— А где эта церковь?
— Вон там, за аэрополем, на склоне горы.
Церковь оказалась небольшим белым домиком без окон. Стена с одной стороны хранила следы копоти от жертвенных костров. Внутри, в углу, лежали кости туров.
Если бы не услышанные только что рассказы и предания, то, возможно, мы не обратили бы внимания, идя обратно по аэрополю, на большой валун, одиноко лежавший вблизи взлетно-посадочной полосы.
— Слушай, а ведь у него глаза. И он весь похож на голову...
— Да? А тебя не подводит на этот раз твой «взгляд художника»? По-моему, камень как камень.
— Да нет же. Подойди-ка поближе. Это же изображение головы быка... Или, вернее, черепа... Да еще в шапке. С ободом.
Мы тщательно осмотрели валун. Он действительно смотрел в небо большими темными глазницами. У него был и нос или, точнее, некое подобие носовой кости, переходившее в верхнюю челюсть. А лоб был охвачен выпуклым ровным ободом, концы которого скрывала земля.
— Кто это? Или что это?
— Не знаю. Какое-то зооморфное изображение. И оно как будто в шапке. Надо извлечь его из земли.
Подошедшие люди помогли выкатить валун из его земного ложа, и мы увидели, что обод шапки четко прослеживается вокруг всей головы, а на теменной ее части выбиты не то перекрещивающиеся шнуры, не то ремни.
Тогда мы отправились в музей, пригласили в поле директора и сдали ему находку. Он тут же вызвал геолога. Геолог подтвердил, что это не игра природы, а вся поверхность валуна действительно оббита руками человека.
И тогда мы все спросили друг друга — когда? Но на этот вопрос могли ответить лишь археологи после специального исследования. Мы же только отметили, что головной убор, изображенный на этом валунном изваянии, очень напоминает круглую войлочную шапку—сванури, которую здесь носят мужчины. Нижний ее край обшивают двумя рядами шнура, оставляя между ними сантиметров шесть, — получается что-то вроде широкого ободка. Шнуры перекрещиваются на тулье, а один конец свисает с шапочки на плечо или на спину.
На «затылочной» части нашего валуна тоже была выбита линия, как бы свисающая с обода шапки.
А не на древнее ли охотничье капище мы набрели? Не здесь ли в глубокой древности почитали это каменное изваяние, подобное турьей голове? Да еще нам сказали, что ближе к селению, на берегу реки, есть два старых «молитвенных» камня. Прочерчивалась довольно четкая линия: Местия — «молитвенные» камни — валунная голова — церковь охотников... и дальше в горы, на охоту. По крайней мере, одна из известных охотничьих дорог проходила именно так...
Будут ли подтверждены наши предположения фольклористами, историками, археологами? Пока сказать трудно. Нам же эта находка доставила большую радость и вознаградила за все сложности пути. В том числе и обратного: спуститься с гор в начале ноября, когда самолеты уже не летают, а дорога размыта дождями, не так-то просто.
— Зимуйте у нас. Гостями будете, — говорили одни.
— Подождите несколько дней, может быть, автобус вниз пойдет, — советовали другие.
Мы ждали. Бродили по Местии, говорили с друзьями — а к дружбе здесь готов каждый, — заходили в дома и удивлялись, как непохожа сегодняшняя жизнь сванов, особенно женщин, на ту, про которую рассказывали старики. Совсем недавно женщина сванов знала лишь непосильный труд. Всю жизнь ее преследовали потери, бесконечные потери мужчин. Войны и кровная месть: женщины растили сыновей, ежедневно ожидая их смерти, ранней, насильственной смерти. Выходили замуж, зная, что мужья могут быть убиты на следующий же день после свадьбы. Оплакивали непрестанно и отцов, и братьев. Не случайно же черную одежду женщина, бывало, не снимала многие годы...
А быт? Дым очагов разъедал глаза в старых темных домах. Когда быки не могли втащить на гору груженые сани-волокушу (единственный вид местного транспорта), то помогать им приходилось женщинам наравне с мужчинами. И таскать по крутым каменным дорогам воду из реки в тяжелых кувшинах, и чистить холодные каменные стойла для скота — тоже была работа женщин.
Теперь же обо всем этом даже мало кто помнит.
— Нас пригласили завтра на свадьбу. Пойдем?
— Непременно. Если только автобуса не будет.
— А знаешь, что дарят невесте родители?
— Бычка?
— Нет. Спальный ореховый гарнитур.
Нам не пришлось побывать на этой свадьбе. Утром на площади перед гостиницей появился маленький автобусик, который явно готовился в путь. Собрав вещи, мы подбежали к нему.
— Когда пойдет?
— А кто знает? Залезай, сиди, жди.
В автобус вносили клетки с поросятами, мешки с капустой... Под окном автобуса несколько женщин поочередно обнимали хохочущую девушку, давали ей какие-то наставления и совали в руки бесчисленные пакеты, которые она тут же роняла. «Только одна в трауре, — отметила я про себя, — а все другие — модницы, да и только». Девушка вырвалась из объятий провожающих и вскочила в автобус.
— Надолго уезжаете, да? — спросила я.
— В Тбилиси. Теперь уже ненадолго, пятый курс.
— Медицинского?
— Нет. Педагогического. У нас тут две новые школы.
— А я и больницу новую видела.
— Да. Мой брат медицинский кончает, будет здесь работать. Всем дела хватит, не соскучимся... Ну поехали!
Какой была эта дорога, лучше не вспоминать. Иногда казалось, что автобус живой и сознательно нащупывает колесами край обрыва, где по дну пропасти бешено несется Ингури. С одной стороны, вплотную к окнам, — скалы, с другой — светлая пустота.
В проходе сидел на чемодане маленький сван со смеющимися глазами. Он всем рее охотно объяснял и рассказывал.
— Видишь, какая пропасть. Не бойся. Автобус не упадет. Хотя может и упасть, если скользко.. Обзателно.
Все сидят друг на друге — автобус-то последний, смеются, болтают, спят, кормят детей. Едем вниз, вниз, вниз.
Вдруг на каком-то очередном витке дороги одна из женщин зарыдала в голос, запричитала. К ней присоединились другие. Мы растерялись.
— Что с ней?
— К могиле приехали. Выходить надо.
Автобус остановился. Все вышли, и мы тоже. Над бушующей рекой была могила, а возле нее столик. На нем бутылки араки, яблоки, лепешки, сигареты и даже спички.
Наш шофер сказал поминальную речь. Люди выпили. Потом поставили на столик новые бутылки и поехали снова вниз.
Град камней по крыше — мы невольно пригнули головы.
— Обвалы скоро, — пояснил наш веселый сосед.— Тогда убьет. Обзателно. У нас самая плохая дорога. Люди падали в Ингури.
— Кто-нибудь спасся?
— Нет. Но мы всегда ищем. Пока не нашли, думаем — живет. Так нельзя, надо хоронить. Всех нашли... Кроме трех.
«Кроме трех, — подумала я. — А сколько же их было?»
Вдруг засигналил шофер встречного грузовика. Поговорив с ним, наш стал разворачивать автобусик над бездной.
— Что он делает? Куда он?
— Обвал впереди. Обратно едем, в Местию.
— Ну уж нет. Мы выйдем здесь.
— Куда? Гляди, темнеет. Лес вокруг, скалы.
— Все равно. Обратно мы не можем. Нам. все равно.
И они уехали. А мы остались и тихо побрели вперед. Вдруг, как в сказке, нас догнал старый дребезжащий «газик».
И был дождь, и были камни на дороге, и быстро наступила темнота. Свет фар то упирался в скалы, то повисал над пропастью, куда неудержимо скользили колеса «газика». Но было и удивительное искусство шофера, который решительно сказал нам, что он просто обязан доехать живым, так как у него четверо детей.
Проехав так километров двадцать, мы уперлись в обвал, тяжелой глыбой лежащий на дороге и уходящий, как поток лавы, вниз, во мрак, где ревела Ингури.
— Стоп! — сам себе подал команду шофер. — Назад, Роман, давай.
И тут нас нагнал грузовик, остановился, и из него выскочил водитель с золотой кудрявой головой.
— Дальше не проехать? Тогда здесь ночевать будем. А у меня тормоза ослабли. На газе держу. Хорошо, что вниз, а не вверх, — весело и быстро сообщил он нам.
Его светлая голова замелькала в темноте — и, пожалуйста! костер уже пылал на дороге. Обменявшись несколькими фразами по-грузински, оба шофера вдруг нырнули в «газик», развернули его так, что камни из-под колес полетели в Ингури, и пропали во мраке.
— Адские водители! — усмехнулись мы им вслед и отправились искать на дороге хоть какие-нибудь щепки для костра.
Они вернулись целыми и невредимыми, наши шоферы. Роман нес узелок с лепешками, а в объятиях Кудрявого-без-тормозов покоился кувшин.
До утра в ущелье звенели песни. Пятна розового света плясали по скалам, бесстрашно взбегая вверх и смешиваясь с обрывками туч, прыгали по дороге и проваливались в черную пропасть. Хорошо, что ко всему этому веселью не присоединилась еще и гроза, чтобы окончательно обрушить дорогу.
На рассвете оба шофера проводили нас до обвала, потому что мы решили брать его штурмом — жить за облаками до самой весны у нас не было возможности.
