— Я вас внимательно слушаю.
Как чиновник превратился в священнослужителя
— О Боже, мама, зачем ты ешь эту гадость!.. — он одним прыжком преодолел прихожую, коридор и зал. Ворвавшись на кухню, Дмитрий выдернул миску с клубникой из маминых рук и высыпал ягоду в мусорное ведро. — Больше никогда ничего не собирай, ясно?
— О, Димочка… — матушка растрогалась и внезапно разрыдалась, как маленькая девочка.
Дима присел рядом и обнял пожилую женщину за плечи.
— Ну, чего ты? Не плачь. Слезами делу не поможешь.
— Я просто переживаю.
— Из-за чего?
— Из-за эвакуации этой! Старики, поди, на улицах жить останутся. Никогда такого не было, а сейчас… о-ох-ох… пропади она пропадом, это чертова Перестройка…
— Перестройка тут ни причем. Это просто авария мирового масштаба. Никто не хочет заболеть онкологией и уйти раньше положенного срока.
Дмитрий вытащил пачку сигарет из кармана и, вытащив одну, прикурил заранее зажженной спичкой.
— Я как-то прогуливалась по райцентру, захотела занять очередь в магазин за колбасой и наткнулась на газетный киоск. Думаю, дай-ка я ее куплю и прочитаю, узнаю, что там у нас сейчас творится. И на первой же странице объявление: ищем родителей девочки, такого-то и такого-то возраста, большие синие глаза, длинные и черные как смоль волосы. Девочка якобы была найдена, когда людей из Чернобыля эвакуировали. Видимо, родители о ней забыли, ну, и не стали возвращаться. Хотя я вот их совершенно не понимаю, родителей этих. Значится, оставили девчонку посреди радиации, а сами ноги сделали. Это же перечит всем законам природы! Мать должна защищать свое дитя, а иначе какая она тогда мать, если бросает своего ребенка направо и налево?
— Понимаешь, мамуль, — Дмитрий стоял у окна и всматривался в проезжающих мимо автомобили. Асфальт почернел после проливного ночного дождя, — это очень сложная и необычная история. Про эту девочку мы узнали спустя пару недель после аварии. Свидетелей нет, ее никто не знает. И мы тоже без понятия, каким таким способом ей удалось пробраться на территорию станции и не умереть в ближайшие сутки от сильного облучения.
А потом я случайно подслушал разговор Легасова со своим лучшим другом, Боровым. Он физик-ядерщик. Легасов больше по химической части, но на станции он был не просто так… по крайней мере мне так показалось. Он постоянно куда-то уходил, надолго пропадал, а затем снова возвращался и делал дальше свою работу, будто бы ничего не произошло. Саму девочку я видел, она просто его копия. И, в общем-то, мои самые страшные подозрения сбылись. Легасов отец этой девочки. Он рассказывал об этом Боровому, хотя тот наверняка не поверил рассказам своего лучшего друга. Я поговорил с Щербиной, мы подняли весь архив, и… ничего. Совсем ничего. Она как будто с какой-то планеты. Мы с Борисом договорились: он сделает мне небольшое одолжение, поговорит с ребятами из КГБ, и те выдадут ему нужную информацию. Но у нас снова ничего не случилось, жизнь вмешалась. Щербина подал в отставку, переехал в другое место, а через год мне пришла телеграмма, что Бориса Евдокимовича больше.
И самое смешное, что никто не установил причину его смерти.
Борис же оставил записку, на тот случай, если произойдет нечто схожее с Чернобылем. Знаешь, я даже подумывал, что ему удалось найти настоящих виновников трагедии. Я был в Генпрокуратуре, где все и выяснилось: в тюрьмах сидят невиновные люди. Я даже прочту тебе вслух то, что нам на прощание Щербина написал.
— достает из кармана пиджака смятый лист бумаги —
“Мы провели достаточно мероприятий по ликвидации последствий аварии. Остается лишь законсервировать разрушенный энергоблок, и все, дело в шляпе. На самом деле нет, битва еще только начинается. Когда нас позвали на суд, что проходил в городе Чернобыль, Валерий Алексеевич, мой коллега и самый близкий друг, поведал одну ужасную историю. Его дочь, Алина, провела в реакторе РБМК больше двух лет, и на момент аварии ее вынесло пожаром на поверхность. Но с девочкой во время взрыва что-то случилось, у нее пропал голос, а ее детская психика сильно пошатнулась, из-за она стала неуправляемой. Валера рассказал мне и о человеке по имени Долгожитель, что испортил его жизнь и сломал жизнь маленькой девочки. Он написал для меня адрес. Это в Москве, в одном из жилых кварталах. Но я чувствую, что больше не смогу выдержать груз ответственности, что постоянно лежит на моих плечах. Если бог даст мне еще хоть долечку своей силы, то я смогу со всем этим разобраться. Этот Долгожитель — сумасшедший. Он повергнет в хаос не только Советский Союз, но и весь мир. Этот человек безумен и обидчив. Но его нужно оставить. Но кто, если я однажды не встану с постели? Кто остановит войны по милости великовозрастного мальчика? В таком случае, мне предстоит наблюдать за всем с высоты небес. Это все, что мне удалось рассказать. Корот человеческий век. Рано или поздно все заканчивается. Б.Щ.”
Дмитрий замолчал, выдерживая по-настоящему мхатовскую паузу. Пальцами он теребил края маленького клочка бумаги. Перед глазами встал образ заброшенного людьми города. Как цвела тогда природа, как благоухала радиация, накрывая своей волной и солдат, и обычных, местных, жителей. Он вспомнил, как собственноручно выливал молоко в вырытые заранее ямки. Как ему вместе со всеми ставить эксперименты на коровах и свиньях, а затем безжалостно убивать.
Он едва не валился с ног, переступив порог своего рабочего кабинета. На подоконнике, на столах, полках и стульях лежал тонкий слой пыли. Дмитрий, пошатываясь от усталости, кое-как добрался до кресла и рухнул в него, вытянув ноги в ботинках прямо на столешнице. Хотелось пить. Не кофе и не чай.
