муж» должен быть скромен, приходит в Японию из Китая. Упоминания о «скромном, но великом военачальнике» часто встречаются в трудах великого китайского стратега Сунь-цзы, широко распространённых в самурайской среде уже с VIII века. Идеал «образцового» бойца, в котором гармонично сочетаются «военное» и «гражданское» начала, пришёл из китайской традиции. Япония же просто скопировала понятия «скромности» и «благородства» в отношении своих буси, но в реальности не смогла привить их, внедрить в сознание и повседневное поведение самураев. Возможно, именно по этой причине – из-за попытки имитировать культурную и воинскую традицию Китая – и наметился столь заметный разрыв между писаным и явленным, задуманным и реализованным в воинской среде Японии.
И хотя в представлениях европейцев самурай является высококультурным интеллектуалом и утончённым эстетом, вплоть до XVII века все увлечения изящными искусствами именовались с воинской прямолинейностью «глупейшими и никчёмными занятиями».
Немалую роль в «окультуривании» самураев сыграл дзен-буддизм. Нередко и сегодня самурайский дух ассоциируется с философией дзен-буддизма, хотя в реальности всё обстояло намного сложнее.
Дзен-буддизм привлекал самураев никак не своей философской глубиной или изяществом теоретических построений. Большинство воинов вряд ли могли оценить всю многогранность учения об интуитивном знании. Но дзен-буддизм в сознании буси ассоциировался с Китаем и его воинской традицией, а последнее особенно привлекало их. Японская воинская элита рано стала увлекаться не столько учением китайской школы чань, сколько её внешними проявлениями и атрибутами. Так, в самурайскую жизнь пришла приверженность к живописи, в частности к монохромным пейзажам, и к изящной поэзии. В воинской среде начинают высоко ценить буддийские тексты, хотя здесь вряд ли их до конца понимали. Самураев интересовала не столько суть дзен-буддизма, сколько его связь с воинской традицией.
Первые дзенские школы Риндзай и Сото появились в Японии в XII–XIII веках и стали быстро распространяться в основном при содействии самураев Камакуры. Многие влиятельные самураи из знаменитого рода Ходзё выделяют немалые средства на строительство дзен-буддийских храмов и даже финансируют создание специальных учебных заведений для монахов, где вели занятия миссионеры из Китая. Вслед за своими господами, которые оказали столь активную поддержку дзен-буддизму, рядовые самураи тоже принялись за изучение основ дзенской теории и многочисленных «дзенских искусств».
Так постепенно культурное начало входит в спартанскую жизнь самураев с её бесхитростными, а порой и жестокими нравами. Утончённый архитектурный стиль сёин, конфуцианские тексты, китайская поэзия и литература становятся непременными чертами новой культуры даймё. А позже, также из Китая, приходят чайная церемония и искусство разбивки «сухих садов» из камней. В хронике «Адзуми Кагами» упоминается о неких «встречах за чаем» (тя ёриай), проходивших в доме Ходзё и его подданных, где стало принято обмениваться короткими стихотворениями. Там же говорится о некоем поэтическом собрании, куда явились семьдесят высокопоставленных самураев и сложили тысячу стихотворений, каждое из которых было связано с предыдущим (рэнга) [12]. Практически все эти новшества были принесены на Японские острова монахами из Китая.
«Святой меча» – Миямото Мусаси
Этого человека наверняка знает каждый, кто соприкасался с боевыми искусствами. О нём слагались легенды, его образ вдохновлял многих писателей и поэтов, ему посвящали стихи и живописные свитки. Это воплощённый Герой, живой символ Воина. Самурай, не проигравший в жизни ни одного поединка, никогда не изменивший своему слову. Речь идёт о великом мастере Миямото Мусаси (1584–1645).
Многие поступки Мусаси, кажется, прямо противоречат всем законам Бусидо и самурайской морали. Он считался «великим и благородным Воином» – и нападал из засады, как правило, избегая открытого поединка. Он стал идеалом для тысяч самураев средневековья – и советовал «лучше ударить в спину и убить противника сразу, чем подходить к нему с лица и долго фехтовать». Он выступал как живое воплощение строгости и дисциплины Бусидо – и часто ходил грязным, был неравнодушен к спиртному, выходя на поединки с глубокого похмелья.
Мусаси родился в деревне Миямото, что в провинции Миасака, откуда и получил своё фамильное имя. В средневековых хрониках Мусаси фигурирует под своим полным именем Мусаси-но-ками Фудзивара-но-Гэнсин. Обратим внимание на элемент «но-ками». Это слово означает «дух», «чудесный», «одухотворённый». Фактически «но-ками» было почётным званием, которое присваивал сёгун наиболее отличившимся членам самурайского сословия, например искусным оружейным мастерам, художникам, воинам. Искусство такого человека «не от мира сего», оно связано с деяниями духов, а, следовательно, всё, что делает такой «но-ками», есть живое воплощение истины.
Миямото Мусаси принадлежал к одному из самых древних и могущественных кланов – Фудзивара. Правда, не по прямой линии рода, а поэтому не имел ни особых богатств, ни земельных наделов. Все его предки служили лишь наёмными воинами у богатых даймё, и хотя они были на хорошем счету, ко времени рождения будущего «кудесника меча» род оказался практически полностью разорён. Хотя Миямото Мусаси нередко любил упомянуть свою связь с кланом Фудзивара, всё же его прямые предки происходили из мощного клана Харими на южном японском острове Кюсю. Они были профессиональными воинами. Его дед Хирада Сёкан служил в гвардии богатого даймё из провинции Ига Синмэн Ига-но-ками Судэсигэ и так понравился своему господину, что тот выдал за него свою дочь. Первые уроки боевого искусства Мусаси брал у своего отца, блестящего воина Мунисая, прославившегося мастерством в искусстве владения мечом и железной дубиной. Мунисай в отличие от своего отца уже превратился в ронина – самурая, потерявшего своего господина. Сначала он служил наёмником в армиях богатых даймё, а затем его стали даже приглашать в качестве инструктора, в том числе и в ставку сёгуна Асикаги. Но что-то произошло потом с бесстрашным Мунисаем: одни говорили, что он был убит, другие утверждали, что он просто покинул свою семью и стал бродячим воином. Так или иначе, юный Миямото остался сначала на руках своей матери, а после её скорой смерти стал жить со своим дядей по материнской линии – степенным буддийским монахом.
«С самого начала жизни моё сердце прикипело к Пути боя. Тринадцати лет от роду я вступил в свою первую схватку и побил некоего Ариму Кихэя, последователя школы воинских искусств Синто-рю, что была при синтоистском храме. Когда мне исполнилось шестнадцать лет, я победил ещё одного способного бойца – Тадасиму Акияма. В возрасте двадцати одного года я отправился в столицу и сражался там с различными мастерами клинка, ни разу не потерпев поражения» [5]. Так Миямото Мусаси сам описал своё вступление на воинский путь. Вся его последующая жизнь проходила в постоянных схватках, в которых Мусаси проявлял беспримерную хитрость и жестокость.
Мусаси стал странствующим воином, ронином, который, однако, не очень стремился найти себе
