...— К границе минного района мы подошли в пять утра, — рассказывает Альберт Андреевич. — Нас обогнал индийский пароход и вдруг в начале шестого дал радиограмму: «Всем судам в Бенгальском заливе: координаты... обнаружен плавающий предмет диаметром около 18 дюймов, похожий на мину. Прошу соблюдать осторожность. Капитан». Чуть брезжил рассвет. Я усилил вахту, поставил впередсмотрящих на баке, на верхнем мостике. Произвели герметизацию всех отсеков. Сняли электропитание в носовых отсеках, чтобы в случае взрыва не произошло замыкания и не возник пожар. В Бенгальском заливе я впервые. Атмосфера чужая плюс постоянное ощущение тревоги... Низкая облачность, тихо полыхают молнии. Свет видишь, а звука нет. Мы находились в районе образования циклонов, но барограф не показывал отклонения от нормального давления ни на один миллибар. Наверное, не успевал реагировать — настолько молниеносно происходили изменения в атмосфере. Начали прочесывать фарватер галсами и вдруг наткнулись на буй, сорванный, очевидно, приливно-отливным течением. Когда убедились, что других плавающих предметов нет, сообщили капитану порта Читтагонг, что буй оказался не на штатном месте, и встали на якорь в тридцати милях от порта в ожидании лоцмана. Бросив якорь, почувствовали такую усталость, будто несколько суток шли по минным полям. Я прилег на диван. Через двадцать минут вахтенный доложил, что резко усилился ветер. Потравили якорную цепь и привели машины в постоянную готовность. Через десять минут ветер — он дул в сторону берега — достиг ураганной силы. Сплошной стеной полил дождь. Чтобы не быть выброшенными на берег, как-то удержать дрейф и снять напряжение с якоря, мы постоянно подрабатывали машинами. Отдавать второй якорь было рискованно: при такой пляске они могли запутаться.
— Почему же вы не снялись с якоря и не ушли штормовать в открытое море?
— Уходить было опасно, кругом мины, а нас дрейфовало... Штормило недолго, минут тридцать, а затем погода резко изменилась к штилю. Это прошел первый фронт циклона, и прошел, очевидно, через нас. Мы стали готовиться ко второму. Но второй пришел через двадцать минут и оказался слабее первого, всего десять баллов, а затем ослаб до четырех-пяти. Но мы поняли, что спать в этих водах нам не придется.
— Первым бенгальцем, которого вы встретили, конечно же, был лоцман?
— Нет, пришли наши парни, которые уже проходили фарватер до порта. С лоцманом мы познакомились позже. Было странно входить в иностранный порт без оформления судовых документов, без осмотра судна таможенными и карантинными властями...
Подобное отношение со стороны бенгальцев можно было расценивать как знак большого доверия к советским морякам. Обстоятельства складывались так, что помощь в Бангладеш могла поступать только по большой океанской воде в порт Читтагонг, расположенный в устье реки Карнапхули. Но порт был наглухо закрыт минными полями и затонувшими судами. Не желая рисковать, иностранные судовые компании отказывались от рейсов в Читтагонг. К приходу «Атласа» тральщики, спасательные буксиры, водолазные боты, суда вспомогательного флота — советская экспедиция Военно-Морского Флота и объединения «Совсудоподъем» — были уже в сборе и сразу принялись за дело. Залечивали раны кораблей, разбитых снарядами, но оставшихся на плаву. Заделывали пробоины, откачивали трюмы и отбуксировывали эти суда за пределы порта. Тральщики очистили подступы к Читтагонгу от мин и проложили фарватер шириной три мили. Для страны с населением в семьдесят пять миллионов вновь открылись морские ворота. Ожил порт, куда снова прокладывают курс корабли многих стран. В республику идет хлеб, медикаменты, одежда, промышленные грузы.
«Атласу» предстояло начать с подъема судна «Сонартари», затонувшего в излучине реки и закрывавшего доступ в порт крупным кораблям. Это был объект номер один. Водолазов ожидала совершенно незнакомая подводная среда: на глубине температура 30—32 градуса, нулевая видимость — многочисленные рукава реки ежедневно выносят в акваторию порта тысячи тонн ила. Плюс сильные приливно-отливные течения. На поверхности жара, туман. И словно в подтверждение этого капитан высыпал на стол горсть потемневших монет.
— Воздух был плотный, липкий, хоть ножом разрезай, — сказал капитан. — А эти монеты лежали у меня в кармане форменного парадного костюма в каюте.
Я решил, что Альберт Андреевич, отвлекаясь от темы, хочет рассказать мне о древних монетах, найденных кем-то при раскопках. Но он спокойно заметил:
— Наши медяки. Климат сделал их похожими на древность.
Сразу, при первом же погружении водолазов, на «Атласе» поняли, что ребята смогут работать под водой только во время смены приливно-отливного течения, при так называемой «стоп-воде». Но в устье реки Карнапхули «стоп-вода» — понятие относительное. За какие-нибудь три-четыре часа вода в реке падает на несколько метров и еще с большей скоростью возвращается из Бенгальского залива обратно. Практически здесь стоячей воды не бывает. И если уж водолазам трудно на глубине — все время сносит течением, — каково же судну, стоящему на якоре? Ведь ему угрожает постоянный дрейф, а рядом потопленные объекты...
— Были происшествия?
— Однажды. Это случилось в первые дни. Мы только открывали для себя особенности реки... К вечеру, при отливе, мы наконец встали на якорь в стороне от затопленного «Сонартари». Вообще-то стоянка не внушала доверия: сильное течение, справа стена берега, слева потопленное судно, грунт — ил... Я пошел в душ и вдруг увидел, что стекающая с меня вода не уходит в сток. Значит, крен на правый борт. Я подумал: нужно предупредить механиков, чтобы выровняли крен. Делается это просто: перекачивается балласт с одного борта на другой. Слышу, по судну объявлена тревога: «Человек за бортом». Мокрый, выскакиваю на палубу и вижу, что под скулой правого борта стоит накренившаяся джонка, а на кормовом правом конце висит человек. Второй бегает у нас по палубе и что-то лопочет. С помощью выброски и круга вытащили бенгальца из воды, и тут я заметил, что крен увеличился. Понимаю, что сели кормовой скулой на борт лежащего под водой «Сонартари». Что делать? Готовить машину, чтобы при работе двигателей сойти? Рискованно. Можно поломать и винт и руль. Но в чем же причина, почему «Атлас» оказался над «Сонартари»? Когда мы встали рядом с потопленным судном, я лично вместе с третьим штурманом замерил лотом расстояние между судами. Было три-четыре метра. Видимо, при сильном отливном течении пополз левый якорь, и нас снесло... Крен увеличился до четырнадцати градусов. Корабельный инженер Анатолий Груздьев доложил, что при потере осадки в три метра, то есть когда вода при отливе уйдет до трех метров, «Атлас» будет иметь крен в шестьдесят градусов. Отливное течение усиливается, оставаться и ждать — дело рискованное. До полного отлива оставалось два часа, и я принял решение: лучше стягиваться на якоре и поломать винт и руль, чем опрокинуться и затонуть. Подтянулись на якоре, соскользнули с лежащего на дне судна, провернули работой машины винт, проверили руль — все цело и невредимо.
— А почему джонка оказалась у правого борта «Атласа» с выброшенным человеком?
— В темноте он врезался в наши якорные цепи. Мы завели дополнительные якоря, чтобы тверже стоять на месте, начали обследовать «Сонартари» и, естественно, зажгли огни, обозначающие, что судно занимается подводными работами. Значит, к нам подходить нельзя. Но куда там. У самого борта «Атласа» снуют лодчонки-сампаны, мальчишки кричат о бакшише, ходят под носом джонки и не обращают внимания на предупреждающие огни. Пришлось даже освещать воду прожекторами.
Затонувшее судно — все равно что кот в мешке: не знаешь его архитектуры, характера постройки... Для того чтобы поднять «Сонартари», надо было тщательно изучить его: как лежит, есть ли пробоины, загружено ли судно и чем: снарядами, бомбами, хлебом? Как пройти или проползти в машинное отделение, в трюм? Водолазам приходилось работать на ощупь, почти вслепую, и каждый докладывал по-своему.
— Наверное, как ни было трудно, но в конце концов вы привыкли к этим условиям...
— Да... Но есть вещи, к которым невозможно привыкнуть. Например, пока человек находится на глубине, меня не отпускала тревога... Однажды водолазы обнаружили в рулевой рубке котел. Фантастика. Но, когда наконец срезали надстройку и подняли наверх, выяснилось, что верхняя палуба — потолок рубки — сильно прогнулась. Нащупав на выпуклой поверхности заклепки, которые потом оказались просто коррозийными точками, они решили, что наткнулись на котел. Конфуз, конечно, но, учитывая условия, ребят можно было понять. Иногда под водой, в темноте, они, осматривая, например, корму затонувшего судна, рисовали разные картины... Позже пришлось каждого прикрепить к определенному узлу обследуемого судна. Допустим, снимаем горловину танка. Если работу с этим блоком начал водолаз N, он ее и заканчивал. Ему достаточно было нескольких погружений, чтобы свободно ориентироваться. Постепенно общая картина лежащего на дне судна вырисовывалась. Водолазы снова и снова уходили под воду, и по их скупым рассказам наносились на планшеты линии, узлы, обозначались контуры судна, формы. Обследовав «Сонартари» от кормы до носа, мы выяснили, что есть пробоины и трюмы загружены не рисом, как нас информировали, а забиты илом. Стало ясно, что ничем иным как понтонами судно поднимать нельзя.
