— А как же вы?
— Ты один?
— Нет. Нас двое.
— Подожди тут.
И вышли. Через полчаса один из них возник возле нас:
— Пошли!
Нам понравился лаконизм приглашения — в нем была определенность. Последовав за сваном, мы вскоре очутились около вертолета.
Сван вел вертолет к горам. Потом мы летели над распадками гор и внутри этих распадков, над лесами, над осыпями и обрывами, все вверх и вверх. Было непонятно, по каким приметам летчик находит нужные повороты в хаосе разбегающихся и смыкающихся хребтов.
Отселе, действительно, было видно потоков рожденье. Сверкая белыми струями, они текли вниз, как молоко из разбитой бутылки. И напряженно-вертикальные стояли по склонам гор острые ели. Дрожа, наш вертолет стал забирать еще выше. Облака начали омывать его зелененькое тело и стеклянные глаза. Над облаками было много солнца, и впереди виднелся перевал, словно ножом вырезанный в хребте гор. А за ним, совсем близко под собой, мы увидели наконец долину, и дома, и башни, башни, башни. И реку, сияющую под солнцем, пляшущую по белым валунам, зеленоватую как лед и покрытую пеной...
Не верилось, что мы у цели. И лишь когда Святослав открыл планшет и под его фломастером на листах бумаги стали появляться дома из плитняка, башни из плитняка, улички, мощенные плитняком, я окончательно поняла, что наконец-то мы на земле Местин. В древнем центре Горной Сванетии.
Как же строили эти башни? И какой они высоты? Дома рядом с ними казались придавленными и вообще как бы не имеющими объема.
— Скажите, пожалуйста, а где вход в башню? — спросила я у старика, сидевшего на низкой ограде из плитняка. Он улыбнулся и ткнул пальцем куда-то вверх. Там, в стене башни, на высоте примерно трехэтажного дома, виднелся дверной проем.
— А как же вы туда попадаете?
Он повел пальцем вниз и в сторону. Проследив глазами за его пальцем, я увидела прислоненную к дому лестницу.
—Да ведь она короткая.
— Ну что? Влезай на крышу дома, тащи лестницу, ставь к башне, полезай в дверь. Хочешь? — закончил он неожиданным приглашением.
Живо вскочив, он с такой сноровкой приставил лестницу к дому и так быстро вознесся на крышу, что мы и ахнуть не успели.
— Давай полезай, чего стоишь?!
Пока я колебалась, Святослав последовал за ним, и они оба словно провалились в башню. За ними устремилась и я.
Окон у башен нет, есть бойницы на самом верху, под зубцами по контуру крыши. Сейчас бойницы зацементированы, а раньше отсюда стреляли в недругов. Внутри башня делится на этажи; в ней жили мужчины в дни боев и раздоров, а женщины приносили им сюда пищу. На верхнем этаже был всегда наготове запас булыжников — оружия недальнего, но меткого боя. Поджечь каменную башню нельзя, проникнуть в нее врагу невозможно. Это было великолепное оборонное сооружение.
Некоторые башни, разваливающиеся от старости, люди стали было разбирать для новых построек. Но это было своевременно замечено, и сейчас сохранившиеся башни находятся под охраной государства. Радостно узнавать об этом. И не только потому, что прекрасные строения придают облику селений сванов грозную красоту, но и потому, что это ведь память о прошлом, о суровой истории и жизни горцев. И не надо эту память разбирать по камешку...
Дома, прилепившиеся к основаниям башен, темны снаружи и внутри. Факелы да огонь очагов освещали их. Дворы небольшие, затененные каменными строениями и оградами. Узкие коленчатые Мулицы круто карабкаются в гору, и невольно удивляешься, как сваны умудрялись ставить свои дома и башни так прочно и отвесно, что их не смогли перекосить века. Фундаменты башен уходят глубоко в землю и сложены из массивных камней, стены же делались чем выше, тем тоньше. Известковый раствор, которым в древности скрепляли камни, с годами становился тверже самих камней, и все строения напоминают теперь рукотворные скалы.
Традиционный сванский дом был родовым домом. В нем жило по двадцать-тридцать человек. Один из таких домов приобретен сейчас Местийским музеем и считается его филиалом. Шаг через порог такого дома переносит вас в прошедшие века.
— Проходите, заходите, — любезно пригласил нас смотритель этого дома-филиала. — Сюда, за мной, дай руку. Голову ниже!
Ничего не могло быть своевременней последней команды, так как притолока двери была на уровне плеч. Холодно и темно внутри. Затеплив свечу, смотритель показал нам закрома и складские помещения первого этажа. Сюда можно было спускаться за продуктами через люк в углу потолка, а входную дверь в случае боевой обстановки забивали.
— А теперь иди сюда. Голову ниже!
Нырнув в очередную маленькую дверцу, мы оказались в каменной каморке.
— Комната для пленника. Сажали сюда через люк, двери не было. Сидел, пока выкупят.
— А это что за ниша в стене? И для чего в ней солома?
— Туалет для пленника.
— А-а... И во всех домах было так?
— Обзателно!
(Мы заметили, что словцо «обзателно» слышалось здесь весьма часто. Возможно, оно полюбилось сванам своей категоричностью, решительностью.)
Второй этаж жилой. Здесь очаг. Часть очага была открытой, над огнем на цепи подвешивали котел для варки мяса, а другую часть прикрывали плитняковой пластиной и пекли на ней лепешки. Перед очагом ставилось деревянное кресло для главы рода, сбоку — деревянный диван с высокой спинкой — для мужчин рода. Здесь же вдоль стен устраивали стойла для коров и мелкого скота — животные были отделены от остального помещения деревянной аркадой. Плоское покрытие стойла было ниже потолка и служило лежанкой, на которую забирались, как на русскую печь. На чердаке держали запас сена и сбрасывали его через люк прямо в желоб кормушки, окаймляющей стойло. В стене — узкая прорезь для стока нечистот да еще одно окно, как бойница. Все здесь говорит о былой готовности к обороне.
— Живут сейчас в таких домах?
— Зачем? В новых живем. У реки, за рекой. Светлые дома, окна стеклянные. И в первом этаже тоже окна — бояться некого.
— Старые дома были для рода. А новые?
— Если много сыновей, один-два живут со стариками, а другим строят свои дома. С верандами, красивые. А лучший дом тому, кто с отцом-матерью живет.
У некоторых родов до сих пор сохраняются свои кладбища и свои родовые маленькие церкви (впрочем, в Сванетии все церкви маленькие). Другие же хоронят своих умерших на общем кладбище селения. Здесь сохраняется древний обычай класть умерших в одну и ту же могилу, или, как говорят этнографы, «подхоранивать». Поэтому кладбище не разрастается.
К одной могиле, которая появилась в Местии в последние годы, приходит каждый, кто приезжает сюда. Это могила Миши Хергиани, лучшего альпиниста-скалолаза страны. Он сорвался со скал в далеких Альпах, но, по обычаю сванов, погребен в родном селении.
Сваны рождаются и вырастают в горах. И жить без гор не могут. Для сванов-охотников горы и скалы, на которые порой и смотреть страшно, не преграда. А охотник у сванов каждый мужчина...
Не случайно многие дома в Сванетии украшены рогами туров, вмазанными в стены, а ожерелья из турьих черепов, подвешенные под навесы крыш, придают домам вид мрачного великолепия. Охота — древнейшее занятие горцев, а тур — самая желанная добыча. Преследование тура заставляло охотника соревноваться с ним в быстроте, уподобляться ему в выносливости и относиться к животному с тем глубоким уважением, которое граничило с обожествлением. Опасность подстерегала охотника в горах на каждом шагу, а это порождало суеверия и заставляло прибегать к магическим обрядам, в силу которых верили как в реальную поддержку. Ряд древних предписаний, связанных с охотой на туров, соблюдается некоторыми охотниками еще и в наши дни.
Покровителем охотников считался здесь в течение многих веков святой Джграг. Христианство уподобило его святому Георгию, и церкви святого Джграга стали центрами какого-то непостижимого соединения языческих треб с христианскими службами. У этих церквей проводились (и сейчас, случается, проводятся) праздники, в дни которых святому Джграгу приносили в жертву бычков и козлов. Их забивали перед церковью, тут же варили мясо в огромных общинных котлах и пировали всем селением. Сердце и печень такого жертвенного животного жарить, по обычаю, могли только мужчины. Ни один праздник, ни одно ритуальное действо не обходились без ячменной водки-араки.
Целый ряд запретов был наложен на участие женщин в этих церемониях, равно как и на общение их с мужчинами перед охотой.
Охотник, по традиции, должен был соблюдать ритуальную чистоту, спать отдельно от жены, а перед выходом в горы совершать омовение и надевать чистое белье. Нельзя убивать белых туров или туров с белой отметиной — их считают животными самого святого Джграга или, как нам сказали, даже воплощением Джграга, то есть богом туров. Выследив же и убив серого тура, охотник должен сразу развести костер, поджарить на нем сердце и печень животного и съесть на месте, запив аракой. Это осмыслялось как жертвоприношение святому Джграгу. Вечером того же дня охотник должен отнести правую лопатку и ногу тура к «церкви охотников», поджарить на костре у ее стены и, съев с товарищами мясо, положить кости в угол церкви, написав на лопатке свое имя.
