Я закричал. Дон, который располагался чуть выше на едва заметном карнизе, глянул вниз. «Ради всего святого, — сказал он, — поспеши подняться, пока она не оборвалась!» Рядом болталась спасательная веревка, но и она была в таком же плачевном состоянии. Я осторожно перенес вес тела на стремя, прикрепленное к ней, и после пятиминутной агонии утвердил ногу на выступе шириной в полтора дюйма. Застрял я там на целых шесть часов, пока Джо и Мо пробивались вверх по «мокрому дымоходу» — вертикальному бездонному желобу, по которому сверху стекала вода и где нашли убежище множество растений. Весь день напролет растения, вода и насекомые не давали мне покоя.
В пять часов, когда уже почти совсем стемнело, Джо крикнул сверху: «Мы спускаемся. Дальше пути нет». Поднялся ветер. Он дул со скоростью 60 узлов. Используя новую веревку, свободный конец которой развевался горизонтально, я спустился дюльфером к основанию «Африки».
От потоков воды пострадал не один Макиннес: вымокли до нитки все пятеро. Но больше всего досталось Джо Брауну после его исследований в «мокром дымоходе». Очередная ночь на «террасе тарантулов» показалась путешественникам и вовсе немыслимой: ветер норовил сбросить рюкзаки вниз, а его реву вторил шум водопадов, низвергавшихся справа и слева от палатки.
Утром была выпита ставшая уже традиционной порция «капустного» варева, и дальнейший шаг ни у кого не вызывал сомнений: веревки изношены, буря не думает стихать, пора спускаться.
«Основная цель экспедиции висит на волоске, — сообщал в «Обсервер» Макиннес. — Мы измотаны, а Рорайма — определенно крепкий орешек, и раскусить его непросто. Когда скала выглянет из-за тумана и мы сможем заново изучить ее верхнюю часть, вероятно, нам удастся обнаружить какой-нибудь новый надежный уступ, пригодный для ночевки».
Такой уступ был найден. Правда, только через три дня после «постыдного бегства со скалы», как путешественники назвали урок, преподанный им Рораймой. Новый карниз располагался всего шестью метрами выше «мокрого дымохода», но он оказался сухим, и ведущие — Браун и Антуан, — преисполнившись надежд, с новыми силами стали карабкаться вверх. От ближайшего уступа их отделяли всего лишь десять метров. Ах как заманчив и близок был этот крохотный выступ — рукой подать! Они даже заблаговременно нарекли его звучным именем — «Зеленая башня», но... стена и не думала сдаваться. На злосчастные десять метров потрачено четыре часа, а вторая пара — Уилланс и Макиннес (Майк Томпсон повредил ногу и потому остался в базовом лагере) — добралась туда только через два дня. На скорую руку соорудили навес и прибили его колышками к стене: наступала ночь, еще одна ночь на скале,
К этому времени штурм продолжался уже 16 дней, но путь, который прошли альпинисты, едва ли намного превышал 300 метров, то есть на каждый день приходилось в среднем метров по двадцать. Оставалось еще сто...
На следующее утро, в воскресенье, Дон Уилланс предложил новый план. «Мы должны одолеть Рорайму сегодня, и ни днем позже! — заявил он товарищам. — Веревки у нас закреплены всего в двухстах футах от вершины. Мы с Хеймишем поднимаемся до этого места, а оттуда двигаемся дальше: там есть расщелина, очень похожая на «мокрый дымоход», но, по-моему, зацепки там найдутся...».
Действительно, поднявшись метров на сорок, Дон и Хеймиш обнаружили небольшой уступ, где Мо предварительно укрепил веревки, и расщелину. Только новый «дымоход» был еще хуже первого. Он нависал над головой и до самой вершины не обещал ничего похожего на карниз.
В отчаянии Макиннес отбил от скалы увесистый осколок, привязал, к нему веревку и метнул вверх. Вдруг зацепится за что-нибудь? Как ни слаба, как ни смехотворна была надежда, но... попытка удалась! Камень прочно застрял в «дымоходе». Пройден еще десяток метров, и еще один. Забыв про скорпионов и пауков, цепляясь за каждый кустик, за каждую веточку, Уилланс и Макиннес карабкаются все выше и выше.
Всего один бросок отделяет их от соблазнительно близкой вершины, но... силы уже на исходе, и измученные альпинисты спускаются на Зеленую башню.
Первым человеком, ступившим в «затерянный мир», стал Мо Антуан. Это произошло в 13 часов 30 минут 28 октября 1973 года.
Впервые за много дней выглянуло солнце. Какая же она, страна Мепл-Уайта?
«Плато оказалось монолитной скалой с весьма замысловатыми очертаниями в плане. На плоской поверхности возвышались похожие на грибы холмики и виднелись ложбинки-блюдечки, образовывавшие естественные водяные сады. Мы были изнурены всеми этими днями на стене, а вскоре после того, как мы взобрались на вершину, хлынул такой ливень, что через считанные минуты все промокли до костей. Обнаружилось, что вершину отделяют от ближайших скал очень глубокие и широкие расселины, и пересечь их, не имея веревочных лестниц, невозможно.
Мы были рады, что долгая борьба закончена; восхождение оказалось более серьезной проблемой, чем мы ожидали, и, чем выше мы взбирались, тем больше нас одолевали сомнения — вплоть до последней сотни футов — в успехе дела. В пять часов мы уже покинули плато...»
Итак, гора Рорайма перестала быть «белым пятном». Естественно, никаких игуанодонов, птеродактилей, стего-, ихтио- и прочих «завров» там не оказалось. Вымыслу Конан-Дойля путешественники не смогли противопоставить ничего, кроме разве что черных бабочек и черных лягушек, которые водятся на вершине в изобилии.
Но разве дело в живности, доисторической или прочей? Или в том, что на Рорайме не оказалось ни внушительных водопадов, ни головокружительных каньонов? Разве не самое важное — тот факт, что «затерянный мир», легендарная страна Мепл-Уайта наконец «найдена», покорена и может быть в точности нанесена не только на обычную географическую карту, но и на карту географических открытий — единственную из всех карт, где «белые пятна» означают не снега и не ледники, а места на нашей планете, еще не пройденные человеком?
В. Бабенко
Человек идет на эксперимент
Это случилось осенью на Камчатке. Воздух, летящий с моря, визжал, рвал с камней мох, сек снегом лицо. Кристаллы его были остры, как гвозди. Через несколько дней, когда наступило затишье, на перевале нашли застывших геологов... Девчонка и двое здоровых мужчин, о которых принято говорить «косая сажень в плечах». Сквозь дым пурги, голодные, ослабевшие, много дней пробивались они на главную стоянку. Оставался всего пустяк: от перевала вниз полтора километра — четверть часа для человека со свежими силами. Но злой верховик, ударивший в лицо с Берингова моря, согнул людей. Они искали спасения в кукулях — спальных мешках из оленьих шкур. Уже развязали ремни и тесемки, но заползти не смогли. Ветер закостенил их. Но в наметах снега кое-где синели следы оленя...
Вадим Трифонов много думал тогда. Почему олень не замерз? Неужели зверь выносливее человека? А не могут ли специальные тренировки сделать человека «железным»? Пришла мысль: дело, которое он считал важным только для себя, имеет значение для многих людей.
Над собой Вадим давно проделывал «всякие штучки». В одежде окунался в прорубь и давал ветру превратить одежду в ледяной панцирь. А еще мог голодным (не ел специально!) идти по тайге с тяжелым геофизическим прибором двенадцать-пятнадцать часов кряду и вместо отдыха ворочать потом до полуночи бревна и рубить дрова.
После случая в камчатских горах он стал подходить к своим занятиям как исследователь. Объектом наблюдений и опытов служил собственный организм. Писал в тетрадях: «Утренние и вечерние обливания холодной водой стали привычными. Но главное не это. Теперь вменил себе в обязанность раз в неделю выходить раздетым, в одних плавках, на воздух, обтираться снегом в любой мороз, а холода в этих местах порядочные: 50—55 градусов ниже нуля! Стою на снегу до тех пор, пока можно терпеть физическую боль в замерзающих пятках, пальцах ног. Только тогда бегу в дом, в тепло, где уже заранее приготовлен тазик с водой для отогревания рук и ног...»
В геологических экспедициях Вадим старается брать на себя двойную нагрузку. Чем труднее, тем лучше! И когда он оказался у берегов Ледовитого океана, то воспринял это как подарок судьбы.
Одно дело — Камчатка, ветры в заливе Корфа, другое дело — льды Ванкарема, суровая естественная лаборатория. Здесь даже в самый разгар лета по синим просторам воды между островом Айон и бухтой Певек плывут облаками льды...
Любопытные белые медведи замечали много странностей за людьми, но к такому они еще не привыкли: голый человек ложится животом на льдину, ныряет и плавает, как сивуч. Ворочает на берегу камни и, разгоряченный, снова бросается в холодную воду.
На тюленей и белых медведей Вадим не обращал внимания, но от людских глаз во время опытов уходил подальше. Даже местных жителей, добродушных чукчей, он стеснялся. Кому приятно прослыть за сумасшедшего?
