этот понедельник.
В тишине гостиной вдруг резко зазвонил телефон, заставив собеседников подскочить на месте от неожиданности. Хозяйка подняла трубку. Голос на другом конце был слышен совершенно отчетливо, и Танкред мгновенно спрыгнул с дивана на пол с тихим возгласом:
— Это папа! О, нет, я забыл ему позвонить.
Мисс Инглдью пришлось держать трубку подальше от уха. Голос Торссона старшего гремел в комнате такими мощными раскатами грома, что ручки и бумаги разлетелись с ее стола во все стороны.
Патон забрал у Джулии трубку и крикнул в нее:
— Успокойся, Торссон! Танкред здесь, с ним все в порядке. Он в полной безопасности, но будет лучше, если он переночует в Книжном магазине. У нас многое произошло. Мы поговорим об этом позже.
Ответ Господина Торссона был громким, но рассудительным. Ему даже удалось взять свой голос под контроль. Танкред подошел к телефону и сказал отцу, что утром будет дома. Он положил трубку на рычаг и только сейчас ощутил огромную усталость после всего произошедшего.
— Я Вас не сильно побеспокою, если останусь здесь на ночь? — спросил он Мисс Инглдью, бросив взгляд в сторону Эммы.
— Ты будешь спать на диване, чувствуй себя, как дома, — с улыбкой ответила женщина.
Патон пожелал всем спокойной ночи и вышел наружу, подождав, пока Джулия закроет за ним дверь на ключ и задвинет засовы. Убедившись, что за ее домом никто не следит, он отправился в путь.
Выйдя на Соборную площадь, Мистер Юбим услышал негромкий звук разговора, голоса становились все громче и отчетливее по мере того, как он приближался к повороту на улицу Пимини. К нему навстечу шла группа весьма странно одетых людей, в длинных меховых и кожаных пальто и остроконечных шляпах с широкими полями. Такие шляпы с загнутой назад тульей обычно носили темные ведьмы. Один из идущих и вовсе был в белом ночном колпаке и в таком же балахоне.
Патон быстро отошел на несколько шагов назад и спрятался в тени за узким крыльцом. Он видел, как не похожие на других горожан люди свернули на улицу Пимини. Их было не меньше дюжины.
Когда они миновали несколько домов и стали удаляться в глубину квартала, Патон почувствовал себя более уверенно и тихонько вышел из своего укрытия. Но как только он пошевелился, самая маленькая женщина из группы вдруг резко остановилась, повернулась к Патону и уставилась на него глазами, горящими в темноте как у кошки; ее сморщенное высохшее лицо в свете уличного фонаря казалось мумифицированным, а волосы — кроваво-красными. Патон с трудом отвел взгляд от страшной старухи и поспешил покинуть это место.
Уже не в первый раз он пожалел о том, что Джулия Инглдью живет так близко от улицы Пимини, «на пороге другого мира».
Патон быстро шагал вперед, избегая, по возможности, уличных фонарей. Соленый запах океана напомнил ему о том, что Лорд Гримвальд снова в городе, несомненно, по приглашению старика Иезекииля. И еще он подумал о Лайелле Боне, затерявшемся где-то на морском просторе.
Когда он шел по улице Филберта, мимо него пронесся черный автомобиль и остановился у дома номер девять. Из машины вышла Гризельда Бон и поднялась по ступенькам к двери.
— Бьюсь об заклад, что моя милая сестрица по уши замешана во всех этих интригах, — усмехнулся Мистер Юбим и пошел вслед за ней.
Габриэль Муар кое-что разузнал. Он хотел рассказать об этом Чарли, но пока не представлялось возможности. Теперь они жили в разных комнатах и учились в разных аудиториях. В кафетерии и на улице было слишком людно. Оставалось застать его на пути в музыкальный класс.
Габриэль решил подождать Чарли в Портретной галерее, надеясь перехватить друга, когда тот будет проходить мимо. Он намеревался стоять в конце коридора, но оказался в самом начале, и от нечего делать стал изучать висящие на стене портреты. Габриэль проходил мимо них каждый день, но никогда по-настоящему не всматривался в лица. В основном это были суровые мужчины и женщины, хотя иногда среди них встречались и улыбающиеся лица. Если вы достаточно хорошо знали историю, то по их одежде можно было определить, в каком веке они жили. Габриэлю говорили, что каждый из них является потомком Алого короля. Был здесь и некий Сильвио Муар в черном бархатном костюме и белом напудренном парике с завитыми локонами. Скорее всего, предок Габриэля, хотя явного сходства не наблюдалось.
Когда Габриэль надевал чужую одежду, он сразу узнавал, что за человек носил ее раньше. Благодаря своему дару он мог увидеть его образ, узнать поступки и даже услышать голос. Но портреты ничего не могли ему сказать.
— Если бы я был Чарли, то смог бы войти в картину и поговорить с тобой, — шепнул Габриэль Сильвио Муару, — а ты мог бы мне ответить.
Но Сильвио продолжал равнодушно и безразлично смотреть на своего потомка с тем же терпеливым и безропотным выражением лица, с каким он позировал художнику двести лет назад.
Габриэль побрел дальше по галерее. Он миновал мужчин в строгих черных костюмах, парадных мундирах и жилетах, расшитых золотыми галунами; прошел мимо женщин, чьи шеи были увешаны жемчугами и бриллиантами, пышные волосы украшали цветы, а плечи укрывали дорогие меха и бархат.
Внезапно его внимание привлек нарядный портрет гвардейского офицера, написанный в полный рост. Взгляд Габриэля остановился на мече, прикрепленном к поясному ремню мужчины. Его длинные пальцы, обтянутые тонкой лайковой перчаткой с любовью обнимали изящную золотую рукоять. Когда Гэбриэль рассматривал замысловатые изгибы гарды, они неожиданно сверкнули, как будто на них упал солнечный луч. Потом мальчик перевел взгляд на круглый, широкий, кружевной воротник, плотно охватывающий шею. На бледном, чуть вытянутом лице аристократа, обрамленном черными кудрями длиной до плеч, выделялись большие темные глаза и нависшие над ними дугообразные брови. Подбородок завершала небольшая остроконечная бородка, а кончики тонких черных усов загибались вверх, как напомаженные. Впечатление портила только злая, неприятная ухмылка, застывшая на полных губах.
На первый взгляд портрет выглядел вполне обычным и ничем не отличался от остальных парадных портретов своего времени, но что-то с ним было не так.
Габриэль отступил на шаг назад, чтобы лучше видеть, и только сейчас заметил, что
