его разнообразным внутренним миром.
Она зажмурилась, почти не слыша его слов и не вникая в их сымысл, и беззвучно молясь о том, чтобы этот кошмар поскорее закончился. Но поспешно открыла глаза, почувствовав звук взводимого курка.
– Да, у нас есть оружие и достаточно сил, чтобы защищать то, что нам дорого. И мы будем безжалостны к врагам. Но мы умеем ценить преданность и быть благодарными нашим друзьям и единомышленникам. На добро мы отвечаем добром.
Она не заметила в какой момент из ее глаз тугим потоком брызнули слезы. Их становилось всем больше и больше, они катились по лицу, застилая глаза, застревая в горле , щекоча кожу и мешая дышать. Она не видела его лица, не видела всепоглащающей ненависти, плескающейся на самом дне его темных как ночь зрачков, его размытый силуэт все дальше отдалялся от ее измученного страхом сознания, а его слова почти не достигали ее слуха.
Он еще что то говорил, но его голос звучал все тише и отдаленнее, пока не исчез совсем. Вокруг наступила вакуумная тишина, которая и вывела ее из оцепенения.
Она подняла глаза и сквозь слезы посмотрела на него, наткнувшись на ледянной взгляд.
– Зачем вы мне все это говорите?
Всхлипывая спросила она, стремительно теряя связь с реальностью.
От этого вопроса на его губах снова заиграла сладостная улыбка, а взгляд стал привычно-скользким.
– Ты же сказала, что любишь Мирзу и хочешь разделить с ним его судьбу. Тогда ты должна знать к какому миру он принадлежит.
– Да, я люблю его, но не насилье.
– Насилье пораждает насилье. Тебе еще придется с этим столкнуться в будущем.
Улыбка с его лица снова исчезла. Он отступил в сторону, поигрывая пистолетом в руках и бросив на нее странный взгляд, глухо произнес:
– Тебе не кажется, что здесь слишком душно? Сними хиджаб.
И в самом деле в подвале становилось нечем дышать. Пот градом катился по ее телу под плотной непродуваемой тканью хиджаба, но получив малейшую возможность пошевелиться, она шарахнулась в противоположную от него сторону, в несколько прыжков преодолев расстояние до двери. Слезы закончились так же внезапно как и потекли и она с невероятной для себя силой надавила на ручку двери, буквально вывалившись наружу и стремительно взлетев вверх по ступенькам, оставляя позади подвал, набитый оружием и этого странного мужчину с горящим ненавистью взглядом.
Снова оказавшись в гостиной, она заметалась ища глазами столовую, откуда по-прежнему доносились приглушенные голоса. Стремительно влетев в распахнутую настежь дверь, она бросилась к Миру, стоящему в компании молодых людей.
– Отвези меня домой!
Беззвучно выкрикнула она, задыхаясь от волнения и гляня на него с нескрываемой мольбой.
Он неохотно обернулся и окинул ее холодным презрительным взглядом, словно успел забыть о ее присутствии. На его лице по прежнему отсутствовали эмоции, но взгляд стал чужим. Ей показалось, что сейчас он смотрит на нее чуть ли ни с отвращением, но разбираться в этом не было ни сил ни времени. Он все еще молчал, никак не реагируя на ее слова, тогда она произнесла:
– Если ты сейчас же не отвезешь меня домой, я сама уйду.
С этими словами она развернулась и направилась к выходу. Он дал ей выйти из столовой и лишь когда она уже взялась за ручку входной двери, догнал, поймав за руку.
– Останься со мной.
Тихо произнес он, понизив голос, чтобы их не могли слышать остальные.
Она обернулась и посмотрела ему в глаза, ища в них знакомые черты.
– Я не могу.
– Что случилось?
Все-таки спросил он, хотя ей казалось, он уже никогда не задаст этот вопрос, не даст возможности рассказать про случившееся.
– Тот мужчина.... Он загнал меня в подвал…
Торопливо произнесла она, сбиваясь на каждом слове и нервно теребя в пальцах край подола.
– Какой мужчина?
– Я не знаю его имени. Он пошел за мной.... Он говорил странные вещи… Он приставил к моему лицу пистолет… В его глазах было столько ненависти… Почему? Что я ему сделала?
Слова сыпались из нее хаотичным потоком, почти лишенным смысла. Перед глазами снова и снова всплывала пугающая сцена и взгляд, полный обжигающей ненависти. Из глаз снова готовы были брызнуть слезы, но она не хотела расплакаться перед Миром, не хотела чтобы он увидел какая она слабая, не хотела снова прочитать презрение в его глазах. Поэтому огромным усилием воли она остановила, готовый вырваться из глаз соленый поток и судорожно втянула в легкие воздух.
– Наверное ты говоришь о моем дяде. Вы с ним разговаривали?
Спокойно произнес Мир, глядя на нее со странной смесью жалости и отвращения.
– Вряд ли это можно назвать разговором.
– Чем же он тебя так напугал?
– Он.. он..
Она запнулась, не сумев подобрать нужные слова, чтобы объяснить свои чувства.
– В его глазах столько ненависти…
– Это не удивительно. Он прошел войну. Он видел ад. Он был почти трупом, но вижил. Если бы ты пережила то, что пережил он, ты бы тоже возненавидела людей, которые причинили тебе столько зла.
– Но он…
Неуверенно произнесла она, с надеждой глядя на него.
– Он мой дядя и он не желает тебе зла. Верь мне.
– Он приставил пистолек к моему виску!
Выкрикнула она ему в лицо, не в силах поверить в то, что он защищает его.
На обескровленных губах Мира проступила слабая тень улыбки.
– Скорее всего ты неправильно все поняла. Видимо он хотел показать тебе наш мир изнутри. У него такая форма общения. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
– Я боюсь его…
– Не стоит. Он не причинит тебе зло, как и никто из нас.
С этими словами он сделал шаг вперед и порывисто обнял ее, крепко прижимая к себе и уткнувшись лицом в ее волосы, скрытые плотной тканью хиджаба.
– Теперь ты – одна из нас. Привыкни уже к этой мысли.
Теперь у нее много времени на воспоминания. На то, чтобы смаковать каждую его фразу, сто раз повторяя ее вслух и про себя, ища изъяны и скрытый смысл. Лежа бессонными ночами в темноте пустой камеры, все его слова, взгляды, жесты, поступки приобритают иной смысл. Как она могла быть такой слепой? Как могла не замечать то, что лежало наповерхности и было столь очевидным? Воистину, когда Господь хочет наказать нас, то делает слепыми и глухими. Это была ее кара за неповиновение. Посторонним людям изначально было видно то, чего она никак не хотела замечать – Мир никогда не любил ее по-настоящему. Она была лишь игрушкой
