— Может быть, северных кречетов и в самом деле приручать трудно, — говорил Деменчук. — С ними мне работать не приходилось. Но в Киргизии выучивают и беркутов, и соколов-балобанов, однако комнаты водой не заливают, обходятся без этого, и в семье себе не отказывают. По своему опыту могу сказать, что соколы труднее приручаются. И среди птиц, как и среди людей, разные попадаются. Одни задачу свою понимают с полуслова, а другие лучше умрут, чем согласятся пищу из рук человека взять. Таких на третий день приходится выпускать. Но, на мой взгляд, нет дела проще, чем превратить в ловчую птицу ястреба. И к собаке, и к лошади он легко привыкает, на пятый день я с ним уже могу на охоту выходить...
Геннадий Аркадьевич вспоминал, что к птицам страсть у него проявилась с детства. Бывало, мальчишкой, ему ничего не стоило на спор приручить щегла или скворца. С птахами ему расстаться пришлось, когда пришла пора в город ехать, учиться. Двух последних выпустил уже на вокзале. Тетка бы все равно в дом с ними не пустила. И возможно, не верпулась бы к нему эта мальчишеская страсть, не приводись ему оказаться в Киргизии. После службы в армии приехал он работать сюда зоотехником и узнал, что в здешних аулах возиться с птицами не стеснялись уважаемые аксакалы, а охота с ловчими птицами считалась делом почтенным и уважаемым. Вот и проснулась в нем давняя страсть.
По дороге на Иссык-Куль Деменчук попросил остановиться у дома Омура Худаймедаева, известнейшего мунишкера, которому в 1913 году удалось поймать туйгуна — белого сибирского ястреба.
Омур сидел, скрестив по-киргизски ноги, перед низеньким столом, в халате, тюбетейке и, держа дымящуюся пиалу, смотрел телевизор. Тут же были его дети и внуки. Худаймедаеву шел девяносто первый год. Не сдвинувшись с места, он дал знак невестке, чтобы несла чай гостям, предложил нам рассаживаться на низеньких скамеечках. Внимательно выслушав все, что ему рассказал Деменчук, он безапелляционно решил, что в егерскую ловушку угодил ястреб. Он хорошо изучил охотничьи угодья на Иссык-Куле, знал, где, когда и какие птицы попадаются. Сам ведь когда-то саятчи был.
1913 год Омур вспоминал как только что прошедший. Помнил, как впервые увидел в небе белую птицу и поклялся себе, что непременно ее поймает. Неделю выслеживал, где охотится, где отдыхает, потом ловушку поставил, и на следующий же день она попалась в сеть. Никому об этом не рассказывал. Считалось, что белая птица приносит счастье. Кто возьмет белого ястреба на руку, — было такое поверье у народов Востока, — тому никто не причинит зла.
Но недолго пробыл туйгун у своего хозяина. Как-то вечером пришли к Омуру незнакомые люди. Пришли издалека. Омур это сразу понял, никогда их прежде не встречал, да и лица у них были другие, не как у жителей долин Прииссыккулья. Не представляясь, они надели на плечи Омура дорогой халат, во дворе оставили восемь кобылиц и одного жеребенка, взяли туйгуна и пропали.
Омур не стал спорить. Восемь кобылиц и халат были для него настоящим богатством, а туйгуна, кричи не кричи, взяли бы все равно. Однако про себя подумал: раз поймал одну птицу счастья — поймаю и другую. Но увидеть белого ястреба ему больше не пришлось.
За свою жизнь старый мунишкер поймал сто шестьдесят три лисицы. Держал и беркутов, и ястребов, и соколов. Но теперь, вздохнул старик, разведя руками, время подошло к старости. Пора оставлять белый свет, а дело передавать некому. Все мечтают на машинах ездить да на ракетах летать.
Когда-то Омур слыл не только прекрасным мунишкером, но и мастером по изготовлению клобучков, колокольчиков, рукавиц. Теперь и рад бы показать свое искусство, да глаза не видят и руки подчиняться не хотят...
Припомнив, что Деменчук едет за птицей, он спросил, взял ли тот с собой рукавицу. Деменчук стукнул себя по лбу: в суматохе сборов совсем забыл об этом. Покачав головой, старик поднялся и, проковыляв к сундучку, вытащил оттуда черную кожаную мунишкерскую перчатку. С манжетом до локтя и с тремя пальцами.
— Последняя, — сказал, кашлянув, Омур. — Из голенища сапога сделал. Кожа мягкая и прочная. На такой можно и беркута держать, и ястреба. На, бери, — сказал он, протягивая ее Деменчуку. Тот растерялся. Взять перчатку из рук самого известного мунишкера — это было как награда.
— А может, ему? — замялся Деменчук, показав на черноволосого симпатичного внука Омура. Пареньку было лет тринадцать.
— Берите, берите, — сказал мальчонка, ненадолго оторвав взгляд от телевизора. — Я охотником быть не хочу.
— Бери, — сказал нетерпеливо старик. — Я же знаю, что говорю. Заслужил ты мою перчатку, бери...
— Вот ведь дети, поди, пойми их, — говорил Деменчук. — Я своих к охоте приучал, а вот выросли и в город ушли. Стоят у станков и о прошлом не вспоминают. Но знаю, наступит время, сменится поколение, и вспомнят, обязательно вспомнят занятие отцов.
Природу, конечно, надо беречь, — продолжал Геннадий Аркадьевич, — и иного взгляда быть не может. Но охота, я имею в виду охоту в разумных пределах, должна существовать. И пока она существует — охота с ловчими птицами тоже имеет право на жизнь. Правда, не каждому занятие это по силам. Тут и лошадь надо иметь, и хорошую собаку, и за птицей следить — постоянно держать ее в нужном теле... Но умирать эта народная традиция не должна.
Деменчук рассказывал, как поразило его, когда он узнал, что мунишкерами оказались люди пожилые. Средний возраст — лет семьдесят пять. И решил он тогда где только можно пропагандировать это искусство. Фильмы помогал снимать, писателей, журналистов приглашал, чтобы сохранили и зафиксировали для потомков ремесло их дедов и прадедов. За это старики ему и благодарны.
Теперь к охоте с ловчими птицами вновь возродился интерес. В странах Персидского залива вновь вошла в моду соколья охота, вспомнили о ней и в Европе — истребляют с помощью хищных птиц галок да ворон. Немало писем получает и Деменчук, в которых просят рассказать о том, как обучать ловчих птиц. Однако он считает, что возрождать в прежних размерах эту охоту нет никакой надобности, да и возможности ее порядком исчерпаны — хищных птиц осталось мало. Соколы занесены в Красную книгу. Ястребов во многих странах запрещено продавать за границу, и кое-где даже пытаются разводить искусственно.
В заповеднике Семиз-Бель, который создан для сохранения гнездовий соколов и орлов, где под началом Деменчука трудятся егерями известные мунишкеры, над проблемой выведения птенцов хищных птиц в вольерах работает молодой сотрудник литовец Альбинас Шална. Ради этого он поселился в непривычном по климату крае с женой и маленькой дочкой. Ему удалось добиться, что самки соколов-балобанов стали откладывать в вольерах яйца. Птенцов из них пока не дождались (яйца оказались неоплодотворенными), но есть надежда, что в этом году они появятся.
— Если это удастся, — рассказывал Деменчук, — то охота с ловчими птицами будет сохранена на долгие годы. Можно будет разводить и сапсанов и кречетов. Для этого надо отыскать на Севере их гнезда и взять оттуда по паре птенцов.
Идея была заманчива, но смогут ли птицы, выведенные в вольерах, быть настоящими охотниками? Во всех сокольничьих постулатах указывается, что лучшими охотничьими качествами всегда обладала птица, много раз линявшая, «мытившаяся» — дикомыт, которая прошла школу обучения в жизни.
— Пустяки, — отвечал Деменчук. — Птенца, взятого из гнезда, легче научить брать строго определенную добычу. Скажем, охотиться только на куропаток или уток. Я ведь думаю в будущем этим хищникам и отлов птиц для зоопарков перепоручить. А что? Вполпе реально, стоит им лишь укоротить когти. И тогда лучше будет работать с птицами, выведенными в вольерах. А то ведь как иной раз бывает. Начнешь охотиться с видавшей виды птицей, а она, вместо того чтобы за кекликом гнаться, норовит в курятник нырнуть. Понравилось, видно, брать петухов на свободе, так туда и тянет.
...В ловушку егеря попался большой ястреб-тетеревятник. Прав оказался старый мунишкер. Опять не повезло мне с кречетом. Но увидеть такую птицу тоже случается пе так уж часто.
— Красавец, — восхищался Деменчук, обласкав его, уложив на колени. Оказавшись в комнате, птица присмирела, загнанно озиралась, но вела себя достойно.
— Вот ловец, — продолжал Деменчук, одновременно занимаясь изготовлением опутенок, ремешков, которые сразу же надевают на ноги птице и не снимают, пока она живет у человека. — Правда, берет добычу не так красиво, как сокол. Тот забирается вверх, и оттуда, сложив крылья, падает на добычу так, что свист стоит. Он может настигнуть птицу и за километр. Ястреб же такой прытью не обладает. Его надо шагов на сто подвезти, но тут он без дичи не вернется. Из кустов достанет, из воды вытащит В работе он неутомимей.
— А у нас за тетеревятника, если он на территории заказника объявится, — сказал внимательно наблюдавший за действиями Деменчука Михаил, — пара патронов премии полагается.
