что судьбы нет.
— Да?.. — удивилась такому противоречию Вероника.
— Да. Ничто не предопределено, и мы можем только гадать о том, что скрывает от нас будущее. А теперь задавай свой вопрос.
Теперь Вероника растерялась еще сильнее. Она набрала воздуха в грудь и попросила:
— Приди, Экольген Горевестник, и ответь: я натворю бед или нет? Сильно натворю?
— Один вопрос, — напомнил авгур.
— А, да!.. Тогда такой: я натворю сильных бед или обычных, средних статистических, как у всех?
— Это… — начал было авгур, но тут монумент… шевельнулся.
Огромная каменная голова наклонилась, глаза засветились, а откуда-то из недр донесся потусторонний гулкий голос:
Многие годы пройдут, и многое будет свершено.
Час настанет, когда угаснет свет.
Семья поддержит в трудную минуту.
В книгах скрывается правда.
Потом глаза монумента угасли, и он вновь застыл. Немного в другой позе. Вероника повернулась к авгуру и увидела, что тот судорожно строчит в книге бесед.
— А что он сказал?.. — спросила Вероника.
— Не мешай, я пишу в коллегию, — ответил авгур. — Это должен узнать понтифик.
— Что узнать?..
— Это целый катрен. Его надо анализировать.
— А что он сказал-то? Я только про семью поняла, но они меня и так всегда поддержат. Про какие книги он сказал?
— Жизнь сама расшифрует гадание, дочь моя, — таинственно произнес жрец.
— Ты просто не знаешь, — сообразила Вероника. — У тебя руки дрожат.
— Он… он раньше не говорил катренов, — отвел взгляд жрец. — Это… он просто издавал… звуки. Гудение. Иногда треск. Я… я их толковал… в голове могли образы появиться… Голос иногда… но… чтоб прямо отчетливо, голосом… и целый катрен… Как тебя зовут, девочка? Кто твои родители? Где тебя можно найти?
— А… я… я пойду!
Вероника испугалась. Она же без спроса ушла, ее мама наругает, если узнает. А еще этот жрец наверняка кому-нибудь нажалуется и сдаст ее.
— Нет, стой, это важно! — крикнул авгур, но Вероника уже удирала, размахивая посошком.
Она остановилась только в дальнем конце улицы, когда крики жреца стихли. Предсказания оказались сложным, опасным и бесполезным делом. Ну вот прочитал ей каменный дядька какой-то дурацкий стишок без рифмы — и что? Она ничего не узнала.
Хотя нет. Во-первых, она узнала, что семья поддержит в трудную минуту. Это приятно знать.
Еще она узнала, что многие годы пройдут — значит, она проживет долго. Про это и ворожея говорила, но теперь Вероника знает точнее.
А еще… ей надо читать книги. Оракул Экольген не сказал, какие, но это Вероника и так любит делать, так что теперь она еще и знает, что идет правильным путем. Если она прочитает все-все-все, то наверняка найдет ту правду, о которой ей сейчас сказали.
Похоже на хороший план.
Еще он сказал про гаснущий свет, но это какая-то бессмыслица, свет все время гаснет при разных обстоятельствах. Вероника сама иногда нечаянно гасит светильники, и енот за это ругается, но это не звучит как что-то заслуживающее прорицания.
И все же в целом ее разочаровало… вот это вот все. Она потратила почти все деньги, за которые ее еще точно наругают, потому что она, вообще-то, их украла. И она ничего путного не узнала.
А в рюкзачке еще и дрожало дальнозеркало. Ее уже начали искать. Вероника могла бы ответить, но пока она не ответила — она, может быть, просто спит или зачиталась, а дальнозеркало, может быть, даже и не при ней, а валяется где-нибудь в столе, мало ли? Так что лучше не отвечать, а просто вернуться домой, а уж потом ответить.
— Ненавижу предсказания, — пробормотала Вероника себе под нос, купив на один из последних лемов сахарную вату у уличного торговца.
Торговец это услышал. Он с интересом посмотрел на девочку с игрушечным посохом и спросил:
— А что ж ты так? Обычно маленькие девочки любят погадать. Вон, сходи к мэтресс-медам Арминатти или Клоуну-Провидцу.
— Я уже была, — ответила Вероника. — Я думаю, они не настоящие. То есть люди они настоящие, а предсказатели не очень. А мне нужен настоящий, хороший. И я не маленькая девочка. Я уже почти поступила в Клеверный Ансамбль.
— Почти не считается, — вздохнул торговец. — Почти и я поступил…
— Нет, я поступила!.. просто заниматься начну только осенью!
— А ты разве не слишком маленькая? — удивился торговец.
— У меня талант, — поковыряла туфелькой брусчатку Вероника, доедая вату. — Можно еще?..
У нее все равно осталось всего два лема. За это уже ничего не купишь, а мама ей так и так всыплет. Лучше уж на сахарную вату потратить, она для мозга полезна.
Торговец протянул ей еще одну порцию. Он о чем-то задумался, а потом наклонился и тихо сказал:
— Я знаю одного предсказателя. Он не очень известен, разве что в узких кругах, но он самый настоящий. Но ты должна поклясться клятвой волшебников, что никому не расскажешь о нем.
— Клянусь вратами Бриара и могилой Шиасса! — с готовностью поклялась Вероника.
— Наоборот же!
— А!.. простите!.. Клянусь наоборот!
— Ладно, сойдет. Пройди вон в тот переулок и найди зеленую дверь под номером «27». Постучи сначала три раза, а потом два.
— Ладно… ой, а у меня деньги кончились… — вдруг осознала Вероника.
— Нестрашно, он недорого берет. Хотя бы лем у тебя остался?
— Последний…
— Вот и отлично. На маленькое предсказание хватит.
Вероника шла уже с сомнением и неохотой. Она устала, она хотела домой и хотела кушать, потому что сахарная вата не очень насыщает. Она еле плелась, думая, что вот, в последний раз попробует, а потом пойдет домой, потому что предсказания — это какая-то кирня.
Но потом она вдруг прибавила шагу. Почувствовала, как к ней возвращаются силы, как ноги бегут быстрее. Неведомые прежде резервы организма открылись ей.
По чистой случайности это совпало с криком в дальнем конце улицы:
— ЕЖЕВИЧИНА, ТЫ ГДЕ?! Я ТЕБЯ УРОЮ!
Вероника торопливо высмотрела зеленую дверь и еще торопливей постучала так, как говорил торговец. Дверь сама собой отворилась, и Вероника юркнула в полутемную тесную комнату. Половину ее перекрывала ширма, внутри как будто никого не было, и Вероника снова растерялась и даже немного испугалась.
Но она взяла себя в руки, потому что времени мало, ее вот-вот настигнет немыслимое зло. Смело и даже немного дерзко сопя, она воскликнула:
— Дарова, можно мне какое-нибудь предсказание?
— Можно… — раздался невнятный шепот. — Можно…
Голос дрожал, человек за ширмой как будто с трудом сдерживал плач. И мгновение смелости тут же прошло, Веронике снова стало страшно. Вокруг пахло чем-то странным, и темень стояла такая, что она с трудом различала свои руки.
— Вижу, тень твоя скрывает грядущее… — снова
