Большой урон поголовью лаосских слонов наносили банды контрабандистов. Они подбивали жителей Боловен отлавливать молодняк. Это неминуемо сопровождалось убийством матерей — иначе самка малыша не отдаст. До провозглашения ЛНДР в Чампассаке перевозом «зоологической контрабанды» занимались летчики королевских ВВС. За молодого слона они получали в Бангкоке долларов пятьсот. В Европе или США товар стоил уже более десяти тысяч.
И хотя у лаосских слонов довольно высокая рождаемость, только один слоненок из двух доживает до взрослого возраста — девяти-двенадцати лет. В неволе слоны не размножаются.
Рацион нашего Задавалы состоял из колоссальной массы зеленых ветвей, кустов, травы, литров ста воды и всего остального, что ему удавалось стащить на привалах с нашего стола. Задавалой его звали за крутой норов. Он никогда не просил. На первой же остановке он — под хохот лаосцев — перехватил хоботом мою грудь, пересадил подальше от походной закуски и, пока я возвращался, всосал в хобот мою еду, а затем выдул ее в огромную пасть, ехидно, как мне показалось, усмехаясь нижней губой. У меня имелся опыт взаимоотношений с этими животными по Южному Вьетнаму. Я не стал негодовать. Пхотилак дал мне палку сахарного тростника, и я протянул его Задавале. Когда слон зацепил лакомый кусок хоботом, я потянул тростник на себя. Силы были, конечно, далеко не равны, но слон деликатничал — он извинялся... Я отпустил.
Погонщики обычно легко и, как кажется, естественно находят общий язык с питомцами. Движения хоботом — целая азбука, которую, как говорят, легко читает опытный человек. Разнообразные пыхтения, мычания, ворчания, трубные звуки, дружеское похлопывание по плечу, дерганье ушами, обдавание из хобота водой и пылью могут выражать предупреждение, извинение, призыв к осмотрительности, желание познакомиться и даже пошалить. Горцы по праздникам подносят слонам ведрышко-другое. Захмелевший гигант, которому в пойло подмешали рисовый самогон, обычно смирно спит посреди деревни, прислонившись к дереву. Но, говорят, бывают и буяны...
Годы борьбы
Места, по которым мы передвигались, издревле считались неспокойными. Плато Боловен населено более чем пятьюдесятью племенами, которых в Лаосе называют кха, или лаотенгами. Многие века главные торговые пути и армии, ходившие в походы, обтекали плато. Этот край сохранился в своей первозданности. Неистовая воля к самостоятельности и независимости его людей, стремление поддерживать дружбу с соседями только в том случае, если соседи честны и не жадны до чужого — будь то земля, ее плоды, охотничьи угодья, добро и женщины,— заставляли искателей легкой наживы и быстрой добычи держаться подальше от плато Боловен.
В 1915 году, привлеченные плодородием горного краснозема, на Боловене появляются первые колонизаторы. Попытка пришельцев за горсть побрякушек купить свободу лаотенгов провалилась. Началась вооруженная борьба. Только в 1936 году повстанцы согласились на переговоры. Во время встречи офицер колониальных стрелков, спрятав пистолет в лежащий на коленях шлем, выстрелил в вождя горцев Онг Коммадана. С тех пор край не знал мира. Сопротивление временно возглавил брат погибшего, а затем, как того хотел народ, 17-летний сын — Ситтхон Коммадан. Впоследствии он стал заместителем председателя Патриотического фронта Лаоса — «красного принца» Суфанувонга, будущего — с 1975 года — президента Лаоса.
Ситтхон родился в деревушке Тхонквай, неподалеку от столицы плато Боловен города Паксонга. Тяжело раненного в сражении, колонизаторы захватили его в плен и до достижения совершеннолетия держали в тюрьме. В 1940 году приговорили к двадцати годам каторги. С каторги на севере Лаоса — в провинции Фонгсали — Ситтхон бежит. Понимая, что борьба за свободу родного края может увенчаться победой только при поддержке всего лаосского народа, он вступает в движение «Свободный Лаос», с оружием в руках сражается во главе отрядов лаотенгов в составе освободительной армии. Вскоре его назначают командующим вооруженными силами патриотов юга Лаоса. До декабря 1975 года он не выпускал оружия из рук. Ситтхон Коммадан скончался во вьентьянском госпитале утром 1 мая 1977 года после продолжительной болезни. Врачи поставили неумолимый диагноз: рак и туберкулез легких как следствие перенесенной в молодости каторги...
Шорохи в ночи
...С Задавалы я слез, ухватившись за его ухо и неловко цепляясь о шершавую слоновью кожу рубашкой, выдиравшейся из-под пояса брюк. Круглая травянистая площадка была изрезана тропинками так, что напоминала колесо со спицами. Со всех сторон стояли крытые соломой хижины на невысоких сваях. Появились жители — мужчины в узких набедренных повязках и женщины в юбках с поперечными полосами. Лица их были удивительны. Прямые густые волосы, высокие скулы, почти темно-красная кожа заставляли думать, будто мы находимся у индейцев Южной Америки, а не в Индокитае.
Я не успел еще и прийти в себя, как старейшины — морщинистые старики в тюрбанах — подняли плетенку с огромным кувшином напитка из перебродившего риса. Обычай священен в горах, и я пил по очереди вместе со всеми, чувствуя, как меня мутит после долгой болтанки на Задавале, жары, пыли и обилия впечатлений.
Кха на Боловен, пожалуй, жили так тяжело, как ни один народ в Индокитае. Из двадцати, а то и более детей, которых рожала женщина, выживало не более двух-трех: резкие перепады температуры дня и ночи, болезни, с самого раннего возраста — непосильный труд. Мне рассказывали, что детей иногда не отрывали от груди до двух-трех лет, а потом без всякого перехода начинали кормить вяленой и перченой буйволятиной, кукурузой и кореньями. Чтобы утихомирить ребенка, который заходился в крике, ему давали «глотнуть дымка» из отцовской или материнской трубки...
...Со слонов сгружали медикаменты, которые должен был получить и раздать работающий среди кха — один на десяток деревень — лаосец из долины, фельдшер, он же, как я понял, народный полицейский, он же и председатель местного комитета. Самим людям деревни еще трудно понять, чего от них хотят, когда говорят о выборах: у них же есть старейшины! С этим приходится считаться. Достаточно пока и того, что Камку Булому — так зовут фельдшера,— после того как он вылечил от дизентерии нескольких детей, верят больше, чем силе жертвоприношений.
Мои лаосские спутники привычно занимались своим делом: сгружали продукты, книги, две канистры с горючим, киноустановку со стареньким движком.
Ночь пришла стремительно. Согласно обычаю главный гость, а им по подсказке Пхотилака объявили меня, должен ночевать в хижине старейшины. Я поднимался в нее по лестнице — отполированной до блеска доске с прибитыми в полуметре друг от друга деревянными перекладинами. Заметно похолодало, и я удивился, когда дочь хозяина, девочка лет четырнадцати, тщательно оборудовала над моим тюфяком противомоскитную сетку. Тропический гнус в такой холод? Оказалось, хуже: мохнатые пауки с белым брюшком, размером с грецкий орех, метнулись по сетке от света фонаря, когда в хижину забрался и Пхо Пхотилак, закончивший свои заботы.
Было слышно, как слоны, припутанные стальными цепями к деревьям поблизости, шумно дышат в тишине ночи.
— Подоткнитесь поплотнее,— посоветовал ветеринар.— Эти мохнатые твари ядовиты...
Он провел лучом фонаря по настилу, на котором мы лежали, выхватил из темноты тощую кошку тигриной масти. Она жалась, осторожно пятясь перед проползавшим рядом с ней пауком.
— Боловен,— говорил Пхотилак,— самое гиблое место по смертности от малярии и тифа. Десять процентов детей все еще умирают, не дожив до года. Туберкулезом тут болела раньше половина людей. По самым скромным подсчетам, из девяти тысяч прокаженных, имеющихся в стране, большая часть приходится на южные районы.
— Почему здесь не пытались погасить источники эпидемий и ликвидировать их причины? В конце концов и против ядовитых пауков можно найти средство...
— Вы правы... Но в канун революции в Лаосе на каждые шесть-десять тысяч лаосцев приходился один врач. При этом все врачи работали в городах. Деревня оставалась во власти знахарей и суеверий — даже в долинах. О горах и говорить нечего. Известно, что в 1975 году дипломы медиков получили только девять лаосцев, из которых четверо остались практиковать за границей... Так что тот фельдшер, который появился среди кха,— это просто прыжок в новую эпоху.
Спал я плохо. Холод пробирался под отсыревшее одеяло. За стеной тяжело вздыхали слоны. Потом под утро вдруг завыла собака, вызвав дикий ответный вой еще двух десятков других.
Кибальчиш против Бун Ума
На следующий день Пхотилак и Булом показывали кино на растянутом пластиковом экране, по которому в изобилии ползали ящерицы, охотившиеся на привлеченных светом насекомых. Человек триста зрителей, заполнившие до отказа площадь деревни, сгрудившиеся между хижинами, сидящие на крышах и даже на наших слонах, в напряженном молчании следили за мультфильмом о Мальчише-Кибальчише и вникали в комментарий Булома. Буржуин в его переводе получался американцем, а предатель Плохиш назывался князем Бун Умом, наместником Чампассакским, некогда правившим на плато Боловен... После сеанса деревенский шаман-мжао выспрашивал у Пхотилака: почему у главного героя картины, если она действительно рассказывает о далекой и дружественной России, не было таких же усов, как у меня? Выходило также, что я мог бы появиться в деревне не так буднично — на привычном слоне, а на мощном и красивом коне, которого показывали на экране...
