— Джентльмены, лет двадцать назад за берег Аляски никто не дал бы и цента. А сейчас, надеюсь, вы в курсе, миллионы кладут!
Аргумент был весомый. И если учесть, что в Америке находились люди, готовые покупать «землю» и на Луне, существование скромной конторки по торговле пустыней вполне оправдано.
Есть еще примечательность: пустыня — это индейцы. Глянем на карту в дорожной книжке. Сгустками точек на ней обозначены поселения аборигенов Америки. Где же рассыпаны точки? В штатах Невада, Юта, Аризона, Дакота, Нью-Мексико, в уголках Колорадо, Монтаны. По топографии этих точек пустыни определяются без ошибки. Что это — любовь индейцев к жаре и безлюдью? Справедливости ради надо сказать, что есть племена — пуэбло, навахо, хавасупаи, — искони живущие в этих местах. Укладом жизни они привязаны к пустыням (точнее, к полупустыням), как эскимосы привязаны к жизни в снегах. Остальным племенам пустыни достались как последний рубеж изгнаний. Сопоставляя точки на карте с огромной, некогда заселенной индейцами территорией США, нельзя не подумать: хозяев прогнали из очень богатого дома и поселили в сарае.
Чем занят индеец в пустыне? Если верить альбомчику для туристов, то индейцам в пустыне живется легко, беззаботно, почти как в раю. Старики в шикарных уборах из перьев стоят величественно, как и подобает стоять вождям, или сидят у костра, курят длинные трубочки с перьями. Те, что моложе, засняты на вздыбленных лошадях либо во время воинственных танцев. Старушки на снимках вяжут корзины, ткут знаменитые индейские покрывала, шелушат золотистую кукурузу или на длинных деревянных лопаточках достают из печей, похожих на термитники, аппетитные хлебцы. На фоне белоснежных вигвамов сняты юные индианки. Но это не жизнь индейцев. Это опера для туристов — индейцы изображают прежнюю жизнь индейцев. На костюмы не пожалели денег. Тщательно выбраны декорации: горы, голубая долина с цепочкой бизонов, библейский пейзаж пустыни... Купившему книжку не терпится увидеть все это в натуральном обличье.
Возле бензоколонки за городом Санта-Фе мы стали участниками забавной сцены. Сорванец лет семи из племени бледнолицых, шлепая красочной книжкой по джинсам, требовал у мамаши:
— Ай уонт индиэнс! (Хочу индейцев!)
Мама не знала, где надо искать индейцев. Обратилась с вопросами к нам. Мы пожали плечами. Выручить мог только заправщик машины.
— Индейцы... — Он повернулся в нашу сторону за сочувствием. — У всех один и тот же вопрос: «Где индейцы?» Бери я по центу за каждый ответ — к осени стану миллионером.
— А в самом деле, где же индейцы? — Мы тоже похлопали по штанам глянцевитыми книжками.
Парень захохотал:
— И вы туда же!..
Адрес индейцев и в придачу подробный перечень (со смешком) всего, что можно увидеть в деревне, лежащей в окрестностях Санта-Фе, мы получили. Поколебавшись, решили не ехать. Нас ждало представление, какое мы уже видели по дороге: старый индеец наденет потертый наряд из перьев — изобразит вождя, индейцы возрастом помоложе исполнят фотографам танец. Можно будет купить томагавк, изготовленный по заказу в Японии...
В пустынях индейцев сделали приманкой туристов. Как солдата в чужеземном походе, туриста снабжают памяткой: чего не следует делать, встретив индейцев. «Помни: они тоже люди. Прежде чем войти в жилище — спроси разрешения. Если индеец не дал согласия сняться — оставь его в покое». И так далее.
Какая-то часть индейцев, живущих вблизи больших магистралей, позволила втянуть себя в индустрию туризма — за плату разрешают обозревать свои жалкие жилища, не отказывают в просьбе сняться (просьба — гарантия платы). Однако большая часть индейцев предпочитает добывать свой хлеб на той же туристской дороге иначе. Мы несколько раз встречали этих молчаливых людей, сидящих на прокаленной земле возле изделий, предназначенных для продажи. Где-то в стороне от шоссе в глухих деревнях искусные руки делают бирюзовые бусы, брошки в оправе из серебра, покрывала и шали с красивым тканым узором, глиняную посуду, трубочки, мокасины. А тут, у дороги, базар. Печать ширпотреба неизбежна на всем, что предназначено для массового спроса, и все же изделия привлекательны. Их покупают. А знатоки индейского ремесла, отправляясь в села, к «местам производства», заполучают иногда подлинные шедевры вкуса и мастерства.
Продавцы у дороги хорошо понимают, какая вещь чего стоит. Более молчаливых торговцев вряд ли можно встретить еще где-нибудь на земле. Ожиревший мужчина, старуха с лицом цвета камней пустыни, миловидная девушка — все сидят у своих сокровищ с непроницаемыми лицами. Никакой похвалы товару, никакой видимой радости от толкотни покупателей. Купил — хорошо, не купил — все та же непроницаемость на лице. Эмоции появляются лишь при виде фотографической камеры. Молчаливый протест — отвернулся или прикрыл лицо уголком покрывала. А если турист проявляет настойчивость, продавец хватает камень, которым прижат к земле угол его матерчатого прилавка.
Что еще характерного видишь в пустыне?.. Несколько раз мы наблюдали дождь, испарявшийся, не достигнув земли. Заметно шире в пустынях поля у шляп, и это отнюдь не ковбойский шик — солнце тут беспощадно. Исчезает в пустыне реклама. Никто не внушал нам немедленно положить деньги в банк, купить автомобиль, съесть курицу по-кентуккски или выбрать в градоначальники какого-нибудь улыбчивого джентльмена. Реклама не оскверняла дорогу. И от этого пустынные земли казались особенно просторными и пустынными. Лишь кока-кола не сдавала позиции. И, возможно, пустыня — лучшее место для этой рекламы. Едешь с сознанием: если и суждено тут кому-нибудь умереть, то, конечно уж, не от жажды. Щиты кока-колы с огромной выгодой для себя используют в жарких местах коровы и лошади. Тень! Где найдешь ее, кроме как у щита. Земля тут утоптана и удобрена. Лошадей и коров квадратик тени скрепляет очень надежно — стоят бок о бок в сладкой дремоте.
Человека в пустыне встретишь нечасто. Обычно он тоже в машине и норовит тебя обогнать. Что это, чувство престижа, заставляющее обогнать? Или встречный задумал недоброе?
В Мохаве ночью, где-то на подлете к «оазису» Нидлс, мы увидели у дороги двух волосатых ребят в позах безнадежного ожидания. За какие грехи оказались они в этом неуютном месте земли, можно было только гадать. Они явно хотели выбраться из пустыни. На картонке в поднятой руке мы успели прочесть: «Нам в Альбукерке!» Признаемся, мы прибавили скорость, хотя возможно, что эти двое были безобидными шалопаями. Но даже и ангел не поступил бы иначе. Пустыня. Ночь. Предупреждения: «Не берите хичкайкеров!» Да еще и адрес: «Нам в Альбукерке!» Альбукерке — город-рекордсмен Америки по преступности...
Днем позже на том же шоссе «66» в Аризоне судьба нам послала встречных, экзотических и безопасных на все сто процентов. У дороги на перекрестке ветер раскачивал повешенного. (Реклама, характерная для пустыни, — и не хочешь, а остановишься.) Остановились. В лавочке сувениров купили по какой-то безделице и поспешили наружу, ибо тут, возле виселицы, происходило нечто занятное.
Рядом с повешенным стоял фургон, запряженный двумя ослами, которым, судя по очень усталым мордам, приятней стоять было бы на траве или хотя бы у сена. Хозяин повозки тут же на маленькой наковальне гнул печку из оцинкованной жести. В данной местности целесообразней было бы мастерить холодильник, но владелец повозки уверенно следовал к своей цели. Он заметил наш к нему интерес и удвоил старания. Мы почтительно кашлянули, подойдя на дистанцию, допустимую вежливостью. Мастер положил молоток и распрямился.
Вспомните михалковского Дядю Степу. Добавьте ему лет 30, оденьте в необъятных размеров поношенный комбинезон, сшитый, наверное, вот так же в минуты вдохновения возле повозки, когда ослы отдыхали. На ногах Дяди Степы — очень большие и тоже самодельные башмаки. Ковбойская «шестигаллонная» шляпа, седая апостольская борода окончательно превратят знакомого вам Степана Степанова в мистера Слотса Говарда.
— Слотс Говард, путешественник — так он представился.
Мы тоже сказали, что тоже путешествуем, сказали, откуда едем, куда вернемся.
— Так, так... — сказал мистер Говард. — Холодно там у вас?
Он явно соображал, какую линию поведения избрать в беседе со столь неожиданными коллегами.
Приняв решение, путешественник полез в задний ящик повозки и предложил нам купить открытки. На открытках была все та же повозка, но еще не побитая на дорогах. Хомуты осликов были украшены колокольцами. На облучке восседал мистер Говард, молодой, бодрый, осанистый. Нынешняя апостольская борода представляла собою щеголеватое украшение «а-ля шкипер». Рядом с моложавым жизнерадостным человеком стояла решительного вида женщина в сатиновой кофте и ковбойской шляпе. Как видно, в качестве символа самых добрых намерений «пожизненной экспедиции» вместе с осликами и хозяевами повозки фотографу позировал белый ягненок, возможно ставший впоследствии шашлыком.
