Примерно в миле к северу от мыса я заметил у самой воды что-то вроде маленькой часовенки. Повинуясь внутреннему голосу, направил туда «Арго» — и не напрасно: мы увидели мелкую бухточку, где другие мореплаватели в таких же обстоятельствах явно находили спасение от шторма, оттого и соорудили часовню, воздавая благодарение богам.
Мы отдали веером три якоря с кормы и пришвартовали «Арго» двумя крепкими линями к скалам на берегу. Но как крепко ни была заякорена галера, налетающие сбоку шквалики дергали ее во все стороны, не давая покоя. Ветер шуршал сухими ветками боярышника и срывал листья с олеандров, укрывшихся в спускающемся к бухте ущелье. Там, где оно упиралось в пляж, мы обнаружили у подножия низкой скалы маленькое углубление с родником. Потревожив роскошную тучную лягушку, давно не видавшую людей, мы выудили из родника сухие ветки и предусмотрительно наполнили канистры, хорошо понимая, что, если, не дай бог, нас отнесет в море, главной проблемой будет нехватка пресной воды.
Девять носила нас дней раздраженная буря по темным
Рыбообильным водам; на десятый к земле лотофагов,
Пищей цветочной себя насыщающих, ветер примчал нас.
Вышед на твердую землю и свежей водою запасшись,
Наскоро легкий обед мы у быстрых судов учредили.
Где находилась «земля лотофагов» — первое из загадочных мест, где высаживался Улисс?
Путь Улисса от Малеи для меня очевиден. В штормовую погоду в Черном море я на борту «Арго» просчитал направление и скорость дрейфа галеры при ветре силой от четырех до семи баллов. За сутки «Арго» отнесло от берега примерно на тридцать миль; стало быть, средняя скорость сноса была немногим больше узла. Скорость вполне безопасная, и «Арго» вышел невредимым из этого испытания. Нет никаких оснований предполагать, что дрейф кораблей Улисса сложился иначе. За девять дней (если мы примем на веру эту цифру) флотилию отнесло к югу примерно на 270 миль, и на восьмой или девятый день обессиленные моряки с великим облегчением могли узреть на горизонте гористый берег. Естественно, они направились к этому берегу, спеша пополнить запасы воды. Край, в котором они очутились, мог быть только Северной Африкой с горами Эль-Джебель-эль-Ахдар (они же Зеленые горы). Скорее всего флотилия подошла к северному выступу современной Ливии между Бенгази и заливом Бомба; эта историческая область известна под названием Киренаики.
Практически все ученые, исследовавшие в разное время географию «Одиссеи», сходятся во мнении, что гонимые ветром корабли Улисса пристали к берегу Северной Африки и там встретили лото-фагов. Правда, большинство считают, что мореплаватели высадились не в Киренаи-ке, а в пятистах с лишним милях дальше на запад, по другую сторону залива Сидра, в районе острова Джерба (или на самом острове) в нынешнем Тунисе. Они рассуждают так: флотилию девять дней сносило сильным ветром, а при таком ветре галера может за сутки покрыть от семидесяти до ста с лишним миль. Стало быть, корабли Улисса прошли не менее шестисот миль. Поскольку ширина Средиземного моря на участке между мысом Малея и Африкой всего 250 миль, флотилия, очевидно, шла по диагонали и, покрыв в общей сложности не менее 600 миль, очутилась у Джербы. Эта гипотеза несостоятельна не только потому, что у Улисса и его людей не было никаких причин уходить с большой скоростью все дальше от намеченного маршрута, но и потому, что ни один здравомыслящий капитан галеры бронзового века не избрал бы столь опасный при сильном ветре курс. Вариант, предлагаемый упомянутыми комментаторами, означает, что галеры шли бортом к ветру и волнам. Для легкого бескилевого судна, подверженного сильнейшей бортовой качке, такое положение было бы крайне неудобным, а то и просто опасным, поскольку чрезвычайно увеличивался риск опрокидывания, не говоря уже о том, что галеру могла потопить захлестнувшая ее волна. Если вспомнить, что речь шла о двенадцати судах с тяжелым грузом награбленной добычи, станет ясно, сколь нелогично предполагать, будто такая флотилия прошла 600 миль крайне рискованным диагональным курсом.
Теперь представим себе сносимую ветром флотилию, капитаны которой с тревогой следят, как с каждым днем убывают запасы пресной воды, и пытливо всматриваются в горизонт в поисках земли. Внезапно показывается берег Киренаики. Еще раз подчеркну, что мореплаватели бронзового века водили суда, руководясь визуальным методом, и первым возвышенным местом, которое они могли увидеть, приблизившись к побережью Северной Африки, была гряда Эль-Джебель-эль-Ахдар в Киренаике высотой шестьсот метров. Обнадеженные этим зрелищем, моряки направляют суда в ту сторону, высаживаются на незнакомом берегу, немедля пополняют запасы пресной воды и, как сообщает Улисс, готовят себе обед на твердой земле. После чего, движимые непреходящим любопытством и, надо думать, рассчитывая на легкую поживу, разведчики отправляются внутрь страны и встречают странных местных жителей, которых Улисс называет лотофагами.
Кто были эти люди? И что за удивительный плод «лотос» поверг греческих посланцев в такой транс, что они не пожелали возвращаться с собранными сведениями к своим кораблям, предпочитая остаться в чужом краю? Пришлось силой вернуть их на галеры, связав, словно кур, предназначенных для продажи на рынке. Какие только растения не называли исследователи! Одним из вероятных кандидатов был североафриканский гашиш, чье наркотическое действие вполне могло заставить моряков забыть об отчизне и плакать, когда наступило похмелье. Но гашиш добывают из конопли, которая не приносит «сладко-медвяных» плодов, и вряд ли местные жители питались гашишем. Высказывалось предположение, что речь идет о лотосе. Некоторые его разновидности и впрямь употреблялись в пищу в Египте. Однако лотос тоже не приносит плодов, о которых говорит Гомер. Еще один кандидат — финиковая пальма, известная своими сладкими плодами, но последующие греческие авторы четко различали финики и «лотос». Да и в самой «Одиссее» упоминается пальма (в позднейшем добавлении к тексту) без отождествления с «лотосом».
Лучше всего в гомеровский контекст вписывается произрастающее в Северной Африке растение Ziziphus letus. Речь идет о дереве, достигающем в высоту семи-восьми метров, с шершавой коричневой корой и маленькими желтоватыми цветками на колючих ветвях. Плоды темно-красные, величиной и формой напоминающие оливки, с продолговатой острой косточкой. Вкус сладкий, слегка вяжущий; мякоть липкая. Арабы называют их «сидр» и говорят, что эти плоды «достойны зреть в небесах архангела Гавриила». В сушеном виде они составляли важную часть пищи полукочевых племен Северной Африки, а в Аравии из них приготовляли сладкие лепешки, для чего высушенные на солнце плоды измельчали, удаляя косточки, и смешивали с водой. Неясно, почему сидру приписывалось свойство лишать человека памяти. Быть может, потому, что из этих плодов можно приготовить хмельной напиток, и лазутчики Улисса чересчур налегли на него, посетив миролюбивых вегетарианцев-лотофагов.
Я не рассчитывал точно определить место на ливийском побережье, где высаживался Улисс. Очень уж смутны детали, приводимые в «Одиссее». Нет конкретного описания местности, которое помогло бы опознать ее. И до сих пор в Ливии вовсе не найдено микенских предметов, позволяющих выявить какой-либо район, известный грекам той поры. Да, критские изделия конца бронзового века обнаружены в Киренаике, их открытие вызвало изрядное оживление в среде археологов, но вскоре выяснилось, что эти вещи скорее всего были привезены в Ливию значительно позднее. Впрочем, раз уж мы заговорили об археологах, стоит указать, что до сих пор слои бронзового века в главных исторических местах Киренаики почти не тронуты, и можно ожидать, что в один прекрасный день микенские изделия все-таки будут найдены.
То немногое, что нам известно о ливийцах конца бронзового века, подтверждает рисуемый Гомером портрет кротких лотофагов, кормящихся растительной пищей и не причиняющих зла чужеземцам. На египетских памятниках той поры ливийцы изображены одетыми лишь в набедренные повязки и сандалии, в руках у них — бурдюки с водой. В надписях совсем не говорится о домах, городах, каких-либо войсках; нам видятся неприхотливые, простодушные кочевники, так что прием, оказанный разведчикам Улисса, вполне отвечает гостеприимному нраву полукочевого племени, питающегося дикими плодами, включая «лотос».
Важно отметить, что Улисс и его капитаны не заблудились. В тексте Гомера этого слова нет, как нет и каких-либо намеков на то, что мореходы колебались при выборе курса. Всякий опытный моряк бронзового века отлично знал, как надлежит действовать после сноса противными ветрами. Все девять суток, когда корабли дрейфовали на юг, капитаны днем видели солнце, ночью — Полярную звезду, и вместе с направлением ветра и волн небесные тела говорили, в какую сторону сносит суда. Чтобы вернуться к мысу Малея, надо было лечь на обратный курс и следовать им, пока не покажется знакомый ориентир — гора или мыс. Предположить, что Улисс и его опытные кормчие, благополучно прошедшие тысячу с лишним миль от Итаки до Трои и покрывшие половину пути обратно на родину, растерялись у берегов Северной Африки,— значит недооценивать основные принципы древнего мореплавания. Корабли нередко относило ветром, и капитаны привыкли снова выходить на нужный курс, наблюдая за общим направлением сноса и возвращаясь тем же путем. Еще менее вероятно, чтобы Улисс на этом этапе уговорил своих вечно строптивых спутников плыть дальше — для исследования западной части Средиземного моря. После десяти лет осады, чувствительных потерь, штормов в Эгейском море и долгого ненастья к югу от Малеи люди, несомненно, были сыты по горло приключениями. Им не терпелось вернуться домой.
