и нашей отсталости это возмутительно! И как Вы, человек искусства, можете говорить про отсутствие у нас культурного наследия мне, пусть и более далекой от искусства, совершенно непонятно! Если вы действительно так считаете, то получается Вы глупы как пробка. Не знаете собственной культуры и ее величия, намного превосходящего всех, кого Вы тут перечислили. И Вы просто повторяете, как попугай, за теми кто твердит «Европа, Европа! Ах! Америка. Ах, ах! Как там прекрасно!» Я — жена дипломата! Я наблюдала и культурное наследие превозносимой Вами Европы, И людей, по вашим словам, всех как один исполненных возвышенности и аристократизма уже от того, что они живут «там», в той атмосфере. Это бред!!! Я общалась с самыми разными людьми, побывала на десятках приемов всех уровней, и там где Вам, даже при знакомстве с женой замминистра, уверена, бывать не приходилось. И именно потому, что я знаю эту жизнь от низов и до самых верхов, я считаю, что Вы и Вам подобные, кто имеет представление только о собственной чистенькой, комфортной богемной жизни, не смеете рассуждать о превосходстве «их» и ничтожестве «нас». А если Вы не дурак, как я сказала, и соображаете о чем говорите, так в таком случае, исходя из Ваших «хвалебных» речей, Вы самовлюбленный негодяй, которого интересует только он сам и никто больше. Для Вас нет ни совести, ни любви к собственной стране, и ни к кому вообще. Имеет значения только чувство личного комфорта. Одно, раздутое до невероятных размеров «Я». И это свое Я вы наделили такой значимостью, которая даже в малой мере не соответствует тому, что есть на самом деле. Жалкий, самовлюбленный надутый индюк! Да, и, кстати, домой Вы сегодня едете на такси. С меня хватит!!!
По натертому до блеска паркету звонко процокали каблуки. Дверь в столовую с шумом захлопнулась и в комнате воцарилась полнейшая тишина. Первой в себя пришла Екатерина Андреевна.
— О! Эээ… Альфред Игоревич, должна принести извинения за резкость и эмоциональность высказываний…
Застывший с выпученными глазами и приоткрытым ртом хореограф издал хрюкающий звук и несколько раз моргнул. Щеки у него пылали.
— Я… Эээ… ммм… Знаете ли… — оскорбленный гость прокашлялся. — Екатерина Андреевна, думаю, Вы понимаете, что дальнейшее мое пребывание здесь не представляется возможным. Я… Мне… Гм… Ни разу в жизни никто не позволял себе подобного поведения в отношении меня. Да… кто бы мог подумать… в такой семье.
Хореограф поднялся и удостоив Екатерину Андреевну снисходительно-сострадательным взглядом великодушно заявил:
— Не вините себя, Екатерина Андреевна, это не ваша вина. Я ни в коем случае…
— А я и не виню себя, Альберт Игоревич, — неожиданно спокойным полным достоинства голосом, прервала его старуха. Она еще сильнее выпрямила безупречную спину, над которой был не властен даже возраст, и еще более гордо вскинула голову. — Моя дочь была груба. Грубость недопустима и не имеет оправдания, я всегда придерживалась в этом отношение такого мнения. Но по сути сказанного она абсолютно права. И я горжусь, что моя дочь имеет смелость, говорить правду. Мною, как матерью был упущен в воспитании вопрос с вежливостью, но как человека и гражданина я воспитала дочь правильно.
— А… Это… Гхм… — хореограф вновь прокашлялся. — Прошу вызвать мне такси… Я подожду снаружи.
С оскорбленным видом Альберт Игоревич прошествовал к выходу.
— Мама! — Вера Сергеевна, все это время пребывавшая в некотором шоке от происходящего, смотрела на мать с нескрываемым восхищением. Екатерина Андреевна величественно посмотрела на дочь.
— Так ему! Молодец Олька! — с чувством сказала она.
Вера Сергеевна засмеялась.
— Мам, я вами обеими горжусь. Вы настоящие героини.
— Да уж, героини! Я боялась Ольга не ограничится словами и драться полезет… — засмеялась Екатерина Андреевна. — Она может…
Вера Сергеевна залилась звонким смехом.
— Ольга точно может!
Саша, при произошедшем во время обеда инциденте, не присутствовала. После урока танца с изгнанным, теперь уже, грозной теткой преподавателем, Саша ушла на день рождения к одному из местных подростков. С которыми, несмотря на довольно небольшое количество свободного времени, все же успела сдружиться. Все та же Ольга твердо настояла чтобы племянница ходила ежедневно купаться на речку «как все нормальные дети» и хоть ненадолго выходила на прогулки по вечерам. Ребята, жившие по соседству с их домом, оказались вполне симпатичные, и молодежь быстро нашла общий язык.
Узнав, по возвращении домой, новость о том что именитый Альберт Игоревич, так превозносимый Екатериной Андреевной, больше ее учить не будет, Саша была крайне удивлена. Особенно потому, что ни бабушка, ни и уж тем более мать с теткой этим событием явно не были расстроены. Подробности произошедшего родственницы предпочли не разглашать. Вместе с удивлением, Саша, к некоторому своему смущению, испытала и чувство радости. Она обожала балет. И готова была терпеть злобную Гиеновну. Которая беспрестанно тиранила своих воспитанниц, но, в то же время, действительно их учила, совершенствовала умения, оттачивала мастерство. Саша готова была терпеть и манерного, самовлюбленного до невозможности, и вследствие этого, не слишком приятного Альберта Игоревича. Но ни капли сожаления от того, что он больше не будет ее обучать не было. Саша старалась не думать об этом, но все же ей каждый раз казалось, что на самом деле, большую часть времени их занятий хореограф рассуждает о себе, о собственных заслугах, достижениях. О том как он был великолепен, гениален, как его принимали, восхищались им. Ему как будто было вообще все равно насколько его ученица повысит свой уровень, улучшит технику и так далее. Ученица в принципе его не интересовала. Альберту Игоревичу был интересен исключительно сам Альберт Игоревич. Все прочее было чем-то незначительным, составляющим скорее общий фон, который подчеркивал его великолепие, его неповторимость и неотразимость «Мастера».
— Не расстраивайся Сашка, вы с бабушкой отличная команда, — попыталась подбодрить племянницу «главная виновница» произошедшей «утраты».
Саша улыбнулась.
— Да я не расстраиваюсь. Честно… — Оглядевшись, нет ли где-то поблизости бабушки она негромко добавила:
— Мне кажется, что Альберт Игоревич не совсем такой уж замечательный преподаватель, каким считала его бабуля. Правда. Я, честно говоря, ничего нового не узнала и не научилась ничему чего бы не умела или не знала уже до этого. — Саша еще немного понизила голос. — И вообще он немного противный. Только бабушку не расстраивайте, ладно? Не говорите ей.
Ольга ухмыльнулась. Вера Сергеевна, пристроившаяся рядом с сестрой на диване в гостиной, где и происходил разговор, спрятала улыбку.
— Не переживай, не будем расстраивать, — пообещала Ольга. И кровожадно ухмыльнувшись, добавила. — Надо было его все таки переехать.
Вера Сергеевна залилась звонким счастливым смехом. Давно она уже
