаса в другом: именно отсюда, из земли куку-куку, издавна приходили самые страшные враги. Ведь на Новой Гвинее детей отродясь пугали племенем куку-куку, и эта угроза была куда действеннее, чем все буки, черти и домовые для детей в далекой Европе. Целые племена бежали в страхе перед куку-куку, и до сих пор необитаемыми остаются территории величиной с две-три Дании. Высоко над туманом и облаками внезапно появляются светло-серые горы, и солнечный свет отражается от «их с удвоенной яркостью. По фюзеляжу хлещут тяжелые капли дождя. Барабанит по иллюминаторам град. Пассажиры-папуасы, всю одежду которых составляют лишь шорты, дрожат от холода. Самолет проваливается в воздушные ямы, моторы надсадно воют.
Вдруг тучи исчезают, и какое-то время самолет летит над залитой солнцем долиной, где виднеются несколько разбросанных у подножия гор хижин — единственное свидетельство присутствия человека. И снова тучи и дождь. А через четверть часа — опять долина. И опять горы. С самолета становится понятным, почему разные племена в этих краях могут жить рядом тысячи лет — и не знать ничего о существовании соседей. Австралийские географы придумали для этих мест выразительное название: «Broken-Bottle land» — «Страна битых бутылок».
Представьте себе бутылку с отбитым горлом. Дно ее осталось целым, и его окружают отвесные стенки с острыми краями — именно так выглядят с самолета бесчисленные долины.
Взлетно-посадочные полосы, шириной метров в двадцать, размещаются на наиболее пологих склонах гор. Некоторые из них столь коротки, что пилот стартует прямо встречь отвесной стене, успевая взять штурвал на себя в самый последний момент.
Горока потому и стала столь значительным центром, что в ней нашлось место для приличного аэродрома. Самолеты доставляют сюда продукты цивилизации с побережья: ткани, лопаты, ножи, соль. Отсюда их развозят машины — покуда дороги хватает — до деревень Каинанта и Окапа, а оттуда разносят по долинам.
И чем дальше уходят товары от побережья, тем сильнее меняются их цены, а также и деньги, которыми за них платят.
На побережье — австралийские доллары. Впрочем, там принимают и деньги из раковин. Чуть дальше уже в ходу только раковины и металлические монеты; бумажный доллар теряет всякую ценность. Когда несколько племен у подножия горы Хаген продали часть своей земли австралийской администрации, деньги им были доставлены на самолете в тридцати четырех гигантских мешках, туго набитых новенькими монетами достоинством в один цент.
А дальше — в районе Гороки — действует совершенно иная валютная система: «кибелонглок». Здешние люди не принимают уже ни монет, ни ракушек (они используют их только в качестве украшений, то есть в качестве товара как такового, а не всеобщего эквивалента стоимости). Для расплаты с носильщиками употребляются спички из расчета шесть коробков — десять центов. А тридцать центов (и, таким образом, восемнадцать коробков спичек) — это «кибелонглок». «Ки» — от английского слова «ключ», «лок» — «замок», а вместе «ключ-и-замок». Это действительно замочек, вроде тех, что вешают на почтовые ящики. У папуасов невесть когда завезенные замочки, совершенно ненужные в бамбуковых хижинах, превратились в символ богатства. Ключи женщины носят на шнурке на шее, а замки, соединенные в цепь, прячут дома. Чем цепь длиннее, тем человек богаче. Замки превратились в такие же символы социального статуса, как в Европе и Америке норковые шубы и автомобили последних марок.
