М. Беленький
Люди тростниковых островов
— Гринго, те обычно платят триста солей...
Лицо рыбака было непроницаемо, словно у таможенника, упрямо твердящего: «Товар к провозу недозволен». Но дело происходило не на границе (хотя граница здесь недалеко), а на берегу озера Титикака, в Андах, и я уже знал, что от меня требуется одно — терпение. В самом деле, выдержав паузу, индеец-аймара сплюнул мне под ноги, что выражало отнюдь не презрение, а согласие вести диалог дальше.
— Вы хотите поехать к уру? — еще раз переспросил он.
— Да.
— И вы не гринго?
— Нет, я француз.
— Тогда двести солей.
Мы ударили по рукам и полезли в лодку, которую покачивало на нешуточной волне озера Титикака. Это внутреннее море Южной Америки площадью в 8340 квадратных километров вытянулось на 165 километров, замыкая с юга Перу. Название озера трактуют по-разному: Свинцовая гора, Ягуарья гора, Полая гора. Во всех случаях в названии присутствуют горы, что естественно: озеро лежит почти на четырехкилометровой высоте.
На горизонте — граница с Боливией. Смотря вдаль, поражаешься игре красок на Титикаке: цвета меняются трижды в день, как в витражах Шартрского собора. Поутру озеро пронзительно-голубое, днем серо-стальное, вечером — темно-багровое. Это в тихую погоду. Но на озере случаются самые настоящие бури, когда волны опрокидывают рыбачьи лодки индейцев. А глубина здесь достигает 272 метров...
Обо всем этом нелишне помнить, поскольку мне предстоит поездка в центр великого озера Южной Америки, на острова, где живет удивительное племя индейцев уру. Я не оговорился — уру живут именно посреди холодного озера на островках, образованных сплетением тростника. Народ этот насчитывает тысячелетнюю историю, а ныне находится на пути к угасанию.
...Дороги в Андах не только вызывают головокружение бесконечными виражами, не только стискивают голову обручем боли из-за нехватки кислорода, здешние дороги не имеют покрытия, и путешественник глотает добрых сто граммов пыли на каждом километре пути. Но все это позади. Сейчас мы плывем на моторной лодке к тростниковым островам. Правда, и тут не обошлось без трудностей: после нескольких сотен метров на винт наматывается пук травы, пришлось остановиться и очищать его.
Прошел час. Наконец, впереди показывается частокол тростника. К этому времени мой бок, обращенный к солнцу, успевает прожариться до костей, в то время как с другой стороны холод от воды становится просто невыносимым. Обычная история в высокогорье.
При подходе к зарослям видим, как оттуда вспархивает стая уток и уносится в сторону боливийского берега. Зато фламинго смотрят на нас с той же бесстрастностью, как в зоопарке. Впрочем, им здесь не приходится опасаться человека.
Внезапно слева раздается гул, перекрывающий стрекотанье нашего моторчика. Это нагруженная донельзя, осевшая по самый борт шаланда перевозит пассажиров из Боливии в Перу. Боже, мелькает у меня в голове, достаточно маломальской волны, чтобы... Нет, лучше не думать.
Первый сюрприз: никаких признаков жизни в тростниковых зарослях. Я смотрю во все глаза, кручу головой. Нет, тихо. Мой кормчий ловко направляет лодку в протоку. Стебли высокого камыша нещадно хлещут по спине. Я закрываю объектив фотокамеры. И тут же вижу деревню: дома из тростника, лодки из тростника, пейзаж из тростника... Поистине, это шедевр камуфляжа!
Двое-трое детишек, выкрикивая что-то тоненькими голосами, показывают, где можно причалить. Я выпрыгиваю на твердь... которая тут же мягко проваливается подо мной. Ноги по колено уходят в холодную воду. Детишки прыскают. Да, здесь, пожалуй, резкие прыжки неуместны.
Для привычных уру толща полусгнившего тростника, наслаиваясь в течение нескольких поколений, прекрасно выполняет роль губчатого матраса.
Взрослых я покамест не вижу. Первые женщины, показавшиеся из плетеных тростниковых хижин, закрывают ладонями лица, когда я нацеливаюсь на них фотокамерой. Кое-кто опрометью бросается назад в дом.
— Уру считают, что это насылает на них болезнь, — с просвещенной снисходительностью поясняет мне проводник-кормчий.
Прячу камеру в футляр. Напряжение ослабевает.
Женщины-островитянки ходят во всем гардеробе сразу. Впрочем, при здешней температуре это не удивительно. Разноцветные одежды надеты одна на другую. Пышные волосы собраны в косицы. Голову венчает традиционный котелок.
Постепенно налаживаются контакты. Мелькают улыбки. По кругу идет моя пачка сигарет. В знак приязни мне предлагают прогулку в тростниковой пироге.
Ощущение странное — дно лодки колышется сильнее, чем почва острова. Я усаживаюсь на «банке» из двух плотно связанных снопиков, парень-провожатый берет в руку шест и отталкивается...
Кто такие уру? Их осталось около тысячи человек, разбросанных на нескольких островах, как две капли воды похожих на тот, где я находился. Правда, собственно уру практически исчезли. Нынешний народ смешался с окрестными индейскими племенами. Об этом свидетельствуют два антрополога, составившие капитальный труд об уру, — перуанский профессор Карреон и Жан Веллар из Парижского музея человека. Они полагают, что уру — последние представители древнейшей народности Американского континента. К 1945 году их оставалось всего семеро. А три года назад умерла последняя уру по имени Хесуса Салинас (крестили ее, естественно, миссионеры). Это была старая индианка с правильными чертами лица, высоким благородным лбом. Ученые смогли беседовать с ней незадолго до смерти и записали на пленку сохранившиеся в ее памяти рассказы.
По мнению этнографов, уру — первые обитатели Анд — появились здесь около 7000 лет до новой эры. Поначалу они селились по берегам озера и в долинах. Но после того как в эти места двинулась вторая волна пришельцев — народ индейцев аймара, — уру, потеряв свои плодородные земли, переселились на тростниковые острова посреди озера Титикака. Здесь по крайней мере они чувствовали себя в безопасности. «Все уру живут на островах из тоторы» (так называется тростник), — записал первый из увидевших их европейцев, отец иезуит Хосе д"Акоста в 1580 году. Полностью отрезанные от остального мира, уру постепенно впадали в безвестность.
Островитяне почти не появлялись на берегах. Аймара сами приплывали к ним обменивать овощи и кукурузу на рыбу. Но не только. Случалось, они брали в жены девушек уру или сами оставались жить в тростниковых хижинах. Таким образом, смешавшись, уру сохранили себя.
Очень любопытны легенды, записанные со слов Хесусы Салинас. Вот одна из них, веками передававшаяся из уст в уста:
«Мы были всегда. Задолго до того, как пришли инки, когда Та-Ти-Ту, отец солнца, еще не сверкал над миром, когда озеро Титикака не взрастило тотору, мы уже жили здесь... Нам не холодно зимними ночами, а ледяной туман не входит в нас и не заставляет умирать. Мы не говорим на языке других людей, и они не могут нас понять. Мы народ воды».
Далее легенда рассказывает, как серия катастроф привела к угасанию народа уру. Сегодня на островах Титикаки живет около тысячи индейцев. Еще около полутора тысяч «смешавшихся» уру живут на перуанском и боливийском берегах, возделывая поля и выращивая скот — короче, «цивилизовавшись».
В жизни тростниковых островитян мало что изменилось за минувшие столетия. Они весьма подозрительны к приезжим. Особенное беспокойство вызывают у них работы и изыскания на озере. Индейцы боятся, что в результате исчезнет рыба, а вода загниет. (Честное слово, такое впечатление, что они в курсе нынешних тревог по части загрязнения окружающей среды!)
Жизнь уру обеспечивает тростник — тотора. Это растение с высокими стеблями и плоскими листьями. Срастаясь, тростник образует пружинящую платформу. Вода в озере холодная: температура ее не поднимается выше 11—12 градусов. Вся жизнь уру проходит на воде. Они переезжают с острова на остров в лодках, сплетенных из тростника.
Основную пищу уру, как и прежде, составляет рыба. Надо, правда, сказать, что улов в Титикаке вполне сравним с божественным промыслом в Тивериадском озере: форель, к примеру, достигает восьми-десяти фунтов! Некоторые ученые связывают это явление с интенсивным космическим излучением.
Прибрежные жители охотно меняют рыбу на овощи. В особой цене на островах «чено», специально приготовленный картофель, который рыбаки используют в качестве приманки. Он растет в высокогорных долинах Боливии и Перу. Выкопанные из земли клубни оставляют на поверхности. Ночной холод схватывает их, а дневное солнце высушивает влагу. На восьмые сутки такой обработки клубни полностью обезвожены.
