И это был какой-то нескончаемый процесс. Тема никогда не надоедала оратору.
— Альберт Игоревич, с чего мне сегодня начать? — робко попыталась настроить хореографа на рабочий лад ученица.
Альберт Игоревич рассеяно взглянул на Сашу.
— Думаю, после того, как ты поработаешь у станка, можно отработать тот отрывок который мы с тобой разучивали в прошлый раз. Насколько я помню я был не слишком доволен твоими арабесками если я не ошибаюсь. Очень много учеников…. Надеюсь ты поработала над тем что я сказал?
Саша кивнула.
— Да, конечно. Каждый день, когда занималась, отрабатывала по нескольку подходов.
— Прекрасно. Прекрасно. Я тоже всегда, когда что-то не очень хорошо получалось, да- да бывало и такое, отрабатывал и отрабатывал эти свои промахи, доводя каждое движение до совершенства. Как ювелир, который превращает невзрачный камень в сверкающий бриллиант. Даже коллеги восхищались моим упорством. Талант нужно неустанно шлифовать. — Альберт Игоревич рассмеялся, очень довольный собой.
Саша кивнула и пошла к станку, пока привыкший шлифовать грани своего таланта, и заодно подробно о нем рассказывать, Альберт Игоревич не пустился в очередные рассуждения или не начал рассказывать новую историю.
— Нет, нет и нет! Екатерина Андреевна, при всем моем уважении, эпоха позднего ренессанса несет в себе некий налет вульгарности. В нем нет эстетики. Слишком много всего, слишком тяжеловесно … Верочка, а сливки обезжиренные? Если нет, мне не наливайте, тогда лучше коньяк. Две десертных ложки. Я в вопросе касающемся жиров крайне категоричен. Здоровое питание позволяет сохранять себя в хорошей форме. А хорошая форма это бодрость, и долголетие.
— Строите планы на вечную жизнь, Альберт? — с презрительной усмешкой сказала Ольга, демонстративно выливая в свой кофе половину содержимого фарфорового сливочника.
Хореограф театрально замахал руками и рассмеялся.
— Ольга! — негромко шикнула Екатерина Андреевна, метнув на младшую дочь сердитый взгляд.
— Ну что Вы, Екатерина Андреевна, Оленька шутит. Ваша дочь прелесть! Шарман! Стиль и харизматичность. Как у француженок. Такая свобода мысли и естественность поведения. Отрицание условностей… Помню когда мы выступали в Палас Гарнье большинство дам посещавших приемы, устраиваемые после спектаклей как раз были такими «продвинутыми», современными. Острыми на язык. В этом есть особый шарм. Жена тогдашнего замминистра экономики была как раз такой «необузданной» прямолинейной особой. Такая яркая, запоминающаяся женщина, которая не давала никому спуска. Она была без ума от балета. И, надо сказать, в полном восхищении от вашего покорного слуги, — Альфред Игоревич привстав со стула слегка поклонился и игриво рассмеялся, изобразив легкое смущение. — В знак своего, как она сама это называла преклонения перед талантом великого русского танцора, каждое утро она присылала нам свежую клубнику, выращиваемую на ферме, в принадлежавшем ей поместье. И разумеется, шампанское. Настоящее французское шампанское. О этот вкус ни с чем не сравним! Славное время было… Изысканность во всем. Атмосфера. Эти улицы, где каждый камень свидетельствует о величии и подлинном культурном наследии. Обаяние и дух аристократизма. У нас такого нет. Нет. Мы до мозга костей пропитаны азиатчиной. Само понятие изысканности ни в коей мере не сочетается с нашим образом жизни и мышления. Здесь нет утонченности, возвышенности. Мы лишены индивидуальности. Масса. И народ, в большинстве своем, посредственный, серый. Как часто испытываешь неловкость, от понимания принадлежности к этой всеобщей серости, потому что даже бриллиант перестает сиять, если его окунуть в грязь, — Альберт Игоревич сокрушенно покачал головой. На ухоженном лице отражалось страдание и грусть. — Поэтому такие семьи, как ваша истинная отрада. Редкие оазисы, так сказать, в пустыне невежества и бескультурья. На фоне масс плебеев и неотесанных хамов, те самые бриллианты, которые чудом продолжают сиять… — Альфред Игоревич вздохнул, и прервав свою нескончаемую тираду, взял с большого блюда, стоявшего перед ним, ломтик буженины. Очевидно решив, что количество жиров присутствующих в ней не нанесет непоправимого вреда его здоровью, он положил мясо в свою тарелку. — В таких странах, как Франция, Австрия, да и в Италии, не везде конечно, но в отдельных городах, где культурный уровень на достаточной высоте, и отчасти даже в не столь продвинутой в силу исторических особенностей Испании, чувствуешь себя необыкновенно комфортно. Там есть стиль, европейский шик, без налета пошлости, присутствующего здесь. Мы не умеем быть аристократами. Наше дело лишь пытаться дотянуться до их уровня и по сути быть сырьевым придатком цивилизации. Ни на что большее мы не способны. Нашему обществу, напоминающему, уж если честно, общество дикарей, глядя на тех, кто наделен цивилизованностью, нужно бы учиться у обошедших нас в развитии представителей человечества. Может быть, если приложить достаточно усердия, когда-нибудь мы и приблизились бы к ним в своем развитии. Так нет! Мы ведь даже учиться не хотим. Хватаем все по верхам. Продолжаем оставаться ничтожными и при этом еще и смешными. Словно скачущие мартышки, пытаемся подражать, разумеется практически безрезультатно. И только и знаем, что ноем, какая там жизнь, а почему у нас не так?… Потому и не так! Они достойны такой жизни. Они веками ее создавали. Работали над собой. Это долгий труд, а не то что взял и захотел стать таким и жить также и на тебе, на блюдечке все готовое. Там сама атмосфера буквально пропитана этой многовековой культурой. А мы варвары, потребители, которые способны только брать готовое и рушить то что есть. Ничего не создавая, ожидая, что кто-то возьмет и нас облагодетельствует. Не желаем работать над собой. Бескультурье, настоящая чернуха на каждом шагу, отсутствие наследия, а даже то что и было хоть сколько-то ценного, более менее имеющего право именоваться культурой, мы не сберегли. Все перемололи жерновами кровавой истории. Мы не умеем ценить, не умеем использовать как должно…
Разошедшийся оратор вздрогнул от неожиданности раздавшегося громкого звука.
— Сколько можно, в конце-то концов?! Что за чушь Вы несете?! — гневно сверкая глазами сказала Ольга, прервавшая речь Альфреда Игоревича, стукнув кулаком по деревянной столешнице. Швырнув льняную салфетку на стол, Ольга поднялась со своего места. — Что за невыносимый бред?! Если Вам все здесь так ненавистно, так остались бы там, в прекрасной атмосфере возвышенности и культуры…
— Ольга!.. — попыталась «образумить» дочь Екатерина Андреевна.
Не обращая внимания на ее восклицание, Ольга решительно подошла к застывшему от неожиданности страстному поклоннику европейской культуры и слегка склонилась вперед, глядя сверху вниз потемневшими почти до черноты от охватившего ее гнева глазами.
— Ясное дело, что звук собственного голоса это для Вас величайшая музыка души. И, Бога ради, нравится болтать болтайте. Всегда найдутся те кто будет слушать даже самую несусветную чушь. Но то что Вы говорите о «них» и о «нас», об их величии
